Между 21-м и 22-м июня

Представим себе утро условного 21-го июня 1941 года. В колхозе только что закончилась утренняя дойка, и дед Мирон, ругаясь сквозь немногие оставшиеся зубы, гнал стадо прогоном в синеющий опушкой недальний лес,   то и дело тыркая кнутовищем в филейное место самой ленивой коровы, плетущейся позади всех. Бабка  Агафья, прополов первую грядку, разогнула спину, насколько позволял возраст, чтобы немного передохнуть. Ей надо было закончить задуманное, пока пчелы не принялись летать, а то потом в ту часть огорода, где поставлены ульи, и зайти невозможно. По сторонам она не смотрела. Не смотрели по сторонам, не видели красоту этого утра и колхозники, которые ехали в пойму на сенокос. Игнат досматривал последние сны. Два Ивана вчера гуляли, и теперь у них раскалывалась голова. Боль накатывала в такт скрипу телеги. Не поднимала головы и старуха Микулишна, вышедшая пораньше (пока не так жарко) на грибную охоту. Её заботил грибной урожай этого года - были большие планы на заготовку. Женился уже второй внук, а это значило, что гостинцы в город должны идти сразу на три семьи - сыну и обоим внучатам. Крутили головами и смотрели по сторонам ребятишки, сидящие с удочками у реки. Но и они не видели ничего особенного: утро как утро. В доме на краю деревни мать одного из них, замешивая тесто, утирала слезу белой мучной рукой. Ее пострелёнок получил на экзамене законную двойку, и теперь его надо было как-то посадить за учебу - готовиться к пересдаче. На другой стороне улицы - своя беда: кролики подрыли загон и вырвались на оперативный простор. Соседка, чей огород пострадал первым, уже высказала хозяйке кроликов всё, что она думает по этому поводу. А соседка с другой стороны - молодая фельдшерица, воспитывающая сына одна, прежде чем идти в колхозную контору, где расположился медпункт, села подлатать детские штаны. Делая очередной стежок, схватывающий дыру на коленке, она прикидывала, сможет ли к осени прикупить сынишке что-нибудь магазинное, а то он всё бегает в полученном в наследство от добрых людей. Была и другая думка: вот купит она новое, а на ребёнке одёжка так и горит. Не успеешь оглянуться, всё будет опять с дырками, деньги же уйдут, а их и так не хватает.

Мы знаем, что завтрашний день опрокинет это зеркало жизни. Нынешние беды покажутся маленькими, а печали ничтожными. Размеренный порядок вещей, внутренний покой и певучая тишина будут утрачены надолго, если не навсегда. И потом эти люди будут вспоминать последние мирные дни как счастливое, беспечное время.

Оглядываясь назад, научаешься ценить то, что утратил, хотя, пока оно было в твоем распоряжении, ты не предавал ему правильного значения. «Что имеем – не храним, потерявши – плачем». Этой пословице вторит поговорка: «Русский мужик задним умом крепок». Русский человек выводит в ней себя, но подобные мысли характерны для многих народов. Это не национальная черта, а  свойство, присущее падшему человечеству. Человек бежит по жизни, прикидывая, как он будет жить завтра. Сегодняшний день, как правило, уже списан в расход. Будущее рисуется более благосклонным, чем настоящее. От будущего человек ждёт добычи, исполнения желаний, накопления качества – денег, славы, знаний, ума. Всё, что сегодня греет твоё сердце, при проецировании в будущее вырастает в размерах. Человек упрямо верит в успех своих земных начинаний, и ради этой отброшенной им самим тени, легко расстаётся с дарами, которые ему были действительно ниспосланы.

А будущее может подвести. Оно редко оказывается таким, каким его представляют. Настоящее многогранно: радость в нём смешана с печалью, удовлетворение с трудом, счастье с болью. Конструируя будущее, мы закладываем в него только хорошее, а всё, что не заслуживает этой оценки, планируем оставить в прошлом. Но так не бывает. Созданный нами образ эфемерен, и дыхание реальности разносит его в клочья.

Между тем, будущее не выпадает из ниоткуда. Оно складывается в результате развития настоящего. Если присмотреться, знаки того, что будет, рассыпаны всюду. Не видим мы их потому, что уж больно не хотим замечать.

Герои нашего рассказа знали, что будет война. Сыну Микулишны – командиру Красной Армии – отменили отпуск. Он обещал навестить мать - и не приехал. Игнат по газетам следил о происходящем в Европе и понимал, что от Европы, в общем-то, уже ничего не осталось. Бравым немецким солдатам надо искать себе новое приложение сил. Или расходиться по домам, во что не верил ни сам Игнат, ни два Ивана, с которыми он обсуждал прочитанное. На прошлой неделе в клубе выступал разъездной лектор и рассказывал, как в случае чего мы стремительным маршем опрокинем врага и будем добивать его уже на вражьей земле. Дед Мирон тогда поинтересовался, о каком враге речь. Лектор от прямого ответа уклонился, но фельдшерица, сидевшая у окна, поймала себя на том, что смотрит на запад долгим тревожным взглядом. И даже бабка Агафья, нежелающая знать ничего, кроме своих пчел, вздрагивала при каждом крике. Слух у неё к старости сдал. Слыша, что кричат, она не сразу понимала, в чём дело. Ах, это опять кролики разбежались, - и она снова сгибалась над грядкой, выбирая сорняки из клубники неуклюже расставленными узловатыми пальцами.

Но никто не хотел знать, что война уже на пороге. Казалось, её можно откладывать и откладывать, как починку дверцы у заброшенного курятника. Люди строили планы на жизнь, словно у них достаточно времени, чтобы перейти к тому самому завтра, о котором сегодня можно только мечтать.

Мы, сегодняшние, ведем себя точно также. Нам не нравится, как обустроена наша жизнь. Список претензий обширен. Мы их предъявляем властям разных уровней, родным и близким, и очень редко – себе. Желание переменить то или это неистребимо, словно вирус, прижившийся в организме. Оно бродит по задворкам сознания, меняя один объект на другой, портя характер и кровь, заставляя забывать о том, что сегодняшний день прекрасен. Маленькие беды, повседневные печали, привычные трудности и заботы создают иллюзию напряженности бытия. Они ложатся грузом на плечи, на воротниковую зону, поднимая давление. И ведь можно встряхнуться, сбросить их на какое-то короткое время и вздохнуть полной грудью, увидеть чистоту неба, зелень деревьев, расслабленные позы уставших людей, сидящих напротив тебя в общественном транспорте. Но мы не делаем этого. Мы ждём радости от будущего, поэтому в настоящем места ей практически не отводим. Порой она пробирается украдкой, чувствуя себя на птичьих правах – вот-вот мы снова наморщим лоб, нахмурим брови, и она улетит.

Нам надо заднего ума. И его отвесят нам полной мерой. Спохватимся, как же хорошо и спокойно нам вот в это время жилось. А мы не ценили, не дорожили каждой минутой. И не то, чтобы мы не знаем, что ходим по грани, - все это чувствуют. Но никто не хочет впускать предощущение беды с периферии сознания в самый центр. Иначе ведь придется нести ответственность, за то, какие выводы ты из этого сделал.

Жить задним умом проще. Проще потом бить себя в грудь и рвать на себе волосы, чем прямо сейчас менять устоявшийся порядок надежд. Не подводит только надежда на Бога, но нам милее другие, которые утыкаются в земной горизонт.

Сколько у нас ещё есть тихих дней – неизвестно. Но их немного. Во всяком случае, их заведомо меньше, чем требуется для реализации прекрасного будущего, которое каждый уже построил у себя в голове. Однажды календарь перевернётся, и наступит утро условного 22-го июня.