Свобода слова

Именно за эту свободу, прежде всего, борются представители правозащитных и либеральных общественных и политических движений, и именно её «количество» позволяет им определять ту или иную страну как «свободную» или «несвободную».Однако «борцы» проявляют некоторую некорректность, не очень заметную со стороны обыденного здравого смысла, но принципиальную при более глубоком рассмотрении вопроса.

Ведь человек и так свободен, в том числе и в выражении своих мыслей. Никакой закон и никакой репрессивный орган «чисто технически» не способен эту свободу отнять, а массового «зомбирования» (во всяком случае, явного и прямого), всё-таки, (пока?) не существует. 

И в самом тираническом государстве человек может высказать мнение, в корне расходящееся с мнением тирана. И даже публично. Разместить такое мнение в газете, конечно, никто не даст, но можно и «выйти на площадь», и издавать свою подпольную газету.

Вопрос «лишь» в последствиях такого шага для самого человека. Заметим, что они не всегда смертельны для него. Может быть, и наоборот – умный тиран сделает этого человека своим советником и с его помощью изменит политику в лучшую сторону. Или же его слова вызовут революцию. «Автоматического» отрубания головы после противного слова не происходит даже при самой жёстокой тирании.

Риск, конечно, велик. Но и свобода есть. «По определению». Точно так же, как у человека «по определению» есть мозг и язык, а неконтролируемая возможность общаться с другими людьми и распространять своё мнение с помощью простейших технических средств решают проблему доступа к аудитории. Так за что борьба?

Строго говоря, это борьба не за свободу слова, а за минимизацию рисков, связанных с её проявлениями. Говоря упрощённо – «чтобы можно было сказать всё, что угодно, и чтобы за это ничего не было». Именно вторая часть является ключевой. Потому, что сказать всё, что угодно, и так можно. 

Либералы часто говорят, не без морализаторства, что оборотной стороной свободы является ответственность. Всё правильно, если это на самом деле так. Но ведь со свободой слова точно наоборот – её рост, по сути, означает снижение возможностей заставить автора держать ответ за сказанное.

К слову, развитие Интернета делает и свободу слова, и его безответственность практически абсолютными. Заметим, что Интернет радикально решает и проблему публичности - слово становится доступным самой широкой аудитории, притом практически бесплатно и без усилий.

Но, если целью является минимизация рисков свободы и «затрат» на неё (при максимизации собственно свободы), неизбежно вспоминается связка «риск – доходность», хорошо известная из мира бизнеса. Чем выше одно, тем, скорее всего, выше другое.

Например, вложения в государственные ценные бумаги или депозиты в ведущих банках считаются низко рискованными. Поскольку защищены всей экономической мощью государства или другого экономического «тяжеловеса». Но вкладчик, при этом, не может рассчитывать на доход выше нескольких процентов годовых.

В свою очередь, высоко рискованным считается, например, продвижение различных технологических инноваций. Разработка и внедрение новых технологий в большинстве случаев оканчивается неудачей, по разным причинам, но успех может принести инициатору сверхприбыль.

Очевидно отсюда и то, что без риска отсутствует экономическое развитие, поскольку оно невозможно без научно-технического прогресса, а он, в свою очередь – без высокой вероятности, в каждом конкретном случае, пустить на ветер вложенные средства.

Заметим также, что отсутствие риска при любых вложениях выходит в значительной степени иллюзорным. Да, государство или иной финансовый гигант говорит вам, что риски минимальны, то есть ваши несколько процентов вам гарантированы. Но вопрос – как он сам их зарабатывает? Ведь, если он платит вам 5% в год, ему самому требуется получить >5%.

Как можно долго зарабатывать без развития? В свою очередь, как развиваться без риска? Только одним способом – эксплуатируя (а, говоря жёстче, но правильнее – проедая) тот или иной имеющийся ресурс. К примеру, «качать нефть», не занимаясь разведкой и обустройством новых месторождений, не говоря уже о поиске и создании альтернативных источников энергии и технологий энергосбережения.

Очевидно, что никакого ресурса не хватит надолго, во всяком случае – в историческом масштабе. Но, конечно, на некотором отрезке времени – до нескольких десятков лет, те или иные вложения могут считаться низко рискованными.

Другая сторона дела – снижение рисков неизбежно сопряжено и со снижением свободы. У вас есть какие-то средства, и перед вами стоит выбор – рискнуть и попробовать создать что-то своё, или положить деньги, например, в крупный государственный банк. Чтобы уже он ими распоряжался, а вы пассивно ждали положенных нескольких процентов в год. То есть, вы не можете пойти на снижение рисков, не ограничив при этом свою свободу. 

Отсюда вопрос – если люди избавляются от рисков при публичном выражении своих мыслей, получается, что какую-то свободу они при этом теряют, какой-то потенциальной «доходности» лишаются; более того – подвергаются обману и угрозе остановки развития? Причём под угрозой именно свобода, «доходность» и развитие мыслей и слов?

Важно добавить, что «свобода слова» при отсутствии рисков, связанных с произнесением слов, предполагает и возможность очень высокой «доходности». В худшем для говорящего (пишущего) случае после публичного произнесения чего-либо просто ничего не произойдёт. В лучшем же – слова могут принести ему большую выгоду, в том числе и прямую – материальную. С точки зрения экономики это выглядит уже полным абсурдом. 

Ну, а учитывая, что даже вкладчики АО «МММ», в общем-то, понимали, что идут на большой риск (кстати, авантюристы, подобные Мавроди, и не обещали отсутствие рисков, просто обходили этот вопрос стороной), то ситуация с «потенциально высоко доходной и совершенно не рискованной свободой слова» заставляет задуматься о том, где же здесь, говоря современным «специфичным» языком, «кидалово»?

А ведь его просто не может не быть, в соответствии с народной мудростью «бесплатный сыр – только в мышеловке». Но где мышеловка-то?

Для облегчения понимания, вероятно, есть смысл и далее использовать аналогию между деньгами (средствами, ресурсами, капиталом) и словами. Аналогия оправдана также по следующим причинам:

1. Деньги, если оставить «за скобками» чисто технические средства их обозначения – это тоже слова, это приказы или разрешения что-то делать.

2. Все наши дела начинаются с наших мыслей, а мыслим мы словами. Для простоты можно поставить даже знак равенства между мыслью и словом. Даже не высказанную публично мысль мы словами говорим сами себе.

Отсюда получается, что и деньги – как минимум, растут из того же корня, что и слова, а скорее даже – являются следствием и частным случаем слов.

Итак, если мы говорим об инвестициях в бизнесе, у нас есть средства, и мы выбираем между более и менее рискованными вложениями.

Во втором случае нашим капиталом являются слова. Или то, что они выражают – мысли, идеи. И… И что? Мы выбираем между более или менее рискованным их «вложением»? Да, в «несвободной» стране это именно так и есть. Надо крепко думать, что, где, когда и кому можно сказать, и чем это обернётся для тебя. Думаю, дополнительные пояснения не нужны.

Ну, а в стране «свободной»? Получается, что никакие «словесные инвестиции» не связаны с существенными рисками. И дело даже не в том, что преследовать за сказанное слово запрещено законодательно. В СССР свобода слова законом также гарантировалась. А в том, что и де-факто кто угодно может сказать что угодно без заметных негативных последствий для себя.

Теперь вернёмся к экономике и представим себе, что рискованные инвестиции (допустим, в той или иной стране) просто отсутствуют. Нет, они не запрещены законодательно. Можно инвестировать куда угодно, но по каким-то странным причинам все инвестиции оказываются низко рискованными. Даже если это попытки изобрести и наладить серийное производство вечных двигателей. Разве такое возможно? Боюсь, что лишь в одном случае.

Что для инвестора риск? Это не единовременная потеря вложенных средств. Допустим, некий инвестор ежемесячно «сжигает» 100 рублей на разработку вечного двигателя. Но, если он эти 100 рублей ежемесячно получает из какого-то другого источника, его потери равны нулю. Получил – «спалил», получил – «спалил»… И, соответственно, риски его равны нулю, пока у него есть этот источник. Настоящий риск – это потерять источник средств.

То же и со словами. Потеря – это не когда слова не возымели ожидаемого эффекта, а когда их произнесение повлекло за собой ограничение или потерю возможности их воспроизводства – в худшем случае речь идёт о физическом уничтожении говорящего, в лучшем – о больших или меньших ограничениях возможности публично выражать свои мысли. Собственно, это и есть риск, связанный со словоупотреблением в «несвободной» стране.

Так вот, возвращаясь к фантастической стране с немыслимой экономикой, где все инвестиции безопасны, это означает, что все, даже самые безумные прожекты, имеют гарантированные внешние источники финансирования, т.е. проедается какой-то ресурс.

При этом, теоретически, доходность инвестиций может быть фантастической – представьте, какой «приз» может ждать человека, который и вправду изобрёл вечный двигатель. Тем не менее, понятно, что будет с экономикой такой страны даже в не очень отдалённой перспективе.

Кстати, не так уж эта страна фантастична. «Свободный рынок» - это всегда высокая доля авантюризма за счёт ресурсов общества в целом и, очень часто, выгоды «энергичному и предприимчивому», а издержки – остальному обществу.

А что в случае с мыслями/словами? Получается, что если никакие «словесные инвестиции» в принципе не могут быть сопряжены с высокими рисками, это значит, что неограниченную свободу слова (точнее – минимальные риски реализации свободы слова) тоже кто-то «финансирует» из какого-то внешнего источника. Это значит, проедается какой-то, надо полагать – «словесный» или «мысленный» ресурс. 

Вопрос, какой ресурс, и каков механизм процесса. Но пока мы можем, по меньшей мере, констатировать факт опасности. Что-то тут «нечисто» со свободой слова, где-то «утечка», чем-то за неё приходится расплачиваться. Это звучало бы банальностью, но ситуация ещё тревожнее – неограниченность этой «безопасной свободы» означает ровно то, что бумажник, из которого мы за неё платим, должен опустеть.

Попробуем нащупать, где эта утечка. Если общество неограниченно финансирует «вечные двигатели», оно «сжигает» человеческий труд – умственный и физический, природные и другие накопленные материальные ресурсы.

Важно, что, как мы договорились считать, общество это делает добровольно. Не обязательно каждый человек, но общество в целом, если рассматривать его как некий организм. Во всяком случае, общество делает так не потому, что эта дань безумию прописана в законе, а потому, что «так сложилась».

Ведь «свобода слова» есть или её нет не потому, что её наличие или отсутствие закреплено законодательно. Как уже говорилось, де-юре в советском законодательстве она была, а де-факто – в весьма усечённом (точнее – избирательном) виде. В традиционном же обществе ничего такого, как правило, и не прописывается, но ограничения, в том числе – на слово, существуют, ибо «так принято».

Итак, если в некоем обществе сложилось так, что гарантируется отсутствие рисков даже для самого безумного прожекта, это является индикатором не восполняемого растрачивания человеческих и материальных ресурсов общества с неизбежным его истощением. И, естественно, это является симптомом некоего умопомешательства общества (хотя совсем не обязательно - каждого конкретного человека).

Ну, а если в некоем обществе сложилось так, что гарантируется отсутствие рисков для автора каких угодно слов, это является индикатором не восполняемого растрачивания … (пока ставим многоточие в ответ на вопрос «каких?») ресурсов общества. И, естественно, это также является симптомом некоего умопомешательства общества (хотя также совсем не обязательно - каждого конкретного человека).

Вернёмся опять к гипотетическому (или реальному) «экономически безумному обществу», готовому неограниченно финансировать разработку «вечных двигателей». Отчего бы оно так сошло с ума? Вероятно, оттого, что не выстроило систему приоритетов научно-технического и экономического развития. И просто-напросто мечется. Или (одно другому не мешает) зажило «слишком хорошо» и уже «не знает, чего ещё хотеть».

Примерно это же верно и для «словесно безумного общества». Отчего бы оно так сошло с ума? Вероятно, оттого, что не выстроило (или разрушило) систему ценностных, идейных, смысловых приоритетов. И просто-напросто мечется. Или (одно другому не мешает) уже так много надумало и наговорило, что уже «не знает, о чём ещё поговорить».

Если так, то проблема слишком глубока, чтобы можно было её решить цензурой – хоть политической, хоть морально-этической. Бесконтрольная и безответственная свобода слова, так или иначе сложившаяся в обществе, выходит, прежде всего - индикатор определённого состояния этого общества, симптом потери им целей и смыслов. Как высокая температура - симптом болезни. Если только сбивать температуру – не вылечишь, скорее, даже навредишь.

Если человек, да и общество, не понимает, что должно, поможет ли ему указание на то, чего нельзя? И наоборот – если человек это понимает и делает, нужна ли ему цензура? В первом случае цензурные барьеры разъедаются, во втором – воздвигаются «сами собой».

Пользуется ли человек, занятый Делом, свободой слова? Весьма избирательно. Многие же мысли и слова старается сам от себя отсечь, чтобы не мешали. А иные и просто к нему не пристают. Напротив, признаком какого человека является пустомеля? Нужна ли внешняя цензура первому и поможет ли она второму? А что можно сказать об «обществе – пустомеле»?

И не потому на Руси в Бога верили, что цензура была, а потому цензура была, что в Бога верили. То же верно и для Руси советской (во всяком случае – «раннесоветской») применительно уже к вере в коммунизм. Плохо, что многие, видимо, не вполне понимают, где причина, а где следствие.

А в «свободных» странах есть и свои запреты, вполне понятные и благородные – например, на пропаганду изуверских учений вроде нацизма. Но ведь сейчас именно сторонники этого изуверства – единственные сплочённые группы со своим представлением о том, что «должно», а не только – что «можно» и «нельзя». Что же из этого выйдет?

В сущности, «должно», «можно» и «нельзя» - каждый из этих компонентов необходим в системе ценностей. А, если говорить о человеке, то «должно» формируется несколько позже. А про «можно» и «нельзя» родители начинают объяснять младенцу уже в раннем возрасте. И его самого поначалу интересует, что можно, а совсем не что должно.

Что можно сказать о человеке и обществе в целом, у которых «должно» вырождается? Что он (оно) впадает в инфантилизм? Или в «старческий маразм» (учитывая возраст цивилизации)? А «свободное слово» оборачивается «словесным поносом», детским или «маразматическим» лепетом.

И теперь о том, какая тут может быть связь с текущим кризисом или же катастрофой – текущему процессу, как говорилось выше, есть разные определения и оценки.

Среди ключевых причин нынешнего экономического неблагополучия – как раз распыление ресурсов, в ущерб нужным вещам, на «прожекты», причём такие, что лучше бы это, и вправду, были попытки изобрести вечный двигатель или сверхзвуковой велосипед.

Но ведь «прожекты» - это дела, а делу предшествует мысль и слово. Собственно, дела не могут начаться без замыслов, выраженных в словах.

Разброд и «распыление» в мыслях и словах, известные под определением «свобода слова», начались задолго до кризиса. Однако апогея в наше время они достигли после развала СССР и «социалистического лагеря».

Интересно, что Великой Депрессии, обычно отсчитываемой от 1929 года и закончившейся, по сути, в 1945 году установлением совсем иного миропорядка, предшествовало нечто похожее – волна революций, падение империй (Российской, Германской, Австро-Венгерской, Османской) и традиционных укладов, также выплеск свободы – словесной в том числе. 

Но так и остался открытым ключевой вопрос: «За чей счёт банкет?». Какой, всё-таки, ресурс проедает «свобода слова», и каким образом? 

Да, мы видим или чувствуем, что проедает. Точнее – что «свобода слова» имеет явные и сильные отрицательные побочные эффекты (не будем подробно останавливаться, в общем – и так более-менее понятно).

Но это не ответ на вопрос – не обозначение ресурса и, тем более, не объяснение механизма процесса. Кроме того, большая беда - только если проедается какой-либо ограниченный (пусть и возобновляемый) ресурс.

С ресурсами в экономике, в общем, понятно. Большая часть ресурсов относится к разряду и ограниченных, и не возобновляемых. Это, в первую очередь, минеральное сырьё. Остальные – ограниченные, но возобновляемые. Например, лес – вырубленный, он снова может вырасти, или его снова можно вырастить. Люди, с узко-экономической точки зрения – это тоже ресурс возобновляемый, но ограниченный.

Пожалуй, единственный неограниченный (или «условно – неограниченный») материальный ресурс – солнечное тепло и свет. Но и здесь, чтобы его задействовать (в частности, изготовить солнечные батареи), нужно затрачивать какое-то количество ограниченных (в том числе – не возобновляемых) ресурсов.

А что происходит со словом? Даже не обозначая пока ресурса, используемого безответственной словесной свободой, уже можно предположить, что он существует и ограничен.

Из того, хотя бы, что контроль над словом (так сказать, «целевым использованием словесных ресурсов») в человеческом обществе был почти всегда. Стало быть, человечество понимало или, хотя бы, ощущало его необходимость.

Было бы большим упрощением сводить всё к тому, что ограничения свободы слова были нужны правящим классам, чтобы сохранить собственную власть. А что, сейчас не осталось правящих классов, и им неинтересно сохранение собственной власти?

С другой стороны, контроль над словом касался отнюдь не только возможности публично обсуждать власть. «На бытовом уровне» также всегда существовала сложная система правил. Самый известный пример – интимная сфера. Но ею не исчерпывается, сложный и разветвлённый комплекс морально-этических ограничений словоприменения касался всех уровней человеческого общения.

И сейчас мы видим, что «свобода слова» отнюдь не довольствуется возможностью безнаказанно критиковать власть, а «наступает по всем направлениям». Бытовой уровень, включая уровень «ниже пояса», для неё даже интереснее политического, во всяком случае – судя по объёму публично и «свободно» сказанного на ту и другую тему.

Далее надо определить, что является источником слов вообще, где «залегает» и формируется эта «нефть» и этот «лес». Очевидный ответ - «человеческое сознание». Где «бродят» мысли, облекаемые в слова. И наоборот, где «залегают» слова, без которых невозможно формулировать мысли.

Тут вновь напрашивается очевидный и очень тривиальный ответ – растрачиваемым ресурсом является человеческое сознание, в условиях безответственной свободы слова захламляемое информационным мусором, а то и отравляемое злокачественной информацией. И это, пожалуй, тоже, но всё же не это. В конце концов, человек – не ведро, куда кто угодно может налить что угодно, а существо с головой, он способен и сам себе ставить «фильтры».

Важно, вероятно, то, что каждый человек получает мысли через слова извне, от других людей. Далее он уже может, как использовать их в готовом виде, так и, после «переработки», выдавать свой «мысленно – словесный продукт».

Кто сформулировал первую мысль и сказал первое слово, что было его источником – скорее, вопрос веры, а также из серии «что было раньше – курица или яйцо». В текущем же режиме источником «мысленно – словесного сырья (ресурса)» для человека являются другие люди.

И ограничения «свободы слова» касаются именно сферы общения с другими людьми. Думать человек и так волен о чём угодно, и даже тихо говорить, когда никто не слышит. И «борьба за свободу слова» тоже относится к области передачи слова от человека к человеку.

Общество же – это не набор «человеков», как яиц в корзине, а система взаимосвязей. А способность человека к выстраиванию связей с другими людьми является, что очевидно, ограниченным ресурсом – как минимум, во времени.

Да, человек в принципе способен ставить себе «фильтры», но на «отделение зёрен от плевел» может уйти вся жизнь. Но и здесь следует отказаться от уже другого очевидно-тривиального ответа о том, что «все силы уходят» на «фильтрацию» переизбытка разнокачественной информации, хотя и это имеет место. Но отсечь от себя «шедевры свободы слова» низкого пошиба человек тоже может.

Логично предположить, что складывавшаяся в различных обществах цензура (на разных уровнях и по различным критериям) защищает от порчи, захламления или истощения именно систему межчеловеческих связей или то, что её подпитывает, что является ресурсом уже для неё.

И возможно, правильнее говорить даже не о прямой защите, а о цензуре как неизбежном следствии движения общества в каком-либо направлении, к цели, что задействует ресурсы мыслей, слов и межчеловеческих связей именно для этого.

У человека есть позвоночник. Он необходим для прямостояния и роста. А с точки зрения червяка это может быть цензурой, мешающей свободе движений; вынуть бы его, было бы много лучше. Может, и наша – современных «свободных людей», точка зрения на цензуру прежних времён в чём-то сходна?

Межчеловеческие связи, безусловно, зачем-то нужны. На вопрос «зачем» отвечать можно по-разному. Но ведь мы общаемся зачем-то, суть в этом.

Можно отмахнуться от этого вопроса, и даже заподозрить его в утилитарном подходе к человеческому общению. Хотя «зачем-то» вовсе не означает непременно «ради извлечения материальной выгоды».

Пусть даже будет просто «ради удовольствия». Но, что интересно, даже ради сохранения удовольствия от общения с другими людьми мы выстраиваем «самоцензуру», систему правил и самоограничений, причём по всем направлениям – объём общения, перечень тем и, наконец, выбор слов. В противном случае мы рискуем лишиться удовольствия от общения вместе с собственно общением.

Что ж, представим общество в целом в виде одного большого круга общения. Отсутствие цензуры (пусть «самоцензуры»), безответственная «свобода слова» означает ровно то, что на этом уровне нам неинтересно даже просто удовольствие от общения. Не говоря уже о каких-то более высоких целях «общественного диалога» (или «полилога»). Это ресурс, который мы совершенно не ценим. 

Широкое взаимное общение – вроде бы, цель «борьбы за свободу слова». Но, на самом деле, развитие «свободы слова» - показатель как раз того, что это общение нам просто не нужно. Сказать короче – мы друг другу не нужны. 

Но здесь «свобода слова» - тоже индикатор данного состояния общества, которое можно определить как разрушение общественных связей, т.е. его же, общества, и разрушение. Ну а, всё-таки, механизм «поедания» общественных связей?

Обратимся снова к примеру с «экономикой отсутствия рисков для безумных проектов». В такой экономике «безумный и бессмысленный сектор» должен разрастаться за счёт остальных вплоть до их истощения.

Во-первых, при тех же минимальных рисках он предполагает возможность получения очень высокой доходности. Пусть призрачную возможность, но работа в «традиционных» отраслях, будучи ничуть не более опасной, не обещает её даже теоретически.

Во-вторых, заниматься чем-то «этаким» просто-напросто увлекательнее, чем какой-то рутиной.

В такой экономике просто неинтересно заниматься чем-то иным. И, естественно, рушатся экономические связи «за ненадобностью», так сказать. Прямая аналогия с тем, что людям неинтересно общаться, и разрушаются общественные связи (см. выше).

Наконец, в-третьих, число безумцев, конечно, ограничено, но ведь потенциал каждого отдельного из них огромен. Допустим, он, «изобретатель вечных двигателей», даже лишь один на всю страну. Но ведь, имея неограниченный доступ к материальным ресурсам общества, он будет задействовать их всё сильнее, проводя всё более масштабные эксперименты. Тем более, каждый эксперимент по понятным причинам будет заканчиваться неудачей. Значит – надо попробовать ещё так, ещё этак, и т.д.

Заметим, что не все «разработчики вечных двигателей» - дураки. Более того – дурак быстрее потерпит поражение на этом пути. В связи с этим он даже менее опасен. Плохо только, если их много. Опаснее – именно умный разработчик. Он делает всё технически грамотно, он предлагает интересные решения. В итоге он дальше продвигается и «съедает» больше ресурсов. Но продвигается-то он в пустоту, в ничто.

И теперь вернёмся к слову. Да, человек может отсечь «словесных дураков» - информационный мусор и связи с носителями некачественной информации. Но сложнее проделать это со словом и связями высокого качества, но – не имеющими разумной цели, с так сказать, «нецелевым», хотя и качественным словом. Оценить слово «как таковое» проще, чем понять, зачем оно сказано, тем более – если сказано умно.

Тем более – если «низачем» оно не сказано. Если общество… да хоть «строит коммунизм», то на уровне этого общества в целом «говорение» идёт с целью строительства коммунизма. Соответственно, отсекается (а большей частью просто «отлетает») слово, направленное мимо цели.

Хорошо, пусть это общество строит демократию и либерализм. Не важно. Важно, что если оно не строит ничего, то говорить оно начинает «просто так», чтобы говорить. Этим «разговором ради разговора» и заполняются общественные связи. Которые уже не нужны, поскольку для разговора ради разговора общество не нужно.

Как изобретение вечных двигателей нужно для изобретения вечных двигателей. Оно съедает уже «ненужные» материальные ресурсы и разрушает «ненужные» экономические связи.

И, возвращаясь к вопросу о внешнем источнике мыслей и слов для человека, чем это оборачивается для отдельного человека, с которым говорят, чтобы говорить?

Тему можно продолжать. Но на данный момент хотелось бы закончить, причём неожиданно для статьи, направленной, так сказать, против «свободы слова» - предостережением против цензуры.

Точнее, против «цензуры ради цензуры». А ради чего ещё может быть цензура в обществе, говорящем ради разговора? Цензура – это тоже слово. «Математически» – это что-то вроде слова со знаком минус или слова, умноженного на ноль. Можно (бывает – нужно) ввести этот делитель или вычитаемое, но при условии, что мы решаем какую-то задачу.