Культуролог в ЖЖ 
Культуролог в Facebook 
Дано: "демократия". Что дальше? |
Демократия ли то, что мы так называем? Глубинные противоречия демократии. Можно ли предложить общественное устройство, лучше демократии? Существующая ныне система власти называется "демократией". В буквальном переводе это означает "народовластие", но вспоминать об этом не любят. Народ не может властвовать, народ не может решать вопросы, регулирующие жизнедеятельность общества. При нынешнем многолюдстве такое технически невозможно. Управление осуществляют государственные структуры, а это уже не народ. Государство считает себя вправе называться демократическим на том основании, что его действия реализуют волю народа, по крайней мере, народного большинства.Известно два механизма корреляции деятельности государства с народной волей: это референдум и выборы. Референдум оставляет лишь иллюзию прямого народного волеизъявления. Между тем возможные ответы референдума известны заранее. Голосующего на референдуме ставят в ситуацию выбора. Выбор, хотя и является актом воли, заменить собою волю народа не может Существо воли значительно шире. Воля прежде всего предполагает возможность самостоятельно сформулировать конкурирующие приоритеты, внутренне естественно и закономерно подводя себя к необходимости выбора между ними. Только при таком условии выбор будет свободен и внутренне обусловлен. Внешняя формулировка альтернатив формализует выбор и этим выхолащивает его; выбор, оформленный в виде референдума, представляет собой юридическую отписку, позволяющую манипулировать общественным сознанием. Выборы - еще одна ниточка, с помощью которой народ якобы приводит в движение кукольный театр власти, - основаны на делегировании полномочий властвовать от всего народа немногим избранным - депутатам. Математически можно суммировать интересы общества и получить некоторую квинтэссенцию общественных устремлений. Однако наивно считать, - впрочем, сейчас так уже никто и не думает, - что эта квинтэссенция реализуется в депутатском корпусе. Интересы депутата как человека власти уже в силу этого статуса отличны от интересов человека, в отношении и за счет которого эта власть осуществляется. К тому же, хотя избирают граждане, депутатов проводят финансовые и политические структуры. Возможность выдвинуть кандидата, не имеющего финансовой поддержки, существует, но депутатом такой кандидат не станет никогда. Самое же главное несоответствие идеи народовластия с существующим порядком вещей в том, что и депутаты - это не очень прямое отражение народной массы на небосклоне власти - лишены возможности чем-либо управлять. Как миллион человек не может должным образом организовать свою жизнь, так и четыреста пятьдесят человек не могут организовать жизнь целого миллиона. Управление есть функция правительства. На долю народных избранников выпадает почетная функция законодателей. То, что законодатель часто напоминает свадебного генерала - некий фон легитимности, на котором безраздельно и почти бесконтрольно заправляет всем власть исполнительная, - спишем на недостаток культуры государственного управления и демократических навыков. В идеале система выглядит так: народные избранники - депутаты - принимают законы, организующие жизнь общества. Исполнительная власть реализует эти законы на живом материале. Впрочем, у исполнительной власти существует еще одна функция, жизненно важная для государства, но не связанная непосредственно с исполнением законодательства. Это - функция текущего (оперативного) управления, принятие решений не в законодательном, а в административном порядке. Чем больше у правительства проблем, тем значимей функция оперативного управления. Претворение в жизнь принятых депутатами от народа законов в условиях давления сиюминутных обстоятельств, требующих непрестанного принятия решений, может восприниматься как дело перспективы (т.е. пускай не отдаленного, но будущего), т.е. читай - дело второстепенное. В нем можно вообще видеть помеху - новые законы требуют внедрения новых механизмов их исполнения, а вокруг и так столько проблем... В кризисные моменты нормальное, легитимное законотворчество кажется излишним наростом на организме власти. Парламент, верховный совет, законодательное или учредительное собрание только мешают, требуется их отстранить (с точки зрения исполнительной власти, разумеется). Впрочем, мы рисуем идеальную модель. В ней функция управления означает принятие необходимых административных решений в соответствии с действующим законодательством. К сожалению, это не означает автоматического включения интереса правительства к внедрению механизмов исполнения новых законов. Закон остается внешним по отношению к исполнительной власти - не только как мерка его действий, но и как принуждение к действию. Закон обременяет правительство новой заботой (т.е. работой), причем за ту же зарплату. Иными словами, деятельность законодателей повышает эксплуатацию исполнительной власти. Естественно, что, как и любой субъект, исполнительная власть не заинтересована в том, чтобы ее эксплуатация усиливалась. Поэтому, в зависимости от силы или слабости законодательной власти, она попускает тихий или открытый саботаж в исполнении принятых законодательной властью решений. Как бороться с работником, который увиливает от работы? Ему делают замечания, терпят его до какого-то момента, а потом увольняют. Исполнительная власть назначаема, проштрафившемуся назначенцу всегда грозит отставка. В российской демократии имеется один изъян, который мешает осуществлению этого правила. Речь идет о президенте, обеспечивающем неприкосновенность правительства. Перекос налицо: задание, - в виде пакета законов к исполнению, - правительство получает от законодательной власти, однако ни нанять, ни уволить работника законодатель не может. Получается, что президент, уже в силу своего статуса, как бы санкционирует некоторое пренебрежение со стороны правительства по отношению к тому, что от него хотят законодатели. Степень этого пренебрежения определяется расхождением позиций президента и парламента. Выше мы говорили о ситуации, когда власть не исполняет законы, поскольку они представляют собой внешнюю силу принуждения. По этой же причине, противостоя принуждению, власть способна нарушить любой закон. Речь идет не о должностных преступлениях, когда частное лицо, пренебрегая законом, извлекает для себя выгоду, пользуясь своим положением. Не существует никаких гарантий того, что институт власти, официально принимая то или иное решение, не выйдет за рамки закона. Власть не имеет потребности в законности своих действий. Таким образом, необходима структура, контролирующая соответствие официальных решений действующему законодательству. Фактически это означает функцию интерпретации законов применительно к конкретным случаям. Функция эта образует самую суть института суда. Между тем, легитимность суда представляет собой проблему, неразрешимую в условиях демократии. Имея лишь две возможности - или выбирать или назначать судей, - общество не может не чувствовать, что и в том и в другом случае оно не располагает механизмом защиты от неправедного суда. Процедура избрания оправдана, если она носит статистический характер. Законодательное собрание не застраховано от случайных людей, но в целом оно (по крайней мере, на уровне предвыборных обещаний избранных кандидатов) отражает устремления общества. Судья - фигура не статистическая. Он не образует элемент массы, он - сам по себе. Его решения не будут сглажены интересами других, равных ему по статусу лиц. Лишаясь статистического обоснования, выборы грозят облечь полномочиями случайного и недостойного человека. (Кстати, по этой же причине прямые президентские выборы следует считать крайне сомнительным делом. Сомнителен и институт президентства вообще.) В случае если судья назначается, происхождение его судейства, а также угроза потерять место, склоняют судью в пользу назначившей его структуры. Лекарство от этих болезней сегодня видят в скрещивании процедур выбора и назначения. Судья должен либо назначаться на длительный срок (или пожизненно), что выводит его из-под диктата того, кто его назначил, либо избираться из числа специально предложенных лиц, причем не всенародно, то есть не демократически, - это должно гарантировать компетентность суда. И в том и в другом случае судьи являются частью истэблишмента, родственно (процедурно-генетически) тяготеющей к исполнительной власти, и поэтому неспособной объективно оценивать законность принимаемых ею решений. Надо удивляться гражданской честности отдельных людей, занимающих судейские кресла, но бессмысленно ждать подобного поведения от судейской корпорации в целом. Между тем, именно суду мы вверяем свои судьбы (слова-то однокоренные!), здесь мы надеемся получить объективную оценку качества наших действий, их сути, а не внешнего соответствия принятым формам. Судить по правде - значит уметь отделять справедливое от несправедливого. Однако нынешний судья лишь толкует законы; если закон несправедлив, то он все равно обязан оценить соответствие наших действий этому закону. Судья решает - виновен или не виновен, но что считать виной определяет закон. Закон - продукция законодательной власти. Всенародное избрание законодателей, казалось бы, должно обеспечить соответствие законов интересам народа или, по крайней мере, - большинства избирателей. Однако законодатели не могут ориентироваться только на волю народа. Не имея рычагов реального управления, законодательное собрание всегда рискует оказаться в ситуации, когда его законы так и останутся на бумаге, а оно само заслужит упрек по поводу мертворожденных законов. Поэтому законодателям приходится идти на компромисс с исполнительной властью. Обоснование этого компромисса следующее: установления законов должны соответствовать реальным возможностям, которыми располагает общество для их исполнения. На практике же, поскольку тезис о возможностях раскрывается исполнительной властью, это означает плату, которую исполнительная власть взимает в виде законов или их положений с власти законодательной за то, что берется исполнить весь корпус принятых ею законов. При этом общество не имеет никаких гарантий, что в этом торге цена в виде отклонения от общих интересов не будет слишком высокой. Законодатели могут не почувствовать, что их уступка требованиям правительства оборачиваются антинародным законом. Таким образом, существует необходимость установления границ законотворчеству; деятельность народных избранников не должна распространяться на некоторые предметы, которые общество признает для себя слишком важными, чтобы позволять их касаться в текущем порядке. Считается, что такие границы установлены Конституцией. Это мнение отражает действительно существующее ожидание. Мы ждем от Конституции установления основ нашего общества. Конституцией, согласно языку, общество конституирует себя. Именно в этом документе оговорено то, что не должно подлежать изменению, поскольку всякое изменение основ общества равносильно изменению общественного устройства. То есть в результате изменения Конституции общество перестает быть самотождественным, оно уже не то, каким отразило себя в исходном документе. Между тем, конституционное ожидание нас неизменно обманывает. Статус Конституции - Основной закон. Это означает, что несмотря на принципиально иное значение, которое наше общественное сознание вкладывает в понятие Конституции, юридически характер Конституции мало отличается от остального законодательства. Определенные процедурные сложности внесения изменений в Конституцию не исключают возможности самих изменений. Поправка к Конституции проходит в рабочем порядке, не требуя со стороны общества переосмысления документа, который это общество определяет. Для того, чтобы конституционные ожидания оправдались, обществу необходимо изменить статус Конституции. Ее следует определить не как закон, а как договор, который заключают с одной стороны - народонаселение, общество, а с другой стороны - власть, которая этим обществом управляет. В этом договоре должны быть оговорены обязанности власти по отношению к обществу, пределы в которых возможно принятие властных решений, а также обязанности населения по отношению к власти, причем права власти должны непосредственно вытекать из этих обязанностей. С другой стороны Конституция не должна содержать деклараций типа "гражданин имеет право", всякое право гражданина должно быть оформлено в виде обязанности власти. Возникает вопрос между кем и кем должен заключаться подобный договор. Весь народ не может поставить под ним свою подпись. Также и власть - сегодня в ней одни люди, завтра придут другие. В России, как известно, смена персоналий очень часто означает отказ от прошлых обязательств. Как представляется, от имени народа должны говорить те, кто статистически его образуют. Речь не идет о постоянно действующем представительском органе (принятие Конституции - акт разовый), поэтому участвовать в нем могут и непрофессионалы. Наоборот, институт, принимающий Конституцию, - назовем его Учредительным Собранием, - единственный случай, когда непрофессионал должен иметь фору по отношению к профессиональным политикам. Политики - эти субъекты власти, будут руководить народом и впредь, но Конституция ставит им рамки и одновременно легитимирует их деятельность, а потому должна рождаться силой, предельно внешней по отношению к политике. Чтобы Учредительное Собрание неложно могло говорить от лица гражданского общества, оно должно соответствовать по меньшей мере двум условиям. Первое - состав Учредительного Собрания должен быть статистически верным срезом общества; и второе - процедура выдвижения кандидатов в участники Учредительного Собрания не должна включать в себя сбор подписей в поддержку кандидата (а соответственно и ограничений по числу собранных подписей). Иначе решать будет кошелек предвыборной команды, а не статистика. Выдвигаться кандидаты могут лишь по месту жительства. Количество избирательных округов должно исходить из возможности обработать результаты выборов в обозримые сроки. При большом количестве кандидатов каждый избирательный участок может стать избирательным округом. При этом следует отказаться от системы один избирательный округ - одно (или несколько) мест в Учредительном Собрании. Кандидаты должны соревноваться по числу голосов не внутри территории, а внутри определенного социального статуса. Места в Учредительном Собрании расписываются по социальным статусам депутатов, с тем, чтобы его состав копировал существующую структуру общества. Статус должен предписывать пол, возраст, профессию, уровень дохода, возможно еще какие-нибудь показатели. Место в Учредительном Собрании получают те лица, которые, обладая необходимым статусом, получили максимальное число голосов, независимо от того, в каком избирательном округе они выдвигались. Такая системы сделает выборы непредсказуемыми, а значит лишит их функции тотализатора. Никто не выиграет, никто не проиграет, а общество получит легитимное представительство народа. Власть, заключающая Конституционный договор с обществом, со своей стороны должна обеспечить максимальную преемственность властной культуры. Общество должно быть уверено, что ни сегодня, ни завтра у власти не появятся люди, готовые все перевернуть с ног на голову в угоду себе и сиюминутной конъюнктуре обстоятельств. С этой точки зрения каждая смена лица, полномочного завизировать документы уровня Конституции, является критическим моментом в жизни общества. Избежать потрясений можно, предельно удлинив срок пребывания такого лица у власти. Обозначим это лицо пока как "гарант Конституции". Это - не диктатура и не тоталитарный строй, поскольку полномочия "гаранта Конституции" ограничены самой Конституцией, которая его порождает. Но жизнь человеческая не вечна. Любая процедура выборов нового "гаранта Конституции" на самом деле будет ознгачать перетряску конституционных основ. Истинная преемственность должна исключить выборы как инструмент смены власти - хотя бы в части тех персоналий, которые ответственны за сохранение Конституции как таковой. Лицо. подписывающее от имени власти Конституционный договор, не должно быть лицом, выполняющим свои функции временно или по случайному стечению обстоятельств. Единственный механизм, кроме выборов, обеспечивающий прееемственность власти, который знает история, - это наследование, вернее престолонаследование. Монарх не случаен в своей роли, его статус предопределен в силу принадлежности к роду. Род (династия) становится той общностью, которая имеет вневременное бытие (время жизни династии не сопостовимо с временем человеческой жизни), а потому его представитель как раз и может быть лицом, правомочным подписать Конституционный от имени власти. Он будет его подписывать от имени рода. Конституция же, определив статус конституционной монархии, обусловит право на престолонаследие требованием соблюдать конституционные нормы. Т.о. легитимность монархии будет прямо увязана с сохранением конституционного строя. Только такая Конституция, подписанная с одной стороны народом в лице Учредительного собрания, а с другой - монархом, избранным этим Собранием, дает обществу незыблемую юридическую основу, стопроцентную легитимность государственного устройства, а потому единственно соответствует тому ожиданию, которое рождается в нас понятием Конституции. | |
14.03.2010 г. | |
Наверх |
