Русская красота. Введение

В заглавии этой книги несколько  слов, требующих пояснения. Наряду с разумом-логосом и волей-этосом, человек осуществляет себя в эстезисе – в явленной красоте сущего.  Другими словами, эстезис – это чувственное  пребывание в красоте бытия. 

Под красотой мы будем понимать энергию духа, явленную как вещь, а под искусством – деятельность человека, направленную к такому явлению. Искусство и красота могут присутствовать везде. Сама вселенная – универсум – есть абсолютное произведение великого Художника. Что касается человеческого мира, то красота его обнаруживается в любых социокультурных практиках, где имеет место предметная встреча реальности с идеалом. Такова прежде всего история, культура и государственность того или иного  народа.  Чистого искусства, вообще говоря, не бывает.  Даже так называемое «рамочное» (музейное) художество не существует само по себе – есть нечто справа и слева, вверху и внизу. На Руси, по крайней мере до сих пор, поэт был больше, чем поэт: от него ждали ответов на серьёзные вопросы, к примеру, что выше – сапоги или Шекспир?  Знаменитая фраза В. Маяковского «Гвоздь у меня в сапоге кошмарней, чем фантазия у Гете» есть отнюдь не эпатаж, а типично русское «срывание всех и всяческих масок».  Нечто похожее мы найдем, например, у Льва Толстого или Николая Лескова. В  некотором смысле искусство в России никогда не хотело быть просто искусством, так же как наука – только наукой, а философия – только философией и т.д. Как и всё со­циальное устройство русского общества, отечественная куль­тура все время стремилась куда-то, была «тягловой», находилась в походе «людно, конно и оружно». Некоторые умники даже вывели отсюда некую изначальную несвободу русской мысли и творчества, как будто наших писателей или композиторов кто-то заставлял делать то, что они делали. «Русскую жизнь изуродовали хорошие книги»¹ – эта формула меняет свой смысл в зависимости от того, с чем  русскую жизнь сравнивать: если с Иерусалимом  первого века – одно дело, если с Нью-Йорком века двадцатого – другое...

Действительно, если глядеть на Россию с современного европейского (и тем боле американского) берега, русская культура и вслед за ней русская жизнь все время идут «не туда». То колокол отольют такой громадный, что не звонит, то пушку такую большую, что не стреляет, то блоху английскую подкуют так, что она прыгать перестает. Правда, как бы между делом  Россия выигрывает мировые войны, строит великое государство, осваивает целые континенты, создает художественные шедевры,  выходит в космос и т.п. По характерному выражению Н.А.Бердяева, русская история скорее случается, чем проис­ходит. И хотя сейчас само словосочетание «русская идея» многие  расценивают как литературный миф, приходится признать, что наша жизнь и наша культура уже более тысячи лет руководствуются именно этой идеей, а не чем-нибудь другим. Как говорится, нет ничего прак­тичнее хорошей теории...

В предлагаемой книге я хочу осмыслить своеобразие русского искусства в пространстве восточно-христианской цивилизации. При этом под искусством, как уже говорилось, мы будем понимать не только «рамочное» художество (оно есть продукт весьма краткой по историческим меркам европейской эпохи – эпохи модерна), а всю совокупную социокультурную практику нации, понятую как предметное осуществление духовного идеала. Иначе говоря, мы попытаемся  рассмотреть в эстетическом аспекте основные вехи (эоны) отечественной истории – Русь Московскую, Русь Петербургскую,  Русь Советскую и Русь Современную. Само собой разумеется, эта книга обращена не только к христианам, но ко всем людям, тем более, что неверующих людей не существует. Различие между верующим и «неверующими» только то, что верующие верят в Бога = бесконечную жизнь, а неверующие (атеисты) верят в смерть. Однако в аксиологическом смысле смерть может оказаться не просто «ничем», а не-бытием, ме-оном, бытием с отрицательным знаком. На языке богословия это называется адом. Ни то, ни другое в земной жизни (здесь-бытии), разумеется, недостижимо, но каждая экзистенция (индивидуальная или групповая) несет в себе свой рай и ад. Имеются они и у России. Современный германский философ и богослов Ф. фон Лилиенфельд верно заметила по этому поводу: «в России не было Реформации, но у вас были собственные события. Сравните: у вас – татарское иго, у нас (то есть в Европе - А.К) – расцвет схоластики и рыцарской поэзии. Русь страдала – и шла вглубь: вспомните проповеди Серапиона Владимирского, «Слово о погибели русской земли». Эта способность уйти вглубь дала удивительное явление, которое получило название «северной Фиваиды» – Сергий Радонежский и другие. Такого влияния монашества на культуру на Западе никогда не было. Этот путь вглубь человека и создал традицию».² Пользуясь образом K.П.Карсавина, можно сказать, что существенно иначе – по сравнению с дуальным католическо-протестантским менталитетом - сложилась сама «симфоническая личность» русского народа, относительно которой дилемма священное/мирское оказывается вообще малоприменимой, Это сближает Русь с Востоком, одновременно отдаляя её от Запада. На Западе римская курия вела успешные политические (и не только политические) войны с королями, в то время как русская пра­вославная Церковь находилась с московским царем в состоянии симфонии³. Со своей стороны, Иоанн IV Грозный, например, приносил искреннее церковное покаяние за свои жестокости, а в письмах к князю Курбскому оправдывался перед беглецом: «Отец и Сын и Святой Дух ниже начала имеет, ниже конца, о нем же живем и движемся. Им же цари величаются и сильные пишут правду»4. Сравни это  с открытием одного из героев Достоевского: если Бога нет, то какой же я капитан?

Опираясь на вышесказанное, предложу гипотезу, которая ляжет в основание данной книги: русского искусства и даже русской культуры в западном – секулярном, подчеркнуто светском – смысле этих слов не было. Более того, в указанном смысле не было и самой русской истории. На протяжении тысячи лет своей христианской жизни симфоническая личность России мистически остается с Богом, участвуя в мировом прогрессе лишь поверхностными слоями своей цивилизации» Если мировой либеральный прогресс направлен от рая к аду (а в этом ныне мало кто сомневается), то Россия дольше других сопротивлялась циви­лизованной апостасии. После петровских реформ она создала целую «империю фасадов». В завитках барокко, вольтерьянства и императорского абсолютизма соборная душа России продолжала жить по модусу «не так, как хочется, а так, как Бог велит». Выражения вроде «русского ренессанса», «русского реализма»» или «русской демократии» означают не больше, чем «пра­вославный авангард» или «американская соборность». Даже марксистский коммунизм как последнее слово западного либерально-атеисти­ческого движения Россия сумела в конце концов преобразовать в соответствии со своим «кондовым» менталитетом. Диалектика господства и рабства, как было известно ещё Гегелю, трудная диалектика, и нужно подумать, прежде чем безоговорочно предпочесть господина (владельца, пользователя существования) «малым сим», этим ко всему претерпевшимся «олухам царя небесного»...

Из всего изложенного следует один существенный – для нашей темы – вывод:  культуре вообще (в том числе искусству) нужно держаться скромнее, «знать свой шесток». Культура в метафизическом измерении  –  всего лишь тонкая колеблющаяся грань между духовными материками бытия, одна из средних (иногда даже «слишком средних») оболочек ци­вилизации. Судить о человеке и тем более о народе только по светским (то есть заведомо условным, секуляризованным) формам его духовной жизни - достаточно поверхностное занятие. Человек, как и народ, может быть духовно высок, но культурно скромен (Наташа Ростова «не удостаивает» быть умной), и наоборот, богат «цветущей сложностью» куль­туры именно в пору своего увядания («осень средневековья»). В духовно-онтологическом плане самодостаточная культура не столько раскрывает, сколько скрывает от человека бытие. Культурная оболочка цивилизации способна далеко отходить от её ценностного ядра, что часто ведет на практике к крутой культурной революции. Последнее характерно опять-таки для России, где на протяжении XVIII-XX веков культурная революция происходила по меньшей мере трижды (петербургская Россия, Советский Союз, постсоветская ситуация), Противоречие двигает цивилизацию, противоречие её же и испытывает (вызов-ответ). Как писал Р.-М. Рильке, «ничто из того, что идет извне, не пригодится России... Тяжелая рука Господа-ваятеля лежит на ней как мудрая отсрочка. Пусть эта страна испытает все, что ей причитается, тогда медленнее и яснее  свершится её судьба»5.

Итак, культура не только соединяет человека с Богом, но и отдаляет его от источника бытия. Любой культурный акт как бы «запаковы­вает" бытие в паутину очередных слов, жестов, концепций, цена которым часто грош в базарный день. Культура играет и играется – её подлинный хозяин Нomo Ludens. Настойчивые попытки постмодернистов вырваться из этой паутины ни к чему не приводят именно потому, что остаются внутри культуры.  Для выхода из порочного круга необходимо обратиться к самому центру смыслов - разумеется, если для этого есть глаза и уши. «Великий художник, религиозный творец перерастает культуру... Культура есть смысл нашего земного бытия. Слава Богу, бытие это не бессмысленно; но в Царствии Божием этого смысла будет не нужно»6 .

Примечания.

1. Мысль о «разрушительности» великой русской литературы принадлежит В. В. Розанову. См.: Розанов В.В. С вершины тысячелетней пирамиды // Розанов В. В. Сочинения. М.,1990. С.456.

2.  Лилиенфельд фон Ф. Восстановление? Нет, возвращение // Лит.  газета. 1988. 13 апр. С.13.

3.  Речь, разумеется, идет о принципе, а не о его нарушениях.

4. Переписка Ивана Грозного с князем Курбским. Л.,1979. С.12.

5. Рильке Р.-М. Ворпсведе. Огюст Роден. Письма. Стихи. М.,1971. С.173.

6.  Вейдле В.В. Умирание искусства. СП б.,1996.С.218.

К первой главе

К оглавлению