Феномен религии в античном мире

Мир античных богов не соответствует нашему привычному пониманию религии.  Священных книг нет, слова для религии нет. Зато боги чрезвычайно тесным образом встроены так, как мы бы сейчас сказали, в социальную структуру государства.

 Текст лекции, прочитанной в рамках проекта Публичные лекции "Полит.ру" 28 фераля 2013 г.

Те из вас, кто, собираясь идти на эту лекцию, посмотрел ее анонс на сайте Полит.ру и увидел там весьма легкомысленную фотографию с весьма серьезной подписью из архива лектора, мог предположить, что речь пойдет о чем-то достаточно веселом, занимательном и несерьезном. Те, кто так решили, в действительности, решили правильно, ибо что может быть более легкомысленного, занимательного и несерьезного, чем греческие мифы? Как всякий читавший, например, «Илиаду» и «Одиссею», помнит, в каком иногда веселом, иногда неприглядном виде там предстают греческие боги, и с большим удовольствием запоминают из той же «Одиссеи» прелестную историю об адюльтере Ареса и Афродиты, двух греческих богов, которых застал третий греческий бог и официальный муж Афродиты, Гефест. В классической схеме: муж уехал в командировку - и внезапно вернулся.

Это, безусловно, так, но те, кто, уже придя на лекцию, увидели лектора вживе, во вполне официальном виде, могли решить, что речь пойдет о чем-то очень серьезном, содержательном, академическом и, возможно, скучном. Эти люди тоже правы, потому что ничего более содержательного, серьезного и иногда скучного, чем религия - тем более, религия в традиционных обществах, - кажется, трудно найти. Поэтому сегодня наша задача – найти нечто среднее, тем более, что это нечто среднее между серьезным и занимательным, мне кажется, отчасти является целью публичных лекций Полит.ру, за приглашение на которую я чрезвычайно благодарен. Когда мы говорим о феномене религии и соотношении таких понятий, как миф и религия, то прежде всего, конечно, стоит задуматься о самом содержании этих понятий, поскольку они в современном, по крайней мере, мире употребляются в разных смыслах. То же самое понятие миф, с одной стороны, пожалуй, существенно чаще, чем в другом смысле, употребляется в значении чего-то вроде байки, сказки, в общем, вымысла и несерьезной или нереальной истории. С другой стороны, конечно, слово миф употребляется в значении некоторого особого типа человеческого мышления, мышления человека древнего, то бишь в смысле научном. Надо сказать, что в действительности такое двоякое понимание мифа, конечно, восходит к исходному значению данного понятия, поскольку понятие это греческое. Слово миф просто изначально означает «слово». Причем, не просто слово, а, надо сказать, что у греков для «слова» было очень много разных слов, так вот, слово миф изначально возникает как некоторая авторитетная традиционная история, так скажем, когда человек или бог, если это у Гомера, произносит какое-то слово, к которому нужно прислушаться, то есть слово, имеющее некоторый особый дополнительный смысл. С другой стороны, уже в самой античности слово миф употребляется и в том отрицательном значении, в котором мы часто в бытовом языке его употребляем. В этом смысле замечательна фраза Платона, а именно он, можно сказать, был первым, кто сделал из мифа байку, - в одном из его диалогов Сократ говорит: «Я расскажу тебе некую историю, у этой истории, у этого слова (логоса) образ мифа, но в нем есть и истина».

Тем самым, слово миф приобретает значение вымысла, которым оно, кстати, будет наполнено в дальнейшем. При этом само это понятие мифа, естественно, непосредственным образом связано со вторым понятием, с главным понятием, о котором мы будем сегодня говорить, - с понятием «религия», которое тоже вроде бы употребляется в современном языке в гораздо более строгом и научном смысле, хотя и здесь существует очень много различных коннотаций, различных дополнительных смыслов этого понятия, так что, в действительности, даже современные серьезные историки религии в большом своем числе говорят о том, что не следовало ли бы вообще от этого понятия отказаться? Потому что словом религия называется слишком много всего слишком разного, и вообще непонятно, относятся ли многие феномены к религии. Является ли религией конфуцианство в Китае? С другой стороны, являются ли ею современные спортивные состязания, в которых очень много признаков религиозного действия, по крайней мере, религиозного переживания аудитории, как считают многие исследователи, можно ли его причислять к понятию религии? Один американский психолог и социолог, Герберт Дрейхус, привел один из крайних примеров того, что может называться религией - в качестве религиозного обряда он разбирает в одной из своих книг процесс заваривания кофе утром, поскольку он тоже являет собой абсолютно ритуалистическое действо, причем с определенным сакральными коннотациями.

Я не говорю, что я считаю то же самое, но, тем не менее, сам факт разброса мнений убеждает в том, что понятие религия надо употреблять либо в очень строгом смысле, либо вообще не употреблять. Тем не менее, слово религия, как и слово миф, является понятием, возникшем исторически, в определенной культуре. Это слово латинское, и соответственно, если слово миф – это слово греческое, то римляне считали, что словоreligio – это не просто их изобретение, но и символ их культуры. Заметим, в противовес культуре греческой. Поэтому, когда мы говорим о феномене религии в античном мире, мы, конечно, должны еще отдавать себе отчет, что это одна из существеннейших составляющих общей проблемы. Вообще, можем ли мы говорить в целом о некоем античном мире, о греко-римском мире как о чем-то общем, или все-таки они были очень разные? Если для греков мир делился на греков и варваров, причем слово «варвар» не значило ничего плохого, просто человек не умеет говорить по-гречески, то для римлян мир делился трояко: на римлян, варваров и греков, которые стояли аккурат между римлянами и варварами, и вызывали гораздо большую ненависть, чем варвары, поскольку римляне все время жили в постоянном внутреннем противопоставлении себя грекам, но, с другой стороны, и гораздо большую притягательность, естественно, потому что от греков римляне считали необходимым перенять все, при этом сказав, что это все у нас было. Эти отношения знакомы нам по развитию многих культур, в том числе, нашей. Так вот, как раз одним из главных отличий себя от греков римляне считали именно религию - слово, которое, по мнению одних из них, означало некуюсвязь людей с богами. Это одна из главных этимологий слова религия, от латинского глагола religare – связывать. Правда, было и второе толкование: считалось, что еще одним пониманием religio, еще одной этимологией слова religio является этимология, возводящая его к глаголу lego – читать. Соответственно, религия – это то, что надо перечитывать, что уже много говорит о сути понимания религиозной составляющей.

Но сейчас важно сказать, что римляне постоянно подчеркивали: именно religio сделало Рим Римом. Рим подчинил себе окружающие народы именно religio. Наши предки, говорят они, - самые религиозные из смертных, а вот греки – нет. Соответственно, при этом, как вы, я думаю, все прекрасно отдаете отчет, существовал замечательный парадокс, заключавшийся в том, что все римские боги - не все, конечно, но классический римский пантеон, - это одновременно и греческие боги. Ну, понятно, Юпитер – это Зевс, Юнона – это Гера, и т.д. Соответственно, они как бы и римские, и греческие, но при этом в чем существенная разница? разница в том, как говорили сами римские историки, что римляне переняли греческие божественные истории, очистив их от всего наносного, аморального, то есть, очистив их от мифов, употребляя именно это слово. В действительности, это такое некоторый парадокс, который мы наблюдаем, читая римские источники. Все мы, например, знаем историю греческих богов, я уже упомянул историю про адюльтер, но бог с ним, это мелкая деталь жизни конкретной семьи, но есть не мелкая деталь, а именно генеалогия богов, соответственно, теогония, происхождение богов и мира, важнейшая история, 3 основных поколения богов: сначала был Уран, его сверг его сын Крон, и не просто сверг, а еще и оскопил к тому же; был Крон, который ел собственных детей; его сверг Зевс - и в итоге мы получили то, что получили, - получили олимпийский пантеон, который получили и римляне. У римлян есть Юпитер, то бишь Зевс, у римлян есть Крон, то бишь Сатурн, а истории про то, как Юпитер свергал Сатурна, у римлян нет. Все это знают, потому что все знают греческие мифы, но в римской традиции такого нет и быть не может, потому что ничего страшнее, с точки зрения традиционной римской этики, как восстание сына против отца, нарушения внутрисемейных связей подчинения и благоволения старших к младшим, и почтение со стороны младших к старшим, не может быть. Поэтому, этой истории нет - при том, что ее все знают. Вот это некоторый парадокс, с которым мы все время сталкиваемся в изучении римской религии, и в их понимании религии.

Надо сказать, что в этом действительно состоит, быть может, самое важное различие, если вообще, в принципе отличать понятие мифа от понятия религии, а довольно многие исследователи считают, что проводить грань между этими понятиями в принципе не надо, что миф – это некоторая примитивная религия, первая стадия религиозного мышления. Собственно, римляне задали нам одну из категорий, которая действительно в известной мере проводит грань между мифом и религией. Это категория наличия или отсутствия этики. Миф не обсуждает вопрос, хорошо или плохо поступил Крон с Ураном. Он просто так поступил, так было. Конечно, это вызывает огромные проблемы уже у самих греков. При всей своей аморальности, с точки зрения римлян, греки не могли не заметить, что у них с богами что-то не так. Заметили они это быстро - как только у греков появилась философия, ранние греческие философы стали сетовать на то, что всему, что греки знают о богах, их научили Гомер и Гесиод, а научили они их черт знает чему. Соответственно, они пытались как-то с этим бороться. Одним из таких способов борьбы была знаменитая, очень развитая в Греции система аллегории, то есть объяснение, что в действительности никто никого не оскоплял, никто ни с кем не сожительствовал, а это описывает сложное взаимодействии стихий в мироздании, которые выражаются теми или иными богами. Некоторые говорили, что это просто байки, которые рассказывает Гомер, а на самом деле у богов ничего такого не было.

Здесь возникает очень существенный вопрос - вопрос описания сферы сакрального, сферы божественного - в греческом, по крайней мере, мире. В изучении греческой культуры, особенно применительно именно к истории греческой религии, боролись все время, и до сих пор борются две концепции, одна из которых пыталась поместить греков в общий генезис развития древних культур, говорить о некоторой общей технологии, а другая прежде всего представлена парижской школой, которая как раз говорила о некоей особости греков, и называли греков в духе современных категорий некоторым идеальным образцом иного, заодно говоря, что именно то, что греки были иные, объясняет и греческое чудо, и чудо европейской культуры, выросшей из Греции. Религия здесь играла существенную роль демонстрации именно такой особости, потому что действительно, если посмотреть на греческую сферу сакрального, то оказывается, что очень многие признаки, которые для нас, смотрящих назад и говорящих о религии, прежде всего, исходя из опыта великих мировых религий, христианства и не только, мы проецируем на греческую культуру - категории обычные, связанные с тем, что мы именуем словом религия, - и ничего такого там не находим.

В действительности, разговор о греческой религии очень сложен, потому что мы говорим о том, чего, может быть, вообще-то и не было. У нас возникают существенные проблемы, когда мы пытаемся в греческом языке найти слово, которое бы соответствовало тому, что римляне так уверенно поставили во главу своей культуры, то есть слово religio - как некоторой особой сферы человеческой деятельности, и особой сферы мира. У греков есть понятие веры, греческое слово для этой веры может одновременно означать «риторическое доказательство», «средство убеждения», «кредит, который выдается», поскольку человек верит, что ему отдадут деньги, - это тоже вера. Есть слово, которое обычно переводят как «благочестие», оно имеет безусловное религиозное измерение, то есть это правильное отношение к богам, но этим же словом обозначается правильное отношение ко всем. Так что, для начала, нет слова. Нет текстов, нет ничего, что могло бы претендовать на вообще понятие священного текста, аналогичного Библии, Корану, Торе. И даже в том же Риме тожетаких священных текстов не было, однозначно священных, зато было очень многоразных священных текстов. И одним из самых главных священных текстов Рима были знаменитые Сивиллины книги, которые в свое время были проданы одному из римских царей, Тарквинию Гордому, Сивиллой, легендарной пророчицей.

История сама по себе тоже очень много говорит о том, что такое был священный текст у римлян. Там есть разное количество книг, но изложим одну из версий. Она принесла ему девять книг, заломила за них сумасшедшие деньги, Тарквиний сказал, что нет, она сожгла три книги, предложила заплатить те же самые деньги за шесть книг, Тарквиний сказал нет. Она сожгла следующие три книги, после чего Тарквиний обеспокоился, понял, что дело серьезное, посоветовался со знающими людьми, они сказали ему «покупай», в итоге он купил 3 книги за цену девяти. Это многое говорит о практических аспектов римской религии, о которых мы немного поговорим позже. Так вот, священных текстов у греков нет. Священными текстами в известной мере являются Гомер и Гесиод, а что написано у Гомера и Гесиода, мы уже упоминали, то есть их никак нельзя назвать священными текстами. В связи с этим замечательно, что у самих греков при столкновении с иными культурами и иными религиями возникало некоторое недопонимание по части того, что вообще такое священный текст.

Есть замечательная история, когда греки устанавливают свою власть в Египте - и вот основатель греческой династии Птолемей узнает, что у египтян в разных местах почитают Диониса, а надо понимать, что это на самом деле Озирис, по своим каким-то текстам. В разных храмах разные тексты. В этой связи Птолемей издает указ о том, чтобы из всех храмов жрецы представили в Александрию тексты на предмет филологического анализа, сравнения и вычленения того текста, который лучше, который правильней. Иными словами, он поступает с египетскими сакральными текстами, по всей видимости, так же, как греки поступали с Гомером, - ну, известная история, как якобы в Александрии филологи собирали тексты Гомера для того, чтобы получить тот текст Гомера, который мы получили. Египетские жрецы отнеслись к этому с недопониманием. Они не считали это необходимым - притом, что понятно, власть фараона, которым является Птолемей, тоже сакральная, но не дело фараона заниматься проверкой текстов на правильность, тем более, что надо было представить справку о том, откуда тексты получили, кто передал, в общем, историю текста. Надо, кстати, сказать, что с Сивиллиными книгами в Риме, при том, что разница большая вроде как между Римом и Грецией, история примерно аналогичная, потому что они в какой-то момент сгорели в итоге - уже без желания Сивиллы, а просто пожар случился, после чего римские власти занялись как раз тем же самым, чем занялись греки. Они выяснили, что этих Сивиллиных книг очень много в разных местах, а не только в Риме, собрали эти книги по всем местам, провели филологический анализ - и установили правильные Сивиллины книги, которые снова стали храниться в храме. Потом Август, который пришел к власти, провел редактуру Сивиллиных книг, их снова слегка переписали, и так их и переписывали, пока они при гибели Римской Империи не сгорели окончательно. Тем не менее, до Рима это была нормальная процедура - переписывать священные книги.

Так вот, священных книг нет, слова для религии нет. Есть чрезвычайно странная вещь, касающаяся вообще отправления религиозных культов и представления о богах. Боги чрезвычайно тесным образом встроены так, как мы бы сейчас сказали, в социальную структуру государства. Но для наглядности я тоже приведу один весьма яркий пример. Есть такая замечательная трагическая трилогия Эсхила «Орестея»; в последней трагедии «Орестеи» мы имеем дело с изображением того, как был учрежден важнейший институт афинской демократической власти - суд ареопага, разбиравший дела о убийствах, в частности. Разбирается убийство Орестом своей мамы Клитемнестры, которая, в свою очередь, убила его папу Агамемнона. Есть некая коллизия. На стороне Ореста выступает Аполлон, который говорит, что надо отомстить за смерть папы, а на стороне покойной Клитемнестры выступают Эриннии, богини кровной мести, которые говорят, что нехорошо убивать маму. Разбирает это суд ареопага, присутствуют Аполлон, Эринии, все это боги. Более того, Эринии, которые в результате получают особый очень важный для Афин культ Эвменид, и присутствует Афина. В итоге происходит голосование по вопросу, в результате голоса распределяются равным образом - и Орест на этом основании оправдан. Интересный нюанс в том, что Афина голосует в этом народном собрании. Эринии и Аполлон не голосуют, хотя и у того, и у других существуют культы, и они вполне уважаемые боги. Возникает вопрос – почему? Вопрос, которым не всегда задаются комментаторы, и ответ на который для греков был абсолютно очевиден. Афина голосует в афинском ареопаге, потому что Афина имеет такое право. Афина – гражданка Афин, и обладает полными правами гражданства как основатель города. А Аполлон таковыми правами не обладает, поэтому он может голосовать в Дельфах, где его основной культ, а у нас он пришлый.

В действительности, этим объясняется очень много вещей, которые мы не до конца понимаем, потому что если почитать греческие трагедии, например, Еврипида, то у него боги представлены чрезвычайно малопривлекательно местами. Очень часто оказывается, что боги в данный момент, если разбираться, почему так, почему этот конкретный бог в данный момент так непригляден, что он выступает в качестве некоторого представителя социума, за который он отвечает, своего города. Например, в трагедии «Андромаха» Аполлон, который в «Эвменидах» тоже не очень убедительный и привлекательный, но там он просто мерзавец. По всей видимости, это связано с тем, что у Афин была конфронтация с Дельфами в политической сфере. Когда Аполлон в данном случае предстает на сцене, любой афинский зритель понимает, что это Дельфы, а мы к ним плохо относимся, поэтому и к Аполлону плохо относимся. Повторяю: это никак не мешает Аполлону иметь храмы в Афинах, но, тем не менее, такое представление о богах, а надо заметить, что греческая трагедия - об этом тоже иногда забывают – это часть религиозного ритуала, одного из существеннейших религиозных праздников, в частности, праздника Великих Дионисий, которые имеют именно религиозный смысл. Внутри него боги предстают таким вот не самым привлекательным образом. По этому поводу замечательно Марсель Детьен когда-то сказал, что греческим богам для того, чтобы стать богами, нужно было для начала стать гражданами афинского государства, и это было значимо для любого, по всей видимости, полиса.

В качестве еще одного специфического религиозного чувства можно привести пример, чрезвычайно известный всюду чуть ли не как главный символ греческой религии, - это, конечно, Дельфийский оракул. Дельфы – это город, который весь священен. Более того, именно там мы имеем дело со жречеством, с которым мы практически не имеем дело во всей остальной Греции, его нет как отдельной социальной страты. Жрецами можно было быть кому угодно. Скажем, в Афинах главным человеком по делам религии был один из архонтов, то есть один из выбираемых высших чиновников, архонт-басилевс, у которого было много других занятий, но главное, что он отвечал за религию, за устройство праздников, финансирование. И, кстати, по необходимости иногда он участвовал в определенных праздниках в качестве жреца. Например, когда был определенный праздник в честь Диониса, то архонт-басилевс должен был принимать Диониса в Афинах, а жена басилевса, которая была вообще ни при чем, должна была вступать в священный брак с Дионисом на пиру, участвуя в некоторой религиозной церемонии, просто потому что она жена архонта-басилевса. Так вот, жречество в реальном виде - в законченном, потомственном жречестве - существовало прежде всего в Дельфах, потому что если все остальные греческие города – это просто города, где культом занимаются чиновники, где живут граждане, то Дельфы – это город, где живут только жрецы, там других больше и нет, поэтому там жречество существует.

Так вот, Дельфийский оракул – это центр греческого религиозного мира, известна процедура, понятно, что была дама Пифия, которая изрекала, - как она изрекала? – это она сидела над некоторым местом, откуда что-то испарялось, она приходила в соответствующее состояние и что-то нечленораздельное бормотала. Но процедура была очень отработанная. Дельфийский оракул был важнейшим элементом политической жизни. По любому мало-мальски существенному поводу надо было обращаться к Дельфийскому оракулу. В Дельфы отправлялся человек из города, который вез вопрос, записывался в очередь, подавал свой вопрос жрецам, жрецы фиксировали, передавали Пифии, в какой-то момент Пифия что-то такое изрекала, жрецы записывали, причем в гекзаметрах, и выдавали запечатанный пакет человеку, который вез его обратно в город, и там докладывал о результатах. Надо сказать, что вообще о Дельфийском оракуле написано много книг, это захватывающе, очевидно, что этот оракул был важнейшим центром, так скажем, политической разведки в Греции, потому что, чтобы дать оракул, надо знать, кому даешь, и в какой ситуации, поэтому они очень внимательно исследовали на местах, особенно, когда им задавали вопрос, часто, пока люди ждали, Дельфы разбирались, что там в действительности происходит, чтобы дать правильный оракул. Причем часто давали оракул, который был правильный во всех исходах. Классический пример – история, как бедный Крез, небезызвестный лидийский царь, собирался воевать с Персией, обратился к Дельфийскому оракулу, он выдал ему гекзаметрическую строчку: перейдя реку, ты разрушишь великое царство - он порадовался, пошел в войну, после этого предъявил Дельфийскому оракулу претензию, на что ему сказали: «А что, ты не разрушил великое царство? Разрушил, но свое», - так что все было правильно.

Так вот, это был такой центр политического анализа, с одной стороны. С другой стороны, это было нечто, похожее еще и на швейцарский банк, потому что туда приношения были очень богатыми, - если кто был в Дельфах, то знает, что там разбросаны остатки сокровищниц различных городов, и как показывают историки, эти сокровищницы были финансовым вложением на случай непредвиденных обстоятельств. Территория Дельф была священной, туда нельзя было вторгаться, поэтому деньги были в сохранности. Но самая замечательная история – это то, что мы знаем о случаях коррупции в связи с Дельфийским оракулом. У нас действительно есть несколько свидетельств, когда мы знаем, что был прямой подкуп, причем это вопрос, который всегда я задаю своим студентам. Есть три стадии: тот, кто поехал с посланием, жрецы, которые пишут гекзаметры и выдают, и пифия, которая бормочет. Вопрос заключается в том, кого мы знаем точно, что греки подкупали в этой ситуации? Надо сказать, с течением времени ответы студентов начинают меняться, и это показательно. Сначала все говорили, что подкупали этого человека, которого посылали: его же можно, он простой, просто подменил послание. Потом это немного сдвинулось в сторону жрецов, - начали предполагать студенты, что жрецы тоже могли. Но до недавнего времени никто не предполагал, что подкупали пифию. Правда, в последнее время начали предполагать, что стали подкупать пифию, - это, возможно, говорит о нашем собственном обществе. Это правда - подкупали пифию. У нас есть по крайней мере 2 истории, как спартанские цари из своих корыстных побуждений подкупали пифию, которую в результате отрешали от должности за коррупцию, причем это делали спартанцы, которые в греческой мифологии были самыми религиозными людьми. Эти самые спартанцы как раз и занимались подкупом пифии.

Иными словами, оказывается, что все то, что мы называем религией в античности, чрезвычайно тесно встроено со всеми своими плюсами и минусами в систему социально-политических взаимоотношений. Правда, особняком всегда выделяется особый класс культов, которые существовали в Греции, - не официальные культы, а так называемые мистериальные культы, культы тайные, про которые нельзя было рассказывать, с особыми условиями посвящения, которые как раз несли в себе некоторые элементы того религиозного чувства, которого у греков нигде в другом месте не находим. То есть представление о благости загробной жизни в качестве того, что достигается посвящением в тот или иной культ, представление о некотором особом внутреннем индивидуальном переживании и т.д. Таким образцовым в этом отношении был элевсинский культ, элевсинские мистерии, вещь чрезвычайно значимая. Элевсин – это место под Афинами, в 20 км оттуда. Сначала в эти мистерии посвящались только жители Элевсина, потом жители Афин, то есть это был некоторый знак социальной идентичности. Если ты из Афин, то ты должен быть посвящен в элевсинские мистерии. Потом туда стали посвящать всех греков, и единственным критерием, по которому отбирали, можно ли тебя посвятить в элевсинские мистерии или нет, – это ты должен был говорить по-гречески, и не быть запятнанным убийством, по которому ты еще не прошел процесс. Если прошел процесс, то можно. В известной мере это сильно напоминает процедуру принятия гражданства в некоторых обществах. Потом стали принимать тех, кто не очень хорошо говорил по-гречески, но на протяжении всей истории античного мира вплоть до Рима, элевсинские мистерии были символом истинных таинств, в которые должен был посвящен грек, а потом и не грек. Например, римские императоры тоже посвящались. Мы не знаем об этом ничего, потому что о них нельзя было рассказывать. Но, с другой стороны, мы очень много о них знаем, и еще больше догадываемся.

Надо заметить, что при всем при этом мистерии играли очень существенную роль опять же в социально-политической жизни, потому что это и показатель некоей социальной идентичности, и политический инструмент. Любого мало-мальски значимого человека в Афинах обвиняли обычно в трех вещах. Если он был совсем значимым, его обвиняли в трех вещах сразу, а если не очень, то в одной. В коррупции, в неправильном приобретении афинского гражданства и в разглашении элевсинских мистерий. Софокла обвиняли в этом. Довольно часто эти обвинения, даже не в разглашении, а в чем-то другом, тоже были связаны с религиозными делами. Например, есть замечательная история, тоже много говорящая о греческом отношении к богам и религиозности, - история о Перикле, которого обвинили в нецелевом расходовании бюджетных средств: он потратил кучу денег и построил все то, что мы сейчас в Афинах видим, то есть Парфенон, другие храмы, и все прочее. А народ на это бюджет не выделял. Ответ Перикла был замечательным и с точки зрения риторики, и для нашего понимания отношения с богами. Он сказал: «Отлично, я покрою все траты, которые были на государственный счет из своих личных средств…». Сумма там была совершенно астрономическая. «… при одном условии: я перебью все надписи. Там будет написано не Афине Афинский народ, а Афине Перикл». После этого афинский народ быстро закрыл вопрос о нецелевом расходовании бюджетных средств, потому что с богами надо поддерживать правильные взаимоотношения, особенно с теми богами, которые наши. Возвращаясь к элевсинским мистериям - опять-таки очень показательный пример, когда в 302 году до н.э. в Афины направился македонский полководец, знаменитый царь Деметрий Полиоркет, Разрушитель городов, который перед тем, как приехать в Афины, отправил туда письмо, что ему так не довелось быть посвященным в элевсинские мистерии, а поскольку он будет в Афинах, то он желает в них посвятиться. В элевсинские мистерии посвящались так: там было 2 ступени посвящения - малые мистерии и большие мистерии. Малые мистерии происходили по нашему в феврале, к примеру, - ты проходил первую ступень посвящения, мог не посвящаться дальше. Кстати, это было платно. Но потом, чтобы посвятиться полностью, ты должен был пропустить полтора года и на следующий сентябрь ты должен был посвятиться в великие элевсинии, и тогда стать полнопосвященным. На беду афинян, Деметрий Полиоркет приехал в Афины в апреле. Февраль прошел, сентябрь еще не наступил. Возникла коллизия, которая разбиралась в афинском народном собрании, где один из афинских архонтов сказал, что надо искать способ. С македонским полководцем в конце 4 века афинянам ссориться не было резона. Это основная власть, воинская сила на территории материковой Греции. Надо что-то делать. Возопил один человек, жрец элевсинских мистерий, но не главный, а второй по значимости. Он сказал, что то противоречит священному закону.

Афиняне нашли способ: афинское народное собрание с приездом Деметрия Полиоркета собирается и постановляет, что месяц апрель с завтрашнего дня считается февралем. Проводят посвящение Деметрия Полиоркета в малой мистерии, после чего афинское народное собрание собирается второй раз, и постановляет, что месяц февраль с завтрашнего дня будет сентябрем. Его посвящают в великие элевсинии, после чего он полностью удовлетворенный уезжает из Афин, и афинское народное собрание вздыхает спокойно и утверждает считать сентябрь апрелем - и все хорошо. Это речь идет о самом тайном культе, который выдвигается всегда, - когда ищут истинную религию в Греции, ее обычно всегда находят в элевсинских мистериях. Замечательная интерпретация этой истории. Плутарх, который ее рассказывает, который хоть и пишет по-гречески, римлянин, он, в общем, осуждает и Деметрия, и афинян. С другой стороны, современный исследователь, написавший об Элевсине одну из самых замечательных книг, Карл Кереньи, ученик Юнга, пишет о том, что это свидетельство того, как буквально понимался священный закон, то есть как буквально следовали букве закона, то есть, наоборот, что это проявление чуть ли не высшей религиозности, - что для того, чтобы посвятить Деметрия, нужно было месяц переименовывать.

Для римлян это был знак греческого лицемерия, которое они ставили грекам в вину. С точки зрения греков, если говорить о такой социальной составляющей их религии, эта вещь абсолютно естественная; я думаю, что греки бы такого упрека даже не очень поняли, потому что если греческим богам для того, чтобы стать богами, надо сначала стать гражданами афинского государства, то любое изменение в социальной структуре, любое изменение в нашем мире неизбежно влечет за собой перемены в мире божественном, потому что боги, если утрировать, в греческом восприятии, божественный мир – это слепок с нашего. Если тут появляется какая-то сила, которая называется Рим, и она персонифицируется в виде конкретного человека, который приезжает, то надо найти какой-то способ вписать это в божественную картину мира. В свое время один из замечательных исследователей именно этих культов в греческих провинциях Саймон Прайс показал, насколько это естественно вытекает из вообще сути того, что греки не называли никаким словом, но что мы у них называем религией. Кстати, это еще одна из причин того, что греческая религия чрезвычайно поражает исследователей еще и в одном отношении - в отношении своей невероятной открытости и способности легко воспринимать любые инокультурные культы. Вот чего-то похожего на религиозные войны, наши боги – не наши боги, для греков практически не существует. У них есть механизм так называемого отождествления. Они просто приравнивали, когда они сталкивались с новой культурой, они смотрели на тамошних богов, сравнивали их с нашими - и устанавливали некую систему взаимодействий. Особенно ярко это выразилось как раз в контексте Египта, когда была даже придумана специальная история, что в свое время греческие боги, когда главный противник Зевса Тифон сначала победил Зевса, и Зевс был в тяжелом состоянии, все греческие боги убежали в Египет прятаться, и стали там египетскими богами. Я не случайно говорил, что когда они пишут Дионис, понимай Озирис. Когда пишут Гермес – понимай Анубис.

Апофеозом в каком-то смысле стало то, что в эллинистическом Египте был создан, например, синтетический культ специального нового божества, которое стало покровителем именно династии Птолемеев, македонской династии, правящей в Египте, культ Сараписа, который был синтетическим, потому что соединил в себе 2 египетских культа - Озириса и Аписа, чтоб объединить Верхний и Нижний Египет, поскольку Птолемей правил и тем, и другим. При этом он был как бы египетским по названию и абсолютно греческим по своей сути и ритуалу. Даже известны люди, которые его написали, этот культ. Его написали 2 жреца: один египтянин, другой грек. Вот этот культ Сараписа стал культом власти. Эта открытость и такая способность взаимодействовать – это тоже свидетельство того, что то, что мы называем религией, - это, прежде всего, часть социальных институтов.

Здесь как раз хороший момент перехода от Греции к Риму, при том, что они вроде такие разные, по крайней мере, по своим установкам. Но у римлян тоже была большая проблема взаимодействия с инокультурными божествами. Понятно почему. Поскольку, если уж Греция завоевывала разные места и там находила новых богов, то уж Рим завоевывал побольше и богов тоже находил немало. Изначально Рим – это Лацио, это маленькая область в Италии, надо было сначала завоевать Италию, собрать италийских богов, которые и стали впоследствии богами Рима. Даже Минерва – это изначально не римское божество, Юнона тоже. Но у римлян для этого существовала своя процедура, очень хорошо отражающая соотношение греческой культуры и римской культуры. Греческая культура - в известной мере, это культура центробежная. Она распространяется вовне, и когда сталкивается с какими-то новыми явлениями, она их таким образом абсорбирует. Рим, при всем при том, что он распространился на большую территорию, это, прежде всего, Рим, и это культура центростремительная. Рим всегда в центре мира.

Соответственно, с богами римляне поступают в соответствии с этой общей концепцией. Если греки отождествляют своих богов на местах, так скажем, привозят своих к чужим, то у римлян существовала замечательная процедураevokacio, эта процедура вызова божества в Рим. Когда в определенный храм (сначала выясняется, в каком храме божество наиболее сильное) отправляется посольство, которое как бы вручает некотороепостановление о том, что божество отныне переезжает из своего места обитания в Рим. Один из самых ярких примеров – это переезд в Рим Кибелы, или великой матери Фригийского божества. Туда отправилось посольство, потому что Пунические войны. Но даже дело было не в них, а в том, что прошел каменный дождь. Римляне были очень внимательны ко всем событиям и заносили их в анналы. Сообщали консулам, если родилась свинья с двумя головами или говорящая корова, а консул решит, надо ли консультироваться со жрецами. Вот, прошел каменный дождь, было решено посоветоваться с Сивиллиными книгами, они сказали, что каменный дождь – это ладно, а вот чужеземец будет изгнан из Италии, если Идейская Матерь, а это Кибела, переедет в Рим. Речь идет о Ганнибале. В этот момент Рим в тяжелом положении. Кибелу вызывают в Рим, забирают оттуда вместе с ее главным культовым предметом, черным метеоритом, который был ее главным черным камнем Кибелы, перевозят, что вызвало неудовольствие на местах, перевозят в Рим, причем в Риме ее принимают примерно так же, как принимают глав иных государств. За нее назначается ответственный, а ответственный за прием Кибелы в Риме был Корнелий Сципион, который помещает Кибелу по определенному ритуалу в храм Виктории на время, пока Кибеле строится ее собственный храм. Она гостит в храме Виктории, потому что нужна победа, Кибелу за победой привезли. Соответственно, она сидит в храме Виктории примерно 14 лет, пока строят другой храм, потом ее перевозят в другой храм, и посвящением храма занимается не менее значимый с точки зрения происхождения римский человек Марк Юний Брут, и, соответственно, Кибела обретает свой дом. При этом с Кибелой вообще ужас, потому что ее жрецами были евнухи, а оскопление себя для римского гражданина – это вещь недопустимая, поэтому издается указ, чтобы римские граждане не могли вступать ни в какие коллегии, оскопленные или не оскопленные, связанные с Кибелой.

Храм стоит в центре Рима, но жрецы не могут ходить по улицам, за исключением случаев праздников Кибелы. Бедная Изида, которую тоже перевезли в Рим и поставили ей храм за пределами города, она переживала все треволнения римской политики, связанные с Египтом, потому что понятно, что Изида – символ Египта, а с Египтом у Рима все время напряженные отношения, поскольку во времена Марка Антония – это одно, когда Тиберий замечательным образом издает указ об изгнании из Рима (почти по известному анекдоту) всех евреев и почитателей Изиды. С евреями вопросов не было, потому что в этот момент все кончилось Иудейской войной. Возникает вопрос, а жрецов Изиды за что? За то, что у евреев была большая община в Александрии, соответственно, в Египте было одно из главных мест еврейской диаспоры, и соответственно, ее заодно с евреями выгнали. Такого рода вещей тоже чрезвычайно много. Это говорит о римской религии тоже, потому что опять-таки оказывается, что она по-своему, но решает ту же самую проблему открытости и принимания внутрь себя инокультурных культов - именно потому, что эта в конечном счете религия тоже чрезвычайно социализована и предусмотрена, хотя она гораздо более формализована, гораздо более иерархична, там существуют жреческие коллегии, хотя ученые спорят о том, как соотносится светская власть в Риме и жреческая власть. Довольно многие, например, считали, что римские жреческие коллегии, в том числе, понтификов, - это своего рода некоторый подкомитет римского Сената по определенным делам, и действует примерно так же. Другие говорят, что Сенат римский заседал всегда в месте, которое называлось «храм». Это не значит, что там буквально был храм, но это было специально освященное место. Иными словами, взаимопроникновение религии и светской власти было сильным.

Самое главное, что это religio тоже было нужно для того, чтобы очень правильно выстроить свои взаимоотношения с божественным миром, которые римляне представляли по-другому. Например, римляне говорили, что изображать богов, как изображали греки, – это вещь в принципе аморальная, как писал Варрон, «тот, кто стал изначально изображать богов, изгнал благочестие из государства». А изображать, конечно, стали, потому что стали подражать грекам, это дурное греческое влияние. При этом главное проявление божества – это было то, что римляне называли нумен, то есть некоторая воля божества, которая проявилась в чем-то, возможно, в говорящей корове, поэтому и надо поговорить со жрецами, может, они это как-то проинтерпретируют. Для демонстрации того, что такое римская религия, я приведу еще один пример, он весьма показательный, о том, когда на Рим напали галлы, известная история про спасение гусями, так вот, до того, как еще вступили гуси в дело, некий римский гражданин просто шел, галлы еще не пришли, римский гражданин шел по улице, ему раздался голос «галлы идут». Он отправился по инстанциям, доложился в Сенат, что вот такое случилось дело. К нему отнеслись с некоторым предубеждением, потому что не дело обычного гражданина слышать голоса. Для этого есть знающие люди, которые должны интерпретировать. Дальше галлы-таки пришли. Ему сказали больше так не делать. Галлы пришли, выяснилось, что это был нумен, это был знак божества. И вот что нужно делать римлянам? Римляне, бог нам помог, соответственно, мы должны немедленно встроить этого бога в нашу социальную систему, но проблема заключается в том, что мы не знаем, какой это бог: он не представился. Поэтому на этом месте воздвигается храм божеству, который в переводе с латинского означает «говорила, сказала». Поскольку его нумен в том, что он говорит, а кто он – это уже дело десятое.

И вот соответственно, мы тем самым отдали этому божеству дань за помощь и включили его в нашу религиозную систему. В этом смысле, завершая разговор о том, что представляла собой эта сфера сакрального в греческо-римской культуре, при всей их разности, в действительности, интересным образом она, конечно, подпадает в большой степени, если вообще говорить о религии, в те тенденции описания религии, в том числе, и в современном мире, которые наметились в последние десятилетия в общей исторической антропологии и культурологии. Относительно не так давно очень прогремела в конце 60-х годов сначала статья, а потом и книга крупнейшего историка религии американца Роберта Беллы, статья, которая называлась «Civic Religion», «Гражданская религия», в которой описывалась религия современной Америки, которая тоже устроена таким странным образом, что, с одной стороны, верующими себя признают подавляющее большинство, при том, что ритуализованной включенности очень мало, и, как говорят ехидные критики этой американской религиозности, главный признак американской религиозности – это известная надписьIn God We Trust на долларе. В действительности, оказывается, что все эти феномены, которые описывают гражданскую религию, замечательным образом описывают и греческую религию. Оказывается, что такие параллели действительно могут иметь смысл. Спасибо!

Николай Павловия Гринцер - профессор, заведующий кафедрой Классической филологии Института восточных культур и античности (ИВКА) РГГУ, доктор филологических наук

Источник: Полит.ру