Сакральны ли произведения культуры?

Можно ли назвать картину Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года» святыней?

25 мая 2018 г. в Третьяковской галерее пострадала картина Ильи Репина «Иван Грозный и сын его Иван 16 ноября 1581 года», известная в народе несколько под другим названием «Иван Грозный убивает своего сына». Когда Галерея уже закрывалась, некто Игорь Подпорин прорвался к картине и столбиком ограждения разбил защитное стекло. В результате холст оказался проколот в трёх местах.

Картина выставляет царя Иоанна Грозного сыноубийцей, рисуя ситуацию, явно отличающуюся от исторической правды. Конфликт отца и сына, несомненно, был, но вот изображенной сцены, также несомненно, не было.  Историческая ложь и стала мотивом для нападения.

Судьба картины оказалась довольно сложной. Появлялась она на свет мучительно. Репин вспоминал:  «Писал — залпами, мучался, переживал, вновь и вновь исправлял уже написанное, упрятывал с болезненным разочарованием в своих силах, вновь извлекал и вновь шел в атаку. Мне минутами становилось страшно. Я отворачивался от этой картины, прятал её. На моих друзей она производила то же впечатление. Но что-то гнало меня к этой картине, и я опять работал над ней».  Современники говорили, что именно после написания этого полотна у художника начала болеть и отказывать правая рука.  Царь на картине написан с художника Мясоедова, который бахвалился: «Илья взял царя с меня, потому что ни у кого не было такого зверского выражения лица, как у меня...». Своего сына Мясоедоев не признавал, называл подкидышем, после одной тяжёлой сцены (влияние картины?), абы чего не произошло, мальчика взял к себе в семью пейзажист Киселев.  Вторым натурщиком (с которого Репин писал царевича) был писатель Всеволод Гаршин. Через несколько лет после завершения Репиным картины нервный Гаршин, находясь в состоянии депрессии, бросился в лестничный пролет, от чего скончался 33-х лет отроду. Репин выбрал Гаршина, руководствуясь безжалостной прагматикой. Он вспоминал: «В лице Гаршина меня поразила обреченность: у него было лицо человека, обреченного погибнуть. Это было то, что мне нужно для моего царевича». 

В 1913 году на картину уже покушались. Лица царя и царевича были порезаны. Узнав об инциденте, хранитель Третьяковской галереи Егор Хруслов совершил самоубийство, бросившись под поезд. Репин пытался восстановить картину, но вышло ужасно. Известный реставратор Грабарь счистил свежеположенные репинские краски и, мазок за мазком, восстановил исходный вариант. С 1927 года картину хранили постоянно под стеклом. И вот новое покушение.

Пострадавшую картину отправили на реставрацию. Помимо свежих повреждений у неё давняя «хроническая болезнь» - живописный слой отстаёт от холста. Эта проблема, по-видимому, возникла очень давно, ещё до первой травмы в 1913-м. Сотрясение, которому подверглась картина сейчас, скорее всего, только усугубило дело. Мрачное полотно - и мрачная история.

Конечно, никакого оправдания агрессии по отношению к значимым культурным объектам нет и быть не может. Вандализм поощрять нельзя. У него не может быть извинительной мотивации. Однако реакция наших деятелей музейного дела также довольно сомнительна. Статья, по которой проходит Игорь Подпорин, грозит заключением до 6 лет. В сравнении с культурной ценностью поврежденного полотна это кажется не очень значительным. Союз музеев настаивает на введении более тяжелой ответственности для лиц, «покушающихся на права культуры».

«Права культуры» - не слишком внятная формулировка. Право есть у человека, а культура - не субъект, а результат деятельности субъектов. «Правом культуры» может оказаться прикрыто очень многое. Этот оборот принадлежит Президенту Союза музеев России, генеральному директору Государственного Эрмитажа Михаилу Пиотровскому.  Вот что он сказал: «Мы огорчены реакцией общества на совершённое преступление. Вместо поддержки и сочувствия мы наблюдаем критику музея. Не должно быть пренебрежительного отношения. Речь идет о покушении не на имущество, а на святыню. Мы требуем очень жесткой ответственности за покушение на права культуры». А вот точка зрения директора Третьяковской галереи Зельфиры Трегуловой: «Кто-то ставит под сомнение исторический контекст этого произведения и оправдывает совершённое преступление, а такая постановка вопроса ставит в зону риска абсолютно все произведения. Мы вправе сделать выбор: думать над тем, какое полотно следующим попадет под угрозу, или придерживаться позиции, что произведение искусства сакрально».

Понятно, что историчность изобразительного искусства условна. Картина - не фотография, она неизбежно содержит элементы авторской интерпретации. Но в заявлениях музейщиков есть слова, которые стоит подчеркнуть. Михаил Пиотровский назвал картину «Иван Грозный убивает своего сына» святыней.  А Зельфира Трегулова объявила произведения искусства (видимо, любые) сакральными. Это - очень образованные люди, поэтому нельзя подумать, что они не знают, что такое сакральное или святыня. Они знают, но намеренно меняют содержание этих слов. Мы видим подмену денотата, умышленное искажение смысла. Нас хотят убедить, что всякое произведение искусства заслуживает, скажем так мягко, высокого поклонения. Любая каракуля. Ну, или не любая. Но если сообщество людей искусства что-либо причислит к нему, то этот объект становится сакральным. Он табуируется. Его уже никак нельзя убрать из культурного поля. Святыня искусства начинает конкурировать с подлинной святыней. Как мы знаем, возможен очень жёсткий конфликт, когда глумление над религиозными святынями рядится в одежды художественного творчества.

В определённой степени это присутствует и в истории репинской картины. Институт царства в традиционной русской культуре священен. Монарха нельзя хулить. На него нельзя писать карикатуры. А репинская картина - без сомнения карикатура. Логика появления полотна известна. Репин задумывает её в 1881 году.  Замысел родился под влиянием симфонической сюиты Римского-Корсакова «Антар». Репин оказался под впечатлением её II-й части, передающей сладость мести. О мести же говорили и уличные события: в 1881 году народовольческой бомбой убивают Александра II(Репин вспоминает, как одно восприятие наложилось на другое). Государь Император - это отец государства. Убийство императора - это отцеубийство. В пику этой ноте Репин заводит тему сыноубийства: отец убивает сына. Здесь есть прямое обвинение власти и оправдание революционного террора. По крайней мере, если отцы действую так, то понятно, почему так действуют сыновья. Обвинение монархии спрятано в обвинение одного из самых спорных монархов. Но вызов читался весьма явно. Лев Толстой (это «зеркало русской революции») писал Репину: «Третьего дня был на выставке и хотел тотчас же писать Вам, да не успел. Написать хотелось вот что - так, как оно казалось мне: молодец Репин, именно молодец. Тут что-то бодрое, сильное, смелое и попавшее в цель. На словах многое бы сказал Вам, но в письме не хочется был умствовать. У нас была геморроидальная, полоумная приживалка-старуха, и еще есть Карамазов-отец. Иоанн Ваш для меня соединение этой приживалки и Карамазова. Он самый плюгавый и жалкий убийца, какими они должны быть, - и красивая смертная красота сына. Хорошо, очень хорошо... Сказал вполне ясно». Картину сначала было запретили (первый случай цензурного ограничения живописи), потом запрет сняли.

Так что же, неужели это - святыня? Святыня должна нести свет. А ощущения от просмотра репинского творения довольно мрачные. Грабарь описывал ещё незаконченную картину так: «Изображен просто какой-то не то зверь, не то идиот,— это лицо, главным образом, и не кончено, — который воет от ужаса, что убил нечаянно своего собственного друга, любимого человека, сына... А сын этот, симпатичнейший молодой человек, истекает кровью и беспомощно гаснет. Отец схватил его, закрыл рану на виске крепко, крепко, рукою, а кровь все хлещет, и отец только в ужасе целует сына в голову и воет, воет, воет. Страшно. Ай, да Репин!». Страшно - это ключевое слово. Света нет. Есть страх, боль, мука. Удовольствие же зритель получает потому, что знает, кто перед ним: это - царь, самодержец, сам Иоанн Грозный. И он посрамлён. Ему плохо, он наказан (сам себя наказал). Наказан страшно, окончательно и бесповоротно. Сын его прощает, но сам он себя простить не может. И зритель тут солидарен с царем, а не с сыном - прощения нет. Мрачное удовлетворение уносила от картины просвещённая публика того времени. Не эта же ли комбинация чувств делает данную картину столь ценимой просвещенной публикой в наше время? Компенсация, получаемая мелким человеком за счёт унижения чего-то великого.

Картины гениев (а Репин, конечно, гений)  следует беречь. Но интерпретировать их можно по-разному. А вот господам музейным работникам стоит пересмотреть своё понимание святыни. Культурная значимость не делает произведение сакральным. Поклоняться тут нечему. Произведение занимает место в культуре, но это место вовсе не свято. Надо просто поставить каждое произведение на то место, которое ему надлежит, без излишнего пиетета - в соответствии с базовыми ценностями нашей культуры.