Genius loci белевской округи, или «чего нам не достает…»

«В нем не было ни лжи, на раздвоенья,

Он всё в себе любовью сочетал»

Ф.И. Тютчев 

Слова эти могут быть отнесены, очевидно, не только к их непосредственному адресату – Василию Андреевичу Жуковскому, но и к его ближайшим соседям по Белевскому уезду – братьям Киреевским и семейству Елагиных. В расположенных по соседству, казалось бы, обычных помещичьих усадьба собирались домашние библиотеки, рождалась поэзия, вызревала русская мысль, вылившаяся в замечательную по своему духовно-нравственному потенциалу философию цельного знания.

Один из «белецев» Иван Васильевич Киреевский представлял бытие патриархальной России как жизнь небольших ее ячеек – семей, хранящих веру и обычаи. От взгляда современных исследователей не скрылся тот факт, что жизнь самих славянофилов была семейственной и что эта семейственность во многом была почвой для развития и реализации их идей. Без оценки степени участия семьи, – отмечает А.А. Тесля, – едва ли возможно представить историю умственного общественного движения в России»[i]. В нашем случае важно, что внутрисемейные связи и характер отношений «вокругбелевских» семейств Буниных-Елагиных-Киреевских создали неповторимую обстановку добросердечности, высокой культуры и духовности.

Наверное, не случайно полторы с лишним сотни лет назад именно здесь обозначился один из путей развития русской мысли. Это был путь преодоления «разрыва между знанием и верой»[ii] и обретения «высшего духовного зрения», когда мышление «возвышается до сочувственного согласия с верой», а любовь признается основополагающим принципом познания истины. Единый процесс познания с его предметно-логическим, эстетическим и этическим подходами Киреевский скреплял нравственно-религиозным опытом, делая при этом ставку преимущественно на этику. «Наша образованность есть наша церковь», – так сформулировал он свое кредо Иван Киреевский, который со свои органичным учением стал, по существу, одним из родоначальников славянофильства. В этом смысле окрестности Белева можно считать очагом русской религиозной национальной мысли.

Именно внутри семьи Киреевских в содружестве с оптинским старцем Макарием созрела инициатива издания творений по святоотеческой аскетике. Реализовалось оно благодаря, можно сказать, случайности. Дело в том, что рукописи старца Паисия Величковского, положенные в основу будущей редакторской деятельности оптинских издателей, хранились не только у старца Макария, но и у супруги Ивана Киреевского Натальи Петровны (в девичестве Арбениной). К ней же они попали от ее прежнего духовника о. Филарета из Новоспасского монастыря[iii]. Взаимными усилиями старца Макария и супругов Киреевских совершилось великое литературно-просветительское дело. Встречи Макария и супругов Киреевских происходили и в Оптиной, и в белевском имении Киреевских – Долбине, и в Москве у Красных ворот в Хоромном тупике, известном до сих пор под именем дома Елагиных. Исподволь произошло преображение личности бывшего философа-шеллингианца Ивана Васильевича Киреевского в деятельного христианина, стяжавшего христианское устроение души. Вот как он изложил это в письме к одному из своих друзей (1852): «Любовь к Богу и ближнему еще не составляет христианства, когда она не проникает и не обнимает всего человека. Покуда человек наполовину христианин, а наполовину эгоист – до тех пор он грязь на пути Церкви к Царству Небесному. Только с той минуты, когда решительное и всецелое обращение сердца ко Христу отрезывает все корыстные стремления и внушает волю твердую до мученичества, только тогда начинает заниматься в душе заря другого дня»[iv].

По-видимому, самого Ивана Васильевича Киреевского, как отметил В.В. Котельников, оптинский старец привлекал как пример совершенной внутренней цельности. Причем это была не непосредственная цельность человека природного, не развившего свой творческий потенциал, но цельность как «совокупность сил и способностей в их полном развитии …, собранных христианской волей вокруг одного твердого нравственно-религиозного центра в человеке»[v]. Такое видение цельности человека Киреевский перенес и на литературу, ставшую в России неоспоримой учительницей жизни. Для него христианское творчество в науке и искусстве было собиранием народа и человечества в единый духовный организм. Ведь, по убеждению, Киреевского, «каждая сила духовная, создавшаяся внутри одного человека, невидимо влечет к себе и подвигает силы всего нравственного мира»[vi]

Думается, что «заря другого дня» освещала жизненный путь и его соседа по Белеву, дальнего родственника и старшего современника, русского поэта, любимого многими поколениями. «Добрая душа Жуковский», «чистая душа Андреич», – именно такие эпитеты неустанно сопровождают сохранившиеся упоминания о Василии Андреевиче[vii]. Жуковский с его мирным душевным устроением, постоянным заступничеством за гонимых и подвижнической литературно-переводческой деятельностью стал христианским «певцом во стане» своих соотечественников, оставив за собой светлый след жертвенной любви. «Одиссея Ваша, – писал Жуковскому по поводу его перевода Гомера И.В. Киреевский, – должна совершить переворот в нашей словесности, своротив ее с искусственной дороги на путь непосредственной жизни. Эта простодушная искренность поэзии есть именно то, что нам не достает»[viii].

Именно искусство, «соразмерное христианской личности»[ix], и создавал в лирике, сказках, балладах и переводах Василий Андреевич Жуковский. В его литературном наследии, нельзя не видеть содружества красоты и правды, хранящего цельность искусства. Не случайно, очень близки друг другу оказались эти «белевские личности» Жуковский и Киреевский. По-человечески их роднили широта и благородство натуры, кроткое стремление к истине, просвещенность, мягкость и беззлобие души, верность и преданность дружбе[x]. Жуковский, став предтечей Пушкина, проложил свою солнечную стезю в русской литературе. Киреевский, человек той же пушкинской эпохи, стал в то же время своего рода средостением русской культуры ХIХ в. Будучи сам благословлен на творчество Жуковским («Благословляю <Ванюшу> обеими руками писать…[xi]»), он во время беседы с молодым Львом Толстым дал своеобразное благословение тогда еще начинающему литератору. По-видимому, прозрев в том смятенность чувств и желая помочь, посоветовал ему ежедневно читать Евангелие[xii]. Неплохое напутствие и для нашего современника…

Думается, Киреевский так ценил простодушную искренность творчества, поскольку она была для него сродни той цельности духа, без которой, по его мнению, невозможно и познание истины. «Сладость божественная, – писал он в письме оптинскому старцу Макарию, – доступна только цельности сердечной, а при несохранении этой цельности сердце служит внешним чувствам»[xiii]. Посвятив свои зрелые годы переводам и редактированию святоотеческих творений, Киреевский в прямом и переносном смысле пребывал в Церкви. Увидя в оптинском старчестве претворение в жизнь святоотеческой мудрости, он открыл туда дорогу для своих друзей: Константина Зедергольма (будущего монаха Климента), Гоголя, Хомякова, историка Грановского. Видимо, и собственная его душа преобразилась до подвижнической высоты. Кротость его всех обезоруживала[xiv]. Не случайно тот же монах Климент (Зедергольм) в письме к К. Леонтьеву так отозвался о Иване Васильевиче «Он был весь душа и любовь»[xv]. Видно, схожее впечатление производили на окружающих эти два удивительных человека: Жуковский и Киреевский. Воистину, «человек это его вера».

Оптину и Белев разделяет небольшое по нашим меркам расстояние – шестьдесят километров. Давно ушли те подвижники мысли и духа, о которых шла речь. Тем не менее, что-то обнадеживающее происходит и в наше время. В Оптину вновь едет русский человек за духовным опытом. Белев, конечно, порядком заброшен, а всё же белевцы до сих пор пользуются репутацией людей гостеприимных, радушных и незлобивых. Как будто теплота от прежнего духовного очага сохранилась. Автор этих строк испытала это на собственном опыте, приехав в Белев, славный ныне, правда, главным образом, своей пастилой. Однако белевцы хорошо помнят о том, что в четырех верстах от Белева, в доме помещика Бунина в 1783 г. родился «Васенька–турчонка», которому суждено было стать патриархом русской литературы. В этом году на бунинском холме в здании бывшего клуба открыли культурно–образовательный центр«Мишенское». Вот только в бывшее имение Киреевских Долбино проехать нынче можно только на вездеходе. Камень, поставленный некогда краеведами на месте усадьбы, уже давно скрылся в бурьяне…

Рисунки В.А. Жуковского