Чем бы должно заниматься министерство культуры

О правильном понимании культуры и ценностей и следующих из подобного понимания приоритетах. 

Абрахам Маслоу выстроил свою знаменитую пирамиду не на пустом месте. Он составил её из ожиданий обыденного сознания. Действительно, каждого человека беспокоит надёжность его житейского тыла – есть ли, на что мне жить? будет ли у меня завтра, чем  прокормиться? Немаловажно и другое – смогу ли я сам распорядиться своей жизнью? не посягнёт ли кто на неё? Над уровнем потребности в безопасности Маслоу располагает потребность в любви. Ещё выше находится потребность в уважении или почитании, заставляющая человека искать причастности к какому-либо сообществу. Далее следует потребность в познавательной деятельности. И только потом находится место эстетической потребности, с которой мы обычно связываем культуру. В пирамиде это где-то на самом верху, – вроде как почётно, но если выстроить горизонтальную последовательность, культура окажется на задворках. 

Именно таково наше истинное отношение к культуре. Быть культурным –хорошо, но вовсе не обязательно. Мы легко поймём человека, которому не до культуры. Он может быть полностью занят поиском средств к существованию (экономикой), борьбой за безопасность, которую ему может дать причастность к какому-либо сообществу, за место в этом сообществе (политикой). Его может увлекать поиск нового знания и овладение им (образование и наука). На культуру, под которой обычно понимаются искусство и литература, может просто не остаться времени, сил и средств. Доля культуры формируется по остаточному принципу; это кажется естественным и не вызывает вопросов. Достаточно открыть любое СМИ: закладка с материалами по "культурной" тематике будет одной из последних. 

Действия Министерства культуры проистекают из этой же парадигмы. Оно занимается регулированием деятельности государственных учреждений и частных компаний, удовлетворяющих культурные (эстетические) потребности населения. У кого-то такие потребности есть и ярко выражены, а у другого они настолько затёрты, что, есть ли Министерство культуры или нет, делает ли оно что-нибудь для их удовлетворения или не делает ничего, ему глубоко безразлично. Потом, у каждого культурные потребности свои. Кому-то нужна высокая культура, кому-то –что-то попроще. Один любит классику, другого может заинтересовать лишь что-то новое, а третьему – лишь бы посмеяться, да расслабиться. И если заботиться об удовлетворении потребностей, то нужно создавать культурный продукт для каждой из групп потребителей, обеспечивать "культурное разнообразие". 

Однако, потребляя тот или иной продукт, создаваемый в сфере культуры, человек не просто "отдыхает". Он впитывает культуру, усваивает её и в результате меняется: укрепляется в своём состоянии, деградирует или, наоборот, развивается. Культуру невозможно отделить от образования и (особенно) от воспитания. Какой культуры в стране больше, с таким человеческим материалом государству и придётся иметь дело. 

На уровне понятий это уже усвоено. Уже не модно трактовать культуру исключительно как сферу услуг. Теперь её интерпретируют как сферу общественных отношений. В Основах государственной культурной политики (утверждены указом Президента 08.01.2015) дано такое определение: "«культура» – совокупность формальных и неформальных институтов, явлений и факторов, влияющих на сохранение, производство, трансляцию и распространение духовных ценностей (этических, эстетических, интеллектуальных, гражданских и т.д.)". Если его упростить, то получится, что культура – это пространство,  в котором создаются и обращаются ценности. 

Но что есть ценности? В российском законодательстве (в древних "Основах законодательства РФ о культуре", ещё 1992 года, в проекте закона "О культуре", который долго готовился, но в итоге был отклонён Государственной Думой в 2018 г.) культурные ценности определяются через перечисление: "культурные ценности – нравственные и эстетические идеалы, нормы и образцы поведения, языки, диалекты и говоры, национальные традиции и обычаи, исторические топонимы, фольклор, художественные промыслы и ремесла, произведения литературы, науки и искусства, результаты и методы научных исследований культурной деятельности, имеющие историко-культурную значимость здания, сооружения, предметы и технологии, уникальные в историко-культурном отношении территории и объекты". Почему выбран именно такой подход, понятно: законодатели попали в семантическую ловушку, из которой иным путём не выбраться. 

Слово "ценность" заставляет думать, что перед нами нечто, имеющее общественную значимость. В то же время, очевидно,  что ценности могут создаваться индивидуумами и, так сказать, в частном порядке. Для того, чтобы что-то кем-то там сделанное получило статус ценности, оно должно пройти процедуру верификации. Но подобную верификацию нельзя институциализировать. Она не поддаётся формализации. Что есть настоящая ценность, решает не чиновник и не экспертное сообщество, а народ или –в конечном счёте – история. Получается, что на ценность можно указать пальцем, но составить общее описание отличительных признаков того, что могло бы быть культурной ценностью, нельзя. 

Но кто будет указывать на ценности? Хорошо, если это будут компетентные люди. Компетентный человек – это и есть эксперт. Получается, что позиция эксперта парадоксальна: он не имеет права формулировать, что является ценностью, но обязан определить, является ли ценностью то, экспертизу чего он проводит. С формальной точки зрения тут нет противоречия: эксперт не устанавливает классы ценностей, его задача – установить, относится ли конкретная сущность к уже установленному классу. Но, поскольку исчерпывающего списка классов ценностей нет и быть не может, у эксперта всегда есть возможность задать новый класс, отнеся к нему предмет своей экспертизы. С точки зрения эксперта, именно его устами говорит история: он лучше, чем толпа, понимает, в каком направлении развивается культура и что будет составлять ценность завтра. 

Однако всегда найдётся и другой эксперт, имеющий иные понятия о ценностях. Рассматриваемый объект легко превращается в повод для схватки. Начинается "война указательных пальцев": каждый эксперт пытается указать объекту надлежащее место, которое порою оказывается в прямо противоположном направлении. И в отсутствие общей формулы, задающей, что действительно является ценностью, а что нет, объективное разрешение спора экспертов невозможно. 

В данных обстоятельствах наиболее простым выходом  кажется  максимальное расширение понятия ценности. Если хоть один из экспертов посчитал объект ценностью, разве это не означает, что его ценность уже больше нуля? 

Можно объявить ценностью вообще все объекты, получившие хоть какое-то публичное значение.  Именно такой подход используется в законе "О вывозе и ввозе культурных ценностей".  Таможенники обязаны следить за перемещением через границу любых культурных ценностей, а, значит, у них должен быть не просто формальный критерий, позволяющий выделять объекты, обладающие культурной ценностью, – необходим критерий с максимально широким охватом, потому как лучше перестраховаться, чем упустить потенциальную культурную ценность за пределы страны. Определение таможенников гласит: "«культурная ценность» – движимое имущество, имеющее историческое, художественное, научное или иное культурное значение". 

Тут возникают  следующие характеристики культурных ценностей: во-первых, материальность (речь идёт об имуществе), а во-вторых, стоимостная оценка (любое имущество стоит денег). 

Конечно, каждый специалист по культуре понимает, что жизнь сложнее. Культурная ценность может быть нематериальной и не выражаться в деньгах. И наоборот: нечто, обладающее стоимостью и относящееся к сфере культуры, не обязательно должно считаться культурной ценностью. Наиболее типичный случай – сувенир, купленный "на память". Туристы редко обходятся без подобных покупок, и производство сувениров поставлено на поток. Даже если они изготавливаются вручную, культурной ценности они не представляют. Основными характеристиками культурной ценности являются уникальность и незаменимость, то есть невозможность получить точно такой же образец. 

Однако представим себе, что с момента изготовления сувенира прошло значительное время. Большинство его собратьев – точно таких же образцов – утрачено. Время добавляет  уникальности, а следом – и стоимости. Если сначала культурные объекты могут терять в цене в силу износа или утраты востребованности, то с достижением возраста антиквариата ситуация меняется, – отныне им предстоит только дорожать. Со временем даже типовой объект начинает восприниматься как культурная ценность. 

И когда мы говорим о культурных ценностях, в нашем восприятии практически всегда присутствует этот сдвиг: мы делаем акцент, прежде всего, на том, что вещественно и пришло к нам из прошлого. Эксперты могут не бояться присваивать статус ценности любым объектам: пройдёт какое-то время, и, если внимание к этим объектам сохранится, они будут казаться чем-то значимым просто потому, что принадлежат к ушедшей эпохе. 

Даже когда речь идёт о том, что нематериально, прилагая к объекту статус ценности, обычно ссылаются на историю. Так, в Основах государственной культурной политики указывается, что ценностные основы российского общества определил исторический путь России. Миссия же культуры состоит в передаче ценностей, "составляющих ядро национальной самобытности", новым поколениям. Часто можно услышать устойчивый оборот "традиционные ценности". Предполагается, что традицией (или историей) накоплено некое аксиологическое наследство, которым теперь распоряжаемся мы. И, как хорошие распорядители, мы должны его сохранять и преумножать. 

Здесь сразу же возникает параллель с ещё одним  закрепившимся словосочетанием –"культурное наследие". Культурное наследие это и есть совокупность всех имеющихся на сегодня ценностей, как материальных, так и нематериальных. Культурное наследие –богатство нации,  а с богатством понятно, что делать. Его следует описать и взять на учёт. Далее, им надо пользоваться. Государство ставит себе задачу обеспечить своим гражданам доступ к культурным ценностям. Но, поскольку через освоение ценностей идёт воспроизводство культурной традиции, простого предоставления доступа недостаточно, ценности необходимо популяризировать, побуждая людей к усвоению культурного продукта. 

Что здесь не так? Прежде всего, то, что при ближайшем рассмотрении обнаруживается, что подобная государственная политика не имеет надёжного основания. Государство видит угрозу гуманитарного кризиса, одним из проявлений которого является, как это сформулировано в "Основах", "девальвация общепризнанных ценностей и искажение ценностных ориентиров". Вроде бы, понятно, о чём говорится. Однако использованная рыхлая формулировка не позволяет отстаивать свою позицию до конца. Что такое "общепризнанные ценности"? Содержание этого понятия может меняться. Сегодня всеми признаются одни ценности, а завтра им на смену могут прийти другие. Отсылка к традиции точно также проваливается. Если явление существует достаточно долго, вокруг него может сформироваться своя традиция. И с какого-то момента представители новой традиции могут начать требовать поддержки от государства, ссылаясь на объявленную им приверженность "традиционным" ценностям. 

Ведь, по существу, дело вовсе не в традиционности тех или иных элементов культуры. Государство не может обойтись без различения добра и зла. Зло следует ограничивать, а добро поддерживать. Когда речь идёт о действиях человека в отношении других людей, государство так и поступает. Но в сфере культуры этот принцип уже не срабатывает. Мешает свобода слова. Если речь идёт об общих вопросах, мнение можно высказывать любое. Традиционная культура не имела такой проблемы. Она авторитарно навязывала то, что считала правильным. Поэтому ход с отсылкой к авторитету традиции на первый взгляд кажется разумным: мы поддерживаем традицию, а она, в  свою очередь,  расставляет всё по надлежащим местам, называя добро добром, а зло злом. Военная хитрость. Или всё-таки лукавство? 

Действия через посредника всегда несут дополнительный риск: посредник может подвести. Традиция тут – не исключение. Мы надеемся, что авторитет традиции сработает там, где государство пасует, побоявшись переступить черту, за которой начинается самовыражение личности – пространство, табуированное в современной культуре для любого административного вмешательства. То есть по факту государство признаёт одни ценности (неприкосновенность права на высказывание), но уповает, что верх возьмут другие (традиционный запрет на проявления зла). Это –несколько шизофреническая ситуация. 

Главная же ошибка состоит в том, что традиция воспринимается как нечто безусловно существующее. Мы знаем, какие ценности ею поддерживаются. Мы можем их перечислить, это – то же самое, что указать пальцем. А то, на что может быть указано, наличествует и, стало быть, находится в нашем распоряжении. 

Между тем,  управлять поведением людей может только живая традиция. Знание принципов само по себе не перетекает в их соблюдение. Типично обратное: наши дела постоянно отклоняются от правильных деклараций. Озвучивая какие-то ценности, мы тем самым ещё не ожитворяем их. 

Культура состоит из двух горизонтов: на одном идёт реальная жизнь, другой образуют элементы, выпавшие из повседневного бытия. Они отлагаются в исторических хрониках, книгах, музеях. Этот культурный осадок хорошо заметен. И, когда мы говорим о культуре, мы имеем в виду именно его. Но прежде, чем автор напишет книгу или создаст произведение искусства, у него должен возникнуть замысел. Который появляется отнюдь не на пустом месте. В нём отражаются идеи, актуальные для автора, чувства, которыми он живёт, те ценности, которые имеют для него значение. Иными словами, произведение, создаваемое прямо сейчас, наполняется актуальными смыслами. Тогда как произведения, вошедшие в культурное наследие, содержат в себе смыслы, актуальность которых уже может быть утрачена. Мы ценим наше достояние, но его ценность имеет музейный привкус. С похожим ощущением можно перебирать старые фотографии: нам памятны события, которые на них запечатлены, и мы дорожим ими, но сегодняшняя жизнь имеет к ним весьма опосредованное отношение. 

При этом то, как протекает наша жизнь сегодня, нам может не нравиться. Например, современное искусство (пресловутое contemporary art) часто оценивается негативно. И это вовсе не потому, что те, кому такое искусство не по душе, принадлежат к уходящему поколению: на самом деле contemporary art уже давно старше большинства из нас. То, что называется "современным искусством", создавалось как отрицание классических эстетических ценностей. Оно было провокацией пятьдесят лет назад, оно остаётся провокацией и сегодня. Это означает, что мы по-прежнему держимся за классические ценности. Мы признаём, в частности, ценность различения красивого и безобразного, ценность самой красоты. Как признаём ценность знания, художественного слова, нравственного поведения. 

Но эти ценности, о сохранении которых мы, вроде, заботимся, далеко не всегда проявляются в обыденной жизни. О ценностях мы больше говорим, а наши повседневные поступки мотивируют совсем другие смыслы. И современное искусство стало ответом на захват повседневности этими новыми смыслами. Теперь художник, пытающийся отразить дух времени, с большей вероятностью воспользуется техниками contemporary art, чем инструментарием классического искусства. 

Получается, мы дорожим одним, а воспроизводим совсем другое. Ценим культурные накопления, а живём среди смыслов, не считающихся с культурными ценностями.  И наша культура – это вовсе не ценности. Культура – это семантическое (смысловое) пространство. Актуальная культура задаётся актуальными смыслами. 

Если мы вернёмся к пирамиде Маслоу, то обнаружим, что в ней отсутствует основополагающая потребность, делающая человека человеком, –потребность в смысле.  Эта потребность не сводится к тем, что уже расставлены в пирамиде по своим этажам. Человек может искать смысл своего бытия и в любви, и в уважении со стороны других людей, и в познавательной деятельности, и в самореализации (творчестве). Но всё это –варианты ответов на предшествующий им вопрос. По свидетельству Франкла, поставившего работу со смыслом в центр своего психотерапевтического метода, человек в условиях даже самого острого дефицита средств к существованию и безопасности озабочен, прежде всего, осмысленностью своего бытия. Так, выживание в концлагере (Франкл имеет право на такие примеры, поскольку сам прошёл через концлагерь)  во многом определялось тем, есть ли человеку ради чего жить. 

Между тем смыслы, как правило, ускользают от нашего внимания. Его больше приковывают словесные формулировки, концепции и идеи, оперирующие ценностями. И мы с удивлением констатируем, что, несмотря на все наши усилия, ценности размываются, утрачиваются, извращаются. Это происходит потому, что бытовое поведение, регулярные, ежедневно повторяющиеся действия воспроизводят смыслы,  которые с декларируемым ценностями не коррелируют, а то и прямо противоречат им. 

Если государство действительно хочет сохранения и развития традиционных ценностей, оно должно отслеживать актуальные смыслы и создавать условия для тех из них, что наполняют наши ценности жизнью. Это и значит заниматься культурой. Смыслы пронизывают всё бытие человека – и личное, и социальное, присутствуя во всех видах его  деятельности. Культуру невозможно отделить ни от политики, ни от экономики, ни от социального взаимодействия, ни от повседневного быта. Сегодня культура как бы загнана в резервацию, – помещена за ограду, очерчивающую так называемую сферу культуры, связана в нашем сознании со специфическими эстетическими и творческими потребностями, словно опутана сетью. И в результате потеряна. Мы её не видим, ею не управляем. Она предоставлена сама себе, и естественно деградирует, поскольку ничто не препятствует энтропии. 

В идеальной системе государственного управления министерству культуры неизбежно следует быть одним из самых значимых министерств, если не самым значимым, поскольку смысл – отправная точка всему. А в основе его деятельности должно лежать управление регулярными практиками. 

Где и как воспроизводятся смыслы? Главный набор жизненных смыслов мы выносим из детства. Очень важно, в какой атмосфере формируется личность ребёнка, что он видит, слышит, чем интересуется. 

Поэтому первой задачей правильного министерства культуры было бы создание правильной атмосферы детства. Необходимо, с одной стороны, ограничить действие негативных факторов, с другой стороны, стимулировать то, что способно принести пользу. Ограничительные меры могут включать в себя лицензирование игр и игрушек, а стимулирующие – гранты на разработку игрового контента нужного качества, создание среды для обмена правильным опытом, учреждение различных премий и конкурсов. 

Эта схема – ограничение плохого и стимулирование хорошего – должна быть стандартом работы в приложении к любому предмету, находящемуся в ведении министерства культуры. А зона его ответственности  в пределе охватывает всё публичное пространство. 

Сегодня приоритет отдаётся количественным характеристикам. Нам сообщают, сколько книг издано, сколько фильмов снято, какое число зрителей их посмотрело, сколько человек пришло в музей или театр, сколько мероприятий проведено. А в роли качественной характеристики используются деньги: сколько инвестиций привлечено, какой доход получен, какова окупаемость проекта. Но стоимостные показатели только маскируются под качественные, по своей природе деньги – это количество в чистом виде. Не случайно, основной вопрос про деньги это – "сколько?". 

Количество же само по себе бессмысленно. Смысл заключается в том, что люди выносят из книг, фильмов, мероприятий и прочей культурной продукции. То есть важно даже не то, что в них вкладывается (что нам хотелось бы вложить), а то, что выносится. 

Но чтобы получить возможность с этим работать, государство должно отказаться от культурной толерантности. Необходимо занять чёткую этическую позицию, перестав прикрываться ссылками на общепринятые и традиционные ценности. Невозможно  сохранить некое качество, не говоря прямо, каково это качество.  Оно утратился, как утрачивается имя, которое перестают упоминать. 

Давайте начнём с того, что признаем:  культура может быть как хорошей, так и плохой; и попробуем определить, что является хорошей, а что – плохой культурой. Следующим шагом будет объявление, что хорошая культура государством будет поддерживаться, а плохая – сдерживаться. Пусть даже мы где-то ошибёмся, но у нас появится почва под ногами, отталкиваясь от которой, можно будет идти в выбранном направлении. В противном же случае, нам останется только барахтаться и увязать всё глубже, что сегодня и происходит.