Существовать, а не служить

Это - восьмая глава из книги Веганство: обнажение смыслов

Предыдущая глава: Сбежавший садовник  
Следующая глава:  Потерянные смыслы

Казалось бы, в арсенале защитников прав животных должны находиться аргументы, заряд убедительности которых действительно впечатляет. Например, можно сказать, что человек обладает разумом, а животные нет. Только человек может сознательно управлять своими действиями, а значит, он должен ими управлять. Разумность – это требование и критерий. Человек обязан просчитывать последствия и принимать взвешенные решения, а иначе зачем ему разум? Это касается и природной среды. Существование природы зависит от того, насколько разумным окажется человек. Как старший в экосистеме, человек несёт ответственность за её жизнеспособность, и не только за это, но и за качество бытия тех, кто живёт рядом с нами, но повлиять ни на что не может. Человек, этот единственный носитель разума, должен сохранить приемлемые условия для всех живущих или создать (воссоздать) их – в соответствии с потребностями, заложенными в живые существа природой (или Богом). 

Другой аргумент. Поведение животных определено инстинктами. Человек – единственный вид на планете! – мотивирован не инстинктом, а тем, что называется зовом сердца или благорасположением души. Он может презреть свои интересы и действовать в интересах другого. Он может войти в ситуацию, которая с ним никак не связана, озаботиться судьбой, которая никак не пересекается с его собственной. Человек может быть добр. Это означает, что он обязан быть добрым, иначе доброта просто не придёт в мир. Доброта человека может и должна распространяться и на животных. Животных следует жалеть, спасать, если они попали в беду; человек не должен быть жестоким в обращении с ними. 

Наконец, человек руководствуется моральными принципами. Мораль присуща лишь человеческому сообществу. Будучи единственным моральным существом на планете, человек может расширить сферу применения морали, включив в число моральных норм правила обращения с животными. 

Но эти аргументы обычно не озвучиваются. Течение, представители которого обычно называют себя защитниками интересов животных, куда, несомненно, относятся и веганы, использует теоретическую базу, не допускающую подобного хода мыслей. Нельзя опираться на отличия человека от животного, ведь всё вертится вокруг того, что животные и человек равнозначны. Человек не имеет права старшего. Он не потому должен учитывать интересы животных, что может это сделать благодаря своей разумности, а потому, что животные ничем не хуже его. Пусть у них нет разума; у человека, например, нет хвоста. У каждого существа – свои свойства: обладание хвостом и обладание разумом находятся здесь в одном ряду. Подлинной ценностью обладает лишь самость, персональная представленность в бытии. Качества этой самости (индивидуальные характеристики) ничего к этой ценности добавить не могут, как не могут ничего от неё отнять. Нас призывают уважать это индивидуальное существование повсюду, в том числе и за пределами человечества, перенося, таким образом, чисто человеческую философию либерального индивидуализма на мир животных. 

Самодостаточность может быть весьма горделивой. И эта сугубо человеческая черта тоже как бы присваивается животным, неспособным прояснить своё отношение к вопросу прав и потому представленным в этих теоретических изысканиях в нужном виде. Нужном – для тех, кто сам себя определил на роль защитников их интересов. Из этих уст мы много слышим о правах и интересах животных, но никогда – о том, что животные нуждаются в нашем снисхождении, милосердии и заботе. Все эти понятия предполагают, что существует взаимосвязанность двух: один заботится, другой принимает эту заботу. Тот, кто заботится, является инициативной стороной: от него всё зависит. При этом он действует добровольно, как говорится, по зову души. Никого нельзя со стороны обязать быть милосердным или заботливым, иначе это уже не будет ни заботой, ни милосердием. Получается, что тот, о ком заботятся, находится в зависимости от благорасположения другого. Это – личностные отношения, живой контакт, психология, а не механика. Но гордый человек не хочет быть зависимым, ему не нужен живой контакт, он хочет иметь права, соблюдение которых будет гарантировано безличностным механизмом юриспруденции. И считает, что такой подход будет благом и для животных. Как сказал Том Риган: "Уважительное обращение с животными не является проявлением доброты, это– проявление справедливости".[1]Иными словами, животным от человека нужна справедливость, а вовсе не доброта. Этика должна уступить место соблюдению прав.

[1. Regan T. The Case for Animal Rights. University of California Press, 1983 P. 280] 

В этой перспективе выстраивается довольно своеобразная моральная система. Роль субъекта морали смещается от морального агента, то есть того, кто действует в соответствии с нормами морали (или не действует, если он поступает аморально), к моральному реципиенту, то есть тому, в отношении кого совершается действие. Если раньше главным было то, что происходит внутри морального агента (а это всегда человек; мораль была методом воспитания человека, согласования устремлений его души с тем, что принято в обществе), то эта новая система предлагает считать главным то, насколько обращение с моральными реципиентами соответствует заявленным нормам. Внутреннее неважно. Каждый предоставлен сам себе. Общественная значимость возникает лишь там, где пересекаются интересы. Такое понимание морали целиком перемещает её из области нравственности в область права. 

Моральными реципиентами могут быть не только люди. Образ совершенного человека включает в себя соблюдение определённых норм поведения по отношению ко всему, что его окружает, то есть не только к социальной, но и природной среде. Всё, что может быть выделено в окружающей нас среде как некая индивидуальность, следует считать реципиентом морали. Том Риган легко переносит это качество и на неодушевлённые природные объекты (это его собственный термин), например деревья. Но каковы могут быть наши моральные обязательства перед деревьями? Вот его рассуждение:  "Защитники природы могут приветствовать практические примеры успешного применения природоохранной этики, основанной на правовом подходе, – в частности, рассмотрение отдельных (индивидуальных) неодушевлённых  природных объектов (например, красного дерева) в качестве обладателей изначальной ценности и базового морального права на уважительное обращение. Если отдельные деревья имеют изначальную ценность, этот вид ценности – не тот же, что у объектов, рассматриваемых просто как объект потребления, так же, как и права человека определяются не этим, и тогда правовая природоохранная этика не позволяет губить природу во имя «человеческого прогресса», независимо от того, преследует ли он экономические, образовательные, рекреационные и другие человеческие интересы. С правовой точки зрения, если она будет распространена на неодушевлённые природные объекты, наша общая политика в отношении дикой природы будет точно такой же, какой хотят её видеть защитники природы, а именно – оставляющей природу в покое".[2]

[2. Regan T. The Case for Animal Rights P. 362-36] 

Человек должен предоставить природу самой себе, максимально исключив всякое воздействие на неё. И не потому, что это воздействие чаще всего оказывается разрушительным, а потому, что любая попытка воздействовать на индивидуума – это зло. Какие бы действия ни совершал человек в отношении других живых существ, он заведомо неправ; единственно правильным будет полное невмешательство.[3]

[3. По Ригану человек не должен заботиться о том, чтобы животным было хорошо, что, например, может проявляться в увеличении их поголовья. Вот его рассуждение: «Волки, которые едят оленей, не грешат против морали, хотя наносят реальный ущерб. Поэтому, согласно правовому подходу, сверхзадача в управлении природной средой – не обеспечить максимальный устойчивый прирост, а защитить диких животных от возможных нарушителей их прав – а именно, спортивных и промысловых охотников, коммерческих строителей, разрушающих или загрязняющих их естественные местообитания во имя экономических интересов и тому подобного. Короче говоря, именно поведением человека, а не «поголовьем» животных надо управлять […] управляющие дикой природой должны думать, прежде всего, о том, чтобы не мешать животным». Regan T. The Case for Animal Rights P. 357]

Таковы требования либерального индивидуализма в отношении животных. Но это – только часть картины. Главным по-прежнему остаётся то, что касается самого человека. Человек – больше не властелин в мире животных. Животные имеют право на полностью независимое бытие. Но, утверждая это от их имени, человек лишь расширяет применение той системы ценностей, которую он исповедует. Право индивидуального объекта природной среды быть предоставленным самому себе вторично, первично же подобное право человеческого индивидуума. Человек как бы говорит: я считаю справедливым оставить природу в покое, не справедливо ли будет оставить в покое и меня? 

Философия либерального индивидуализма отсекает человека с двух сторон: он отказывается от того, чтобы ему служили животные, но и сам не чувствует себя обязанным кому-либо служить. Иерархический принцип отрицается как таковой, любая иерархия объявляется неприемлемой. Равнозначность единиц неизбежно делает структуру одноуровневой. 

Если же копнуть ещё чуть глубже, мы выйдем на вопрос о смысле жизни. Утверждая, что каждый индивидуальный объект обладает изначальной ценностью, нам говорят о том, что бытие оправдывается самим фактом существования. Никаких дополнительных смыслов искать не требуется. С каждого живого существа (включая человека, конечно) достаточно того, что оно живёт. Нет необходимости меняться, становиться лучше и так далее, – ты ценен тем, что ты есть. Единственное, что портит эту картину, – это приверженность человека к мясной диете. Но если убедить себя, что человек по своему естеству является плодоядным, а мясо ест исключительно в силу исторического заблуждения, то всё встаёт на свои места: человек, не посягая на чужую жизнь, получает право на свою собственную. Всякое живое существо ценно в своём бытии, – и олень, пасущийся на природе, и ты, человек. И как оленю достаточно просто быть, так и человеку не нужно прилагать никаких усилий, чтобы к чему-либо стремиться или чего-либо достигать. Вернее, он может стремиться к чему угодно. Нет абсолютной шкалы, позволяющей оценить, насколько зря или не зря ты живёшь. Сам этот вопрос "зря или не зря я живу?" в этой системе координат является запрещённым. 

В этой перспективе веганство выглядит попыткой откупиться от основного вопроса, к которому неизбежно приходит любой человек: "для чего я живу?". Веган как будто заключает сделку: я не буду есть мясо и вообще эксплуатировать животных, мы с ними окажемся равнопорядковыми сущностями, и подобно тому, как животные не беспокоятся о смысле жизни, я тоже обрету право не задавать себе этот вопрос. Не случайно веганству присущ привкус религиозной убеждённости. Оно, конечно, не является религией; религия даёт (или пытается дать) ответ, веганство же игнорирует необходимость ответа, но даже так, через отрицание, касаясь этой темы, оно приобретает оттенок вероучительства.

Следующая глава:  Потерянные смыслы