Две заповеди

О провокациях против Церкви и чаяниях провокаторов.

Мы часто употребляем слово «провокация», когда говорим о действиях направленных против Церкви или государственной власти. К сожалению, история самого последнего времени богата на подобные действия.  Определяя их как провокацию, мы пользуемся готовой формулой, которая, адекватно описывая ситуацию, тем не менее, может вводить нас  в заблуждение. Недостаток готовой формулы в том, что она позволяет  не думать. Провокация – это нечто отрицательное. Называя действие провокацией, мы даём ему подходящую оценку, и этим довольствуемся. Между тем, смысл провокации не исчерпывается одним желанием сделать нам хуже. Провокация отличается от прямой атаки; и суть этого отличия в том, что задача атаки -  нас сокрушить, а провокация направлена на то, чтобы вызвать с нашей стороны ответные действия. Конечно,  и провокация используется врагом лишь для того, чтобы расправиться с нами, однако сама по себе она может выглядеть смешной, неуклюжей, глупой, бездарной акцией. Акцией, с которой мы успешно справляемся. Этот успех позволяет нам пережить чувство победы, но то, как мы победили, как раз и есть результат провокации. Мы действуем, а враг смотрит, как именно мы действием. Он может изучать нашу реакцию. Он может её предвидеть. Он может подталкивать нас к нужным, выгодным для него изменениям. Это не означает, что сама провокация безопасна, и на неё вообще не стоит обращать внимания. Наиболее удачные провокации не позволяют жертве просто отмолчаться, сделать вид, что ничего не произошло. Если мы станем просто игнорировать провокации, они будут работать как прямые атаки, разрушая и Церковь и государство. Провокация – это вызов, от которого нельзя уклониться, но наш ответ должен быть не таким, какой запланировал враг. Он должен быть мудрым. Это – очень высокая планка, но мы должны равняться именно на неё. Потому что наш враг – хитёр, а хитрость можно победить только мудростью или святой простотой. Последняя или есть или нет, её нельзя обрести, а к мудрости стремиться и можно и нужно.

Надо понимать, что самые простые ответы врагом просчитаны и учтены на тактическом и стратегическом уровнях. Из глупости и бездарности провокаций и непосредственных их исполнителей нельзя делать вывод глупости и бездарности тех, кто организует процесс. Мы радостно отмечаем, что Церковь не удалось расколоть; как бы громко не кричали провокаторы о необходимости либерализации Церкви, о противопоставлении верующих масс и правящей верхушки, эти лозунги остались не восприняты церковным народом. Это – наша победа. Если бы провокация прошла, мы бы вступили в очень тяжелый период церковной жизни. Но если бы задача предпринятых против нас действий была бы именно такой, не было бы смысла называть это провокацией, это была бы прямая атака. Следует предположить, что инициаторы провокации и не ожидали немедленного успеха. В Церкви до сих пор не было предпосылок для раскола, и они это также хорошо знают, как и мы. Наше возмущение произошедшим было легко предсказать. Возможно, оно оказалось даже более скромным, чем планировалось провокаторами. С каким смаком, с каким тайным восторгом в СМИ обсуждалась история о том, как некий «православный активист» ударил по лицу защитницу хулиганок, сплясавших в главном храме страны. Вот это было ожидаемо! Пускался слух, что арестованных просто опасно выпускать – мол, не в меру ревностные православные могут и убить кощунниц. Врагов Церкви надо уничтожать самым безжалостным образом. – Вот какой тезис появился в результате провокации в нашем ментальном пространстве. Сами ли мы его составили, или нам кто подсказал? Во всяком случае, можно предположить, что данная реакция и была расчетным эффектом осуществленной кампании.

Но разве с врагами Церкви не надо бороться? Надо.  Эта борьба должна заключаться в искоренении воздействия духовно опасных воззрений на наши умы. «Наши» - в данном случае относится ко всему народу России, но сказать – «на сознание народа» было бы неправильно, поскольку враг пытается воздействовать на ум и душу каждого, в том числе и пишущего эти строки. Все мы – в одной лодке. Возможно, для пресечения разрушительного влияния необходимы организационные, административные, а в рамках действующего законодательства – даже уголовные меры в отношении тех, кто активно и сознательно участвует в этой информационной войне на стороне нашего противника. Однако при этом мы должны оставаться христианами. Мы должны ненавидеть грех, а не людей. Не с персоналиями мы боремся, а с враждой против Бога и Его Церкви. И мы не выиграем этой борьбы, если будем радоваться унижениям и бедствиям, выпадаемым на долю наших противников; в этот момент наш общий враг – враг рода человеческого – будет радоваться тому, что ему удалось завоевать кусочек нашей души. Наша победа должна быть победой истины и любви, только тогда она будет настоящей, любая другая – лишь временный тактический успех и не более того.

Если и допустимо слово «уничтожить» по отношению к тем, кто нам противостоит, то, прежде всего, речь идёт об уничтожении в них враждебного духа, а вовсе не о физическом, а тем более – моральном уничтожении. Церковная история знает случаи, когда святые противодействовали разрушителям физически или призывали на них кару Божью, но это всегда было явлением исключительным и совершаемым по внушению Святаго Духа. Жажду уничтожения врагов мы никак не можем принять в качестве нормативного и даже допустимого церковного настроения. А именно такой настрой и пытаются вселить нам в сердце организаторы провокаций. Подобное отношение к врагам присуще не православному, а сектантскому мироощущению. Сектантская картина мира строится по принципу жёсткого разделения на своих и чужих.  Свои считаются чистыми, а отношение к чужим колеблется от безразличия до вражды, часто перетекающей в открытое насилие. Православие же учит видеть свои грехи и на этом основании прощать другим их несовершенство. Для  истинного христианина чужих нет, и если мы не можем испытывать любовь к человеку, страдающему духовной слепотой и богопротивничеством, то есть к глубоко больному человеку, то это лишь от того, что сами больны и не являемся полноценными христианами.

Мы храним идеал любви. Провокаторы хотят, чтобы мы от него отказались. Они хотят, чтобы мы, возмущаясь нападками на Церковь, священноначалие и государственную власть, замкнули своё сердце, провели резкую границу, за которой окажутся все  те, кого мы сочтём недостойными спасения, общения, кому мы присвоим раз и навсегда звание наших врагов, чьё покаяние мы не примем ни при каких обстоятельствах. Нас хотят превратить из Церкви в секту. Церковь нельзя победить извне. Даже физически истребив христиан, нельзя победить христианство. Эпохи гонений свидетельствуют об этом. И враг задумал победить Церковь изнутри. Но как победить Церковь изнутри, оставаясь снаружи? С помощью провокаций – заставляя Церковь реагировать, подталкивать её в нужную сторону…

Этот процесс уже запущен; насколько глубоко он нас затронул? На одном из форумов, где обсуждалась провокация в Храме Христа Спасителя, мне пришлось столкнуться с крайне тревожным симптомом. Мы помним евангельский сюжет. Один из книжников спросил Господа: «какая наибольшая заповедь в законе? Иисус сказал ему: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим и всею душею твоею и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мф.: 22:36-40). И вот совершенно серьёзно, из самых лучших, разумеется, побуждений православным участником обсуждения озвучивается возможность противопоставления одной заповеди другой.  Любовь к Богу, по его мнению, может потребовать пренебрежения любовью к ближнему. Если этот ближний ведёт себя по отношению к Богу или Церкви не должным образом, то всё, что говорится о человеколюбии, к нему уже не может быть применено. Это – весьма серьёзная ревизия православного учения. Мы не полагаемся более на Божий суд. Мы начинаем судить сами. И, определив человека во враги Богу, лишаем его даже не нашей любви, а простого человеческого отношения. Он для нас уже не человек, а выродок. Богословски такая позиция пока ещё не оправдывается, но на житейском уровне она становится всё более распространена. Можно ожидать, что провокации будут повторяться, - манипуляторам надо, чтобы мы затвердели на этой позиции. И как только эта позиция будет оформлена богословами, враг может праздновать победу - в нашей Церкви действительно сложится основание для раскола: сектантскому сознанию всегда бывает тесно в истинной Церкви.

Мы не можем отрегулировать мир так, чтобы перевелись провокаторы. Но мы можем и должны реагировать, не как хочет враг, а как хочет Бог.  На самом деле – ничего нового. Мы должны жить по Евангелию. Это сложно.  Но только так мы сохраним свою христианскую идентичность. В последнее время мы чувствуем проблему национальной идентичности – мы видим, как противник пытается изменить наш культурной код и превратить русского человека в человека глобального мира. И за этой опасностью мы порою не замечаем более страшного: враг снова и снова пытается извратить нашу веру. Национальная идентичность русского человека базируется на Православии. Самый незатейливый способ расправиться с Россией – это отнять у неё Православие. Но это не так-то просто. Но ведь можно, не отнимая Православие, попытаться модифицировать его в нечто, более подходящее глобальному человечеству. А есть и третий вариант: если Православие не удаётся встроить в новую реальность, его можно извратить так, чтобы оно больше не представляло проблемы. Если соль потеряет свою силу, её останется только выбросить. Если Православие не будет содержать полноту истины, он перестанет быть опасным глобализаторам. Русский народ вполне можно будет оставить при таком православии.

Мы должны понимать эту нелинейность борьбы. Мы должны быть бдительными, не покупаться на ненависть и беречь нашу любовь.