Генно-модифицированная наука

Как сообщает Russia Today, Комиссия РАН по борьбе с лженаукой и фальсификацией научных исследований готовит меморандум о ложности теорий о вреде генно-модифицированных продуктов. 

Данный меморандум планируется принять осенью 2017 г. Недавно (7 февраля 2017) эта же Комиссия опубликовала меморандум о лженаучности гомеопатии. В активе Комиссии есть ещё один документ – Меморандум №1 «О лженаучности дерматоглифического тестирования (определения предрасположенности человека к тем или иным заболеваниям по отпечаткам кожных узоров пальцев рук)».  Собственно говоря, история Комиссии пока двумя меморандумами и исчерпывается.

Что касается тестирования по кожным узорам пальцев рук, то оно сильно отдаёт хиромантией, и потому выводы Комиссии были приняты как должное. Вывод же о лженаучности гомеопатии вызвал широкий общественный резонанс. Не меньше вопросов вызывает и намерение оправдать практику применения ГМО (генно-модифицированных продуктов). Некоторые комментаторы поспешили обвинить учёных в выполнении коммерческого заказа. Не секрет, что производство ГМО сильно монополизировано, и основные производители получат весомый выигрыш, если ГМО будет использоваться без ограничений. Однако, думается, дело не в ангажированности учёных. Мы имеем дело с классическим научным подходом, который в данном случае сталкивается с проблемами, находящимися за границами своей применимости.

Согласно существующей научной парадигме научным знанием является то, что может быть объективно верифицировано. Любой исследователь должен располагать возможностью получить заявленный результат. Если независимый исследователь, воспроизводя условия эксперимента, получает результат, который предписывается некой теоретической моделью,  данная модель считается научной. Если подобная процедура невозможна, модель не может быть включена в корпус научного знания. По-хорошему, в данном случае верной будет констатация, что данный комплекс представлений носит ненаучный характер. Но иногда эти представления выражаются наукообразным языком. Вроде как, претендуют на научность. Это вызывает у некоторых учёных желание особым образом отделить подлинную науку от подобных воззрений. Отсюда – формулировка «лженаучности». Но, сказав «лже»,  сложно удержаться, чтобы не воспринимать лженаучность как ложное знание или, ещё хуже, намеренный обман. У учёных всегда есть искушение, считать истинным только научное (верифицированное) знание. Но доказать, что истина всегда может быть верифицирована, нельзя. Стало быть, это не так. Мы не можем утверждать, что то, что не верифицировано, обязательно ложно.

В случае с гомеопатией, Комиссия РАН как раз попала в эту ловушку. Гомеопатические препараты назначаются индивидуально. Это принципиальный момент. Поэтому каждая ситуация уникальна и не может быть воспроизведена. Не существует возможности «повторения эксперимента».

С ГМО картина примерно та же. Чтобы говорить о вреде от употребления генно-модифицированных продуктов, с точки зрения господствующей научной парадигмы необходимо, чтобы этот вред был подтверждён на контрольных группах или хотя бы на животных. Строгого научного подтверждения вреда ГМО на текущий момент получить не удалось. Более того, в мае 2016 года было опубликовано масштабное исследование, проведенное Национальными академиями науки, техники и медицины (США), в котором анализировалось почти 900 научных статей, посвященных рискам употребления ГМО. Результат: доказательств вреда ГМО нет. Однако из этого вовсе не следует, что ГМО-продукты не способны причинить вред человеку. И уж тем более не следует, что предположения о таком вреде лженаучны.

Горизонт исследований ГМО незначителен. А последствия генного вмешательства могут быть самыми неожиданными. Использовать авторитет науки для того, чтобы бороться с тревогой, вызванной внедрением технологий, последствия которых нельзя предсказать, по меньшей мере, безответственно.

Сам по себе факт подготовки и публикации таких меморандумов является знаковым симптомом. Наука сегодня всё больше становится идеологией. Она рассматривается в качестве инструмента подавления инакомыслия. Границы использования научной методологии не осознаются. Возможно, это – в какой-то мере реакция на снижение значимости рациональности. Человек становится всё больше эмоциональным. Рациональные аргументы теряют силу, и учёные, чувствуя это, бьют тревогу и принимают ответные меры. Можно предположить, что острота конфликта между наукой и иными формами идеологии будет возрастать.