Мобилизация сегодня

Нашу власть часто упрекают в том, что она не настроена на мобилизацию, а пребывает в либеральном расслаблении. Межлу тем, думается, корень претензий - в том, что критики власти заранее нарисовали себе вполне конкретный образ мобилизации и хотят, чтобы действия власти ему соответствовали. Возможна ли сегодня "сталинская мобилизация"? Или всё же мобилизация у нас идёт, только совсем другими методами?

Советская эпоха ещё продолжает отбрасывать отсветы или тени на нашу реальность. То и дело вспоминаются  былые события, решения, трагедии. Двадцатый век дышит нам в затылок. Велико искушение интерпретировать происходящее сегодня с помощью инструментария ушедших дней.

Например, наша страна в очередной раз назначена главным врагом "прогрессивного" человечества. Политический горизонт - в тучах, которые, похоже, только сгущаются. Риторика, используемая нашими геополитическими противниками, заставляет говорить о холодной войне, при этом варианты начала горячей фазы придумывать не приходится - они очевидны. Общее ощущение - что мы живём в предвоенное время.

Есть ли параллель этому в советском прошлом? Безусловно. Когда Германия отказалась признавать итоги Первой мировой и под руководством бесноватого фюрера начала перекраивать мир свою пользу, было очевидно, что война захлестнёт и Россию. СССР чувствовал неизбежность войны и готовился к ней. Иногда эту подготовку называют сталинской мобилизацией.

И вот, проецируя прошлое в настоящее, нельзя не прийти к мысли, что нам сегодня также нужна мобилизация - выделение ресурсов на решение будущих военных проблем, подготовка экономики к существованию в условиях военных действий и т.д. И многим кажется, что у них есть готовый рецепт, как провести такую мобилизацию: надо пойти сталинским путём. Прежде всего, в национальное хозяйство следует ввести элементы социализма. Крупная промышленность должна быть национализирована, производство необходимо подчинить жёсткому централизованному планированию. В  общем, без социализма никак не обойтись. Порядок видится следующим: сначала социализм, потом мобилизация.

Однако чаяние социализма среди его почитателей мотивировано совсем иным. Если попытаться выделить в социализме главное, то, скорее всего, будет названа социальная справедливость. Нынешний уклад в России мыслится как несправедливый. Значительная доля населения находится за чертой бедности. Те, кто немногим выше этой черты - а таковых большинство, - также может сказать, что существующая система даёт ему меньше, чем следует. Сосредоточие интересов, таким образом, находится в сфере распределения. Социализм  мил потому, что он обещает исправить эту сферу: те, кому сейчас недодают, должны получить больше.

И вот вопрос: дойдёт ли дело до мобилизации, если пойти к ней через социализм? Мобилизация предполагает, что придётся трудиться больше, чем ты трудился, и отдавать больше, чем отдавал. А от социализма ждут, что он будет давать, а не брать.

Ссылки на советское прошлое здесь не проходят. Социалистическое государство лепили на развалинах России. База, по сравнению с которой достигался эффект, была ужасно низкой. К тому же, русский работник тогда был приучен к тяжёлому труду. В исходнике лежал труд на земле, который всегда давался потом и изнеможением. Альтернативой выступал труд на промышленных предприятиях, где, пользуясь базовой крестьянской привычкой трудиться, рабочих жёстко эксплуатировали (исключение составляли высококвалифицированные рабочие, которых было не много). Трудового человека сто лет назад достаточно легко было уговорить потерпеть ещё немного, поработав с полной отдачей уже не на хозяина, а на благо трудящихся. Народ наш умел терпеть. Тем более, что было так плохо, что даже на фоне интенсивного труда ситуация очевидно менялась к лучшему. И то не обходилось без мер принуждения, подчас весьма крутых. Собственно говоря, эти меры  - неотъемлемая черта сталинской системы. Аресты и лагеря создавали необходимый фон для получения нужного экономического результата. Но эта подгоняющая палка не дала бы никакого эффекта, если в обществе не было бы выраженного консенсуса по поводу того, какой результат необходим. Вектор действий власти совпадал по направлению с устремлениями большинства.

Сейчас оснований для такого консенсуса нет. Большинство хочет не столько правильной жизни, сколько достатка. При этом считается, что все устали ждать, поэтому достаток должен возникнуть единомоментно и скоро. Призывы потерпеть, затянуть пояса, отдать государству отложенное на чёрный день понимания не найдут. Терпеть мы, пожалуй, разучились. Как бы мы ни хулили обстоятельства нашего бытия, всё же мы существуем отнюдь не в режиме выживания. Нам живётся не очень хорошо, но это - не жизнь на пределе. Мы размякли. Большинство из нас не имеют отношения к физическому труду. Мы больше не устаём так, как уставали наши предки. И интенсивно трудиться - для нас более мучительно, чем для них.

Поэтому движение к мобилизации через социализм закончится реквизиций имущества богатеев, которое при этом упадёт в цене. А за остаток разгорится нешуточная борьба: государство будет пытаться оставить его себе, а граждане - настоятельно требовать поделить добычу по справедливости, то есть на всех. Все будут ждать немедленного начала благоденствия, и никто не будет работать больше. В этом-то и состоит консенсус нашего времени. И никакими драконовыми мерами ситуацию не переменить. Принуждение возможно лишь в отношении немногих, с опорой на поддержку большинства. Принуждение большинства неизбежно приведёт к краху системы.

Наша власть отлично это понимает. И проводит мобилизацию, пользуясь капиталистическим инструментарием - опираясь на предпринимательский интерес и мотивируя выгодой. С одной стороны, это увеличивает наши издержки: нам приходится финансировать не только полезный для страны продукт, но и формировать вожделенную для предпринимателей прибыль. С другой стороны, мы даже не замечаем, что участвуем в мобилизации. Мы свободны в своих действиях как участники экономических отношений. Если нам что-то не нравится, мы всегда можем сменить работу, сферу деятельности, место жительства. Мы не несём никаких особых, дополнительных обязательств. Мы не должны ничего, что не входило бы в обычный порядок вещей.

Может показаться, что это не очень-то честно. Честнее было бы сказать от имени государства: давайте сообща крепить нашу страну. Вот вам распределение по справедливости, а теперь пусть каждый внесёт свой вклад в мобилизацию. Но государство так не делает. Почему?  Наша власть чувствует себя уютно и уверенно в капиталистической системе, и по-настоящему переродиться для неё практически невозможно. Это - первый ответ, правильный и поверхностный. Перерождение невозможно, в частности, потому, что для этого нет предпосылок. Не на что опереться. Сделай власть, как было сказано, - и у государства не осталось бы средств на мобилизацию. Дополнительная нагрузка, которую люди согласятся на себя взять добровольно, будет исчезающее малой. Зная это, власть избегает подобных решений раньше, чем они могут быть сформулированы. Нам нельзя доверять. В обществе нет привычки к ответственности, нет понимания, что всё создаётся личным трудом. Да и труд мы теперь понимаем не как жизненную необходимость, а как способ самореализации. Мы все - личности и индивидуальности, а потому рутинная, низовая работа не для нас. Мы обсуждаем распоряжения и приказы, и не видим чести в их простом исполнении. Наш хронически критичный настрой - верный маркер нашей тотальной ненадёжности.

Вот и выходит, что альтернативы нет. Хотим устоять - надо пользоваться тем, что под рукою. Системные социальные изменения нам противопоказаны. Могла бы власть принципиально измениться - вопрос пустой, поскольку мы не предоставляем возможности это проверить. Мы не обеспечиваем надлежащих условий. Коридор возможностей узок, и в этом коридоре, надо отдать ей должное, власть делает всё, что может. Мобилизация готовится, а в некоторых областях уже вовсю идёт.