Универсальные сюжеты и Библия

Сходство и различие библейских сюжетов и типовых сюжетных ходов художественной литературы. 

Это третья глава книги Структуры художественного вымысла.

Скачать всю книгу единым файлом>>> 

В начало работы>>>
Вперед: Существо интриги>>>
Назад: Универсальные литературные сюжеты>>>

1. Внешнее сходство

Современная европейская культура носит подчёркнуто светский характер. Атеизм политически более комфортен, поскольку избавляет от необходимости учитывать иные смыслы, помимо тех, что подсказывает политическая конъюнктура. Но исторически Европа связана с христианством, и эту связь нельзя просто отбросить. Христианство повлияло на формирование европейского культурного кода, и оно присутствует в массиве европейской культуры как генетический след. Игнорировать его невозможно, поэтому атеистическое сознание пытается объяснить всё, что относится к христианству, присоединяя факты христианской реальности к привычным рациональным моделям, не допускающим существования духовного плана бытия. Небесное интерпретируется как земное. 

Подобное отношение распространяется и на Библию. Библия объединила корпус священных для христиан текстов и в качестве такового являлась для многих поколений европейцев системой координат, в которой протекала обыденная жизнь, происходило движение мысли, находило вдохновение творчество. Это – исторический факт, от которого не уйти. Атеистическое сознание с этим не спорит, но отказывается считать Священное Писание боговдохновенным. Предполагается, что Библия создавалась людьми, пусть даже и гениальными, но также, как и прочие книги – в соответствии с желаниями, предпочтениями и представлениями авторов, и книги, составившие Библию, отражают то, что находилось у людей в головах – верования, заблуждения, стереотипы, существовавшую тогда культурную практику. 

По этой логике, будучи аккумулятором общего культурного содержания, Библия должна включать истории, строящиеся на основании универсальных сюжетных типов. Иными словами, принципиальной разницы между художественной литературой и библейским повествованием не существует. Поскольку универсальные сюжеты являются культурными архетипами, они неизбежно проявятся в тексте, отформатировав явно прослеживающуюся в Библии историческую фактуру в соответствии с ожиданием, заданным общекультурным стандартом. 

И действительно, обнаружить в библейском тексте базовые сюжетные типы, на первый взгляд, не составляет труда. Вот блудный сын, покинув родительский дом, отправляется в дальнюю сторону, там переживает крах, приходит к пересмотру жизненных ценностей и возвращается домой к отцу (Лк 15:11-32). Это, вроде бы, сюжет "Туда и обратно".

Елиезер по велению своего господина Авраама отправляется в некогда оставленное тем отечество за женой для его сына, Исаака (Быт 24). Решение задачи соответствует сюжету "Квест". Этот же сюжет можно увидеть в сорокалетнем путешествии еврейского народа в Землю Обетованную под водительством Моисея. 

Черты сюжета "Из грязи в князи" проступают в истории пастушка Давида, ставшего впоследствии царём. Когда пророк Самуил пришёл по указанию Божию в Вифлеем, чтобы помазать елеем избранника Божия из числа сынов Иессея, Давид пас овец в поле. Отец и не думал представлять его Самуилу, и только когда семь старших сыновей Иессея были отвергнуты Богом, вспомнили о Давиде (1 Цар 16:4-13). Классическим вариантом сюжета "Одоление монстра" выглядит победа юного Давида над великаном-богатырём Голиафом. 

В Библии много трагичных страниц. Недолжное поведение влечёт за собой возмездие. К "Трагедии" можно отнести пир Валтасара. Вавилонский царь Валтасар приказал разлить вино в священные сосуды, вывезенные его дедом Навуходоносором из разграбленного Иерусалимского храма. За такое святотатство Бог наказывает Валтасара. Из ниоткуда возникает рука, которая перстом пишет на стене знаки, которые никто не может прочесть. Валтасар призывает пророка Даниила, тот читает и истолковывает надпись: "вот что начертано: мене, мене, текел, упарсин. Вот и значение слов: мене – исчислил Бог царство твое и положил конец ему; текел – ты взвешен на весах и найден очень лёгким; перес – разделено царство твое и дано Мидянам и Персам". (Дан 5:25-28) Валтасар награждает Даниила, поскольку пребывает в страхе и хочет хоть как-то загладить свою вину. Но наказание неотвратимо. Отведя воду из Ефрата, мидяно-персидские войска царя Кира в эту же ночь берут Вавилон. Валтасар погибает. 

При желании в Библии можно найти даже "Комедию". В этот сюжет, например, хорошо укладывается история женитьбы Иакова. Иаков, убегая от гнева своего брата Исава, прибывает в Харран, где живёт брат его матери Лаван. У колодезя он встречает дочь Лавана, прекрасную Рахиль и влюбляется в неё.  И когда Лаван, спустя месяц заводит разговор, о том, что Иакову, живущему в его доме и работающему на него, нужно положить какое-нибудь вознаграждение, Иаков просит в жёны Рахиль, предлагая отработать за неё в течение семи лет. Лаван соглашается, и когда семь лет проходят устраивает свадьбу. Однако ночью на брачное ложе к Иакову он отправляет не Рахиль, а свою старшую дочь Лию, которая не была красавицей и страдала близорукостью, а потому не могла надеяться на хорошего жениха. Обман вскрывается только утром. На возмущение Иакова Лаван отвечает, что у них есть обычай сначала выдавать замуж старшую дочь. От обещания отдать племяннику Рахиль он не отказывается, но за вторую жену ему придётся отработать ещё семь лет. Иакову приходится принять эти условия. (Быт 29:2-28) 

Библия повествует об общении Бога с людьми, а Бог творит чудеса, и люди, к которым Он обращается, часто меняются. Поэтому в Библии легко найти истории на сюжет "Возрождение". Больные исцеляются, умершие воскресают, люди изменяют своё поведение. Гонитель христиан Савл, осиянный светом Христовым на пути в Дамаск, становится апостолом Павлом. Пророк Валаам, соблазнённый обещанием царя Моава Валака дать ему столько серебра и золота, сколько он скажет, если тот придёт и проклянёт израильтян, вразумляется чудом с заговорившей ослицей и вместо того, чтобы проклясть, трижды благословляет народ Израилев. (Чис 22-24) 

Сюжет "Бунт" можно увидеть в истории о Вавилонской башне (Быт. 11:1-9). Люди задумали построить башню, "высотою до небес", чтобы сделать "себе имя". Это - типичный мотив для данного сюжета: человек берётся переиначивать мир только на том основании, что ему этого хочется. Побуждения строителей башни одного духа, например, с мыслью Раскольникова, толкнувшей его на преступление: "Тварь ли я дрожащая или право имею…"[1]. 

И, конечно же, в Библии присутствует сюжет самопожертвования. Крестная жертва Христова является одной из ключевых точек новозаветного повествования. 

Всё это так, и всё же при приложении типологии литературных сюжетов к библейским историям появляется вполне ощутимое чувство условности. Мы допускаем, что тут есть соответствие, а значит оно не возникает естественным образом. Требуется дополнительное усилие, чтобы вместить библейский рассказ в тот или иной сюжетный тип. Необходимость такого усилия обычно ускользает от нашего внимания, но, единожды её обнаружив, стоит разобраться, в чём тут дело. 

2. Фундаментальное отличие

Возьмём, к примеру, историю о том, как пастушок Давид стал царём, и сравним её с какой-нибудь сказкой на сюжет "Из грязи в князи". Емеля ловит в проруби щуку, а потом жалеет и отпускает её. Иван из "Конька-горбунка" объезживает чудесную кобылицу, повадившуюся резвиться на поле его отца. Здесь два важных момента. Во-первых, сказка находит своего героя случайно. Вместо Емели щуку мог выловить кто-то другой. Кобылица могла приглядеть себе другое поле. И даже история Золушки держится на случайностях. Не получи мачеха и её дочери королевское приглашение, стала бы Золушка так рваться на бал? А уедь она вовремя, без поспешного бегства, туфелька бы не слетела, и как бы потом искал её принц? 

Получается, что большое значение имеет то, как именно поступает герой. И это второй важный момент. Золушка прекрасно танцевала, а могла бы глупо хихикать и наступать принцу на ноги. Вряд ли тогда он бросился бы за ней следом. Емеля мог не отпустить щуку, Иван – просто вспугнуть кобылицу, не пытаясь заставить её себя катать. Сказки бы не получилось; что ж, была бы другая сказка, с другими героями и иной фактурой. 

Всё это неприменимо к истории царя Давида. Бог говорит Самуилу: "Наполни рог твой елеем и пойди; Я пошлю тебя к Иессею Вифлеемлянину, ибо между сыновьями его Я усмотрел Себе царя" (1 Цар 16:1). Давида выбирает Бог, перелом в судьбе пастушка не зависит ни от его личных действий, ни от случая. 

Моисей ведёт евреев в Землю Обетованную. Формально это похоже на "Квест": происходят различные события, возникают трудности, которые надо преодолевать. Но, приглядевшись к истории исхода, можно увидеть, что достижение назначенного места – не самое главное. Сначала Бог даёт евреям Закон – заповеди. Целый год евреи стоят у горы Синай, который уходит на изготовление скинии (переносного храма), устроение священства и установления порядка богослужения. Затем наступает период воспитания народа; евреи должны были научиться верить (доверять) Богу. И вот, вроде бы, цель долгого пути достигнута, но посланные соглядатаи приносят весть не только о плодородии земли, обещанной им Богом, но и о том, что она заселена сильным народом, имеющим хорошо укреплённые города. Евреи пугаются, отказываются повиноваться Богу, им кажется, что лучше убить Моисея, толкающего их на верную гибель, и вернуться в Египет. Бог наказывает смертью разведчиков, вызвавших смуту, а тем, кто их послушал, отказывает в будущем на новой земле: они должны будут умереть в пустыне во время сорокалетнего скитания народа. (Чис 13-14). Истинная цель путешествия евреев, таким образом, состояла не в том, чтобы они достигли некой географической точки, а в том, чтобы они стали Божьим народом. Земля лишь прилагалась к этому статусу. 

В Библии много рассказов о путешествиях. Но путешествие часто совершается по воле Божией, и в этом случае его итог предопределён, а обстоятельства часто складываются в зависимости от того, насколько строго человек, следует ведущей его Воле. 

Показательна история пророка Ионы. Бог посылает его к жителям Ниневии возвестить гибель их города. Однако Иона, опасаясь, что милостивый Бог простит ниневитян, в результате чего его пророчество окажется ложным, пытается уклониться. Корабль, на котором он бежит, попадает в сильную бурю. Чтобы буря утихла, корабельщики по совету самого Ионы бросают того в море. Иону проглатывает кит, во чреве которого он находится три дня и три ночи. Иона молится Богу, обещая исполнить Его волю, и кит извергает его на сушу. Пророк идёт в Ниневию и объявляет её царю и её жителям, что через сорок дней город будет разрушен. Ниневитяне накладывают на себя сорокадневный пост, и Бог, видя, что они раскаялись, отводит от них наказание. (Ион 1-3). 

Чрево кита – не то место, где надлежит быть человеку. Поэтому приключение Ионы часто ставят в параллель с фольклорными историями, в которых герой попадает в иную реальность. В такой интерпретации рассказ об Ионе становится вариантом сюжета "Туда и обратно". 

Однако в классических историях на этот сюжет самое важное происходит как раз за пределами обыденности, в ином мире. Именно там герой совершает свои подвиги, устраняя угрозу или добывая сокровище. Иона тоже находит во чреве кита сокровище, но особого толка – он осознаёт, что нельзя отвергать волю Божью. Совершаемое героем за порогом обыденного мира, как правило, касается многих. То, что происходит с Иной, касается лишь его. Бог мог возвестить Свою волю ниневитянам и не прибегая к помощи Ионы. Бог не зависит ни от какого человека, зависимость тут обратная. 

Похожий контекст обнаруживается и в притче о блудном сыне, которая ранее была ассоциирована с этим же типом сюжета.  В "далекой стороне" блудный сын не совершает никаких подвигов. Его поступки влияют лишь на обстоятельства его жизни и ни на что больше. Возвратившись к отцу, он заново обретает утраченное достоинство. Он явно приобретает, но что он может дать отцу, кроме самого себя? 

Таким образом, от сюжета "Туда и обратно" мы переходим к "Возрождению". Но и тут библейские истории имеют свою специфику. Решения и поступки человека не всегда оказываются значимым фактором. Валтасар выслушивает обличающего его пророка Даниила и, хотя тот говорит обидные слова и возвещает беду, награждает его, как обещал, несмотря на то, что пророк сначала отказывается от награды, как бы освобождая царя от данного им обещания. То, что Валтасар не пользуется этой возможностью, не впадает в гнев, а принимает сказанное и возвеличивает пророка, можно интерпретировать как раскаяние. Но оно оказывается тщетным, Бог не принимает его и Вавилонское царство гибнет. (Дан 5) 

Аналогично евреи, испугавшиеся входить в землю, куда привёл их Бог, услышав, что в наказание за это им предстоит сорокалетнего блуждание по пустыне, меняют своё решение и теперь даже настаивают на вторжении. Это тоже можно считать раскаянием, но Бог не участвует в их предприятии, и они терпят поражение. (Чис 14:40-45) 

Когда Бог являет своё могущество, сложно не склонить голову. Хотя бывает и так. Отправляя Моисея в Египет, Бог говорит ему: "смотри, все чудеса, которые Я поручил тебе, сделай пред лицем фараона, а Я ожесточу сердце его, и он не отпустит народа" (Исх 4:21). Фараон, конечно, пугается египетских казней, но Бог делает так, что беспредельная мощь Покровителя еврейского народа как бы остаётся скрытой от него. Она не вмещается в него до конца. И он продолжает думать, что имеет власть на собой и обоими народами – египетским и еврейским, и поступает в соответствии со своими глубинными намерениями. 

Явное чудо может испугать человека, а может вразумить. Если человек внутренне меняется, Господь принимает его раскаяние. Если кроме страха иного мотива для перемены поведения нет, Бог не изменяет его судьбу. "Кого миловать, помилую, кого жалеть, пожалею" (Исх 33:19). Апостол Павел замечает: "Итак помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего" (Рим 9:16). Бога нельзя принудить. Происходящее определяется только Его волей. И этим библейское повествование принципиально отличается от художественной литературы. 

В художественной литературе действуют люди, главным действующим лицом Библии является Бог. Люди могут поступать по-разному – и должным образом, и недолжным; то, что они делают, может получаться, а может и нет; какие-то желания сбываются, планы исполняются, и наоборот – то, что казалось прочным, рассыпается, в расчёты вкрадывается ошибка, уверенность оборачивается тщетой. У Бога не так. Это человек зависит от ситуации, а Бог управляет происходящим. 

Истории, в которых участвует Бог, не раздваиваются, в них нет альтернативных концовок. Когда Давид выходит против Голиафа, у того нет ни малейшего шанса. "Ты идешь против меня с мечом и копьем и щитом, – говорит Давид, – а я иду против тебя во имя Господа Саваофа, Бога воинств Израильских, которые ты поносил; ныне предаст тебя Господь в руку мою..." (1 Цар 17:45-46). Сюжет "Одоление монстра" строится на том, что победа монстра весьма реальна и только подвиг героя не даёт ей свершиться. Но Бога победить нельзя. 

Когда мы имеем дело с любым литературным сюжетом, несложно представить себе альтернативное разрешение ситуации. Монстр может взять верх. Герой, попав в иную реальность, может погибнуть или застрять в ней навсегда ("Туда и обратно"). Он может не добраться до цели или не найти искомое ("Квест"), не оступиться и не пострадать ("Трагедия"), не попасть в глупую ситуацию или потом не выбраться из неё ("Комедия"). В присутствии Бога все эти альтернативы отсекаются; решающее значение имеет только одно, насколько человек вверяет себя Богу. 

Трагический герой, как правило, вызывает сочувствие[2]. Мы бы хотели переменить его участь. Когда герой совершает нечто, приближающее его к гибели, мы сожалеем. Но к библейским персонажам подобное отношение неуместно. Бог долготерпит в ожидании покаяния каждого. Нечестивца ждёт гибель только в том случае, если он не способен искренне раскаяться и перемениться. Всякое возможное покаяние реализуется. Если Бог наказывает кого-то внезапной или страшной смертью, то это значит, что данный человек закоснел в грехе и уже никогда не раскается. Для сочувствия места не остаётся. 

Сочувствие питается тем хорошим, что есть в человеке. Тебе сочувствуют, пока ты не растерял до конца крупицы добра. Если же добра не обнаруживается, то можно лишь пожалеть, что достояние, которым человек некогда обладал, полностью утрачено, но сочувствия он вызывать не будет.  

Однако мы не видим, что творится в чужой душе. Поэтому действуем наугад и часто ошибаемся. Кого-то, кто просто оступился, мы неоправданно лишаем сочувствия, а иному закоренелому преступнику сочувствуем, несмотря на полное омертвение его души. Но Бог ошибаться не может. Поэтому Библия не знает сочувствия к тому, над кем совершается Божий суд. Нет сочувствия к фараону, преследующему еврейский народ, Валтасару, Ироду, Иуде. А без сочувствия не возникает и трагического эффекта. Какие бы страшные обстоятельства не постигали этих людей, мы не видим в их истории настоящей трагедии. Наказание, мера которого соответствует преступлению, трагедии не создаёт. 

Не приходится и смеяться над сценами, которые, действуй в них только люди, следовало бы признать комическими. Иаков обманывает своего отца Исаака, в старости ослабевшего глазами, выдавая себя за брата Исава. Исав имел на теле много волос, поэтому мать, придумавшая этот обман, повязывает Иакову на руки и шею шкуры козлят и одевает его в одежду Исава. Хотя у Исаака и возникают сомнения, в конце концов он решает, что перед ним Исав, и благословляет Иакова как главу рода. (Быт 27:1-29) 

Подобная история вполне могла бы выйти из-под пера Мольера или Бомарше, и зрители действия потешались бы над колебаниями отца, то ощупывающим шею сына, то обнюхивающим его одежду. Но вопрос состоял вовсе не в том, кто будет распоряжаться имуществом после смерти отца, а кто из сыновей станет наследником рода перед лицом Божьим. До сцены обмана была другая сцена, когда Исав согласился отдать своё первородство за чечевичную похлёбку. Иаков и в этой сцене небезупречен. Вместо того, чтобы накормить голодного брата, вернувшегося с охоты, он подначивает его на необдуманные слова и клятву. (Быт 25:29-34). Но ещё раньше их матери Ребекке было слово от Бога: «Два племени во чреве твоем, и два различных народа произойдут из утробы твоей; один народ сделается сильнее другого, и больший будет служить меньшему» (Быт 25:23). Бог совершает свой выбор: "Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел" (Рим 9:13). Несмотря на склонность действовать с помощью обмана, Иаков оказывается более надёжным в главном: он ценит близость к Богу, чтит клятвы, хранит веру. Исав же импульсивен и нетерпелив, а потому ненадёжен. 

Бог использует действия людей, включая творимый ими обман, чтобы достичь Своей цели: создать особый, верный народ и, в конечном счёте, через него открыть всем людям путь к спасению. А обман возвращается к обманщику: Иаков оказывается сам обманутым своим дядей Лаваном. Вместо Рахили Иаков получает в жёны Лию. Но именно Лия приносит ему больше всего детей. Не обмани Лаван Иакова, не было бы и двенадцати колен Израиля. 

Воля Божия пронизывает происходящее, сшивая поступки людей, совершаемые с самой различной мотивацией, в цельное полотно, имеющее общий рисунок, заключающий Высший замысел. Игра случая исключается. То, что на поверхности выглядит как путаница, вписывается в логику событий и имеет глубокий смысл. Библейский текст раскрывает нам этот смысл и поэтому не оставляет места для смеха: всё, что происходит, очень серьёзно. 

Присутствие Бога, о котором говорит Библия, делает бытие человека осмысленным. Но этот смысл приходит извне, он не определяется самим человеком. Мы можем лишь принять его или отвергнуть. Находясь внутри библейской картины мира, мы не можем сочинить собственную великую цель, ради которой стоит опрокинуть мироустройство или пожертвовать жизнью. Устроением мира ведает Бог, а наши жизни изначально принадлежат Ему, и мы не имеем права распорядиться ими так, чтобы это разошлось с Его волей. Бунт отменяется, а самопожертвование из красивого жеста превращается в исполнение долга, из экстраординарного – в нечто предполагающееся. 

3. Специфика библейского повествования

Логика развития сюжетных линий в Библии оказывается совершенно особенной. Литература основывается на ситуациях, встречающихся в реальной жизни, но в библейском повествовании эти типовые ситуации получают иную интерпретацию: они рассматриваются в перспективе отношений Бога и человека (или отбрасываются). Мы видим несомненное сходство библейских сюжетов с универсальными типами и в то же время при ближайшем рассмотрении обнаруживаем, что библейские истории рассказывают нам о другом. То, что попало в Библию, должно говорить о Боге и окормлении Им человечества. Собственно сюжетные перипетии сами по себе библейским писателям неинтересны, они выступают лишь иллюстративным материалом, раскрывающим иные смыслы. 

Литература строится на облаке вероятностей. Её истории подразумевают, что есть множество возможных вариантов, событийных развилок, и то, что происходит "в кадре" повествования, воспринимается так, а не иначе, именно потому, что могло бы быть по-другому. Это – необходимый фон для создания художественного эффекта. Реализуется же только одна из альтернатив. Переход из возможного в свершившееся определяется выбором людей (прежде всего, главного героя) или игрой случая. 

Но если в нашей истории действует Бог, в ней уже нет места случаю, а истинный выбор человека состоит в том, руководствуется ли он своей волей или следует Божьему произволению. Только это имеет значение, а фактура событий вторична: Бог может достигать цели разными путями. В присутствии Бога нет ни судьбы, ни неопределённости. Вероятности рассеиваются. Ситуация становится предельно простой: от человека требуется лишь определиться, верен ли он Богу, и ответ на этот вопрос каждый даёт в тишине своего сердца. 

Повествование получается довольно сухим. Оно доносит до нас информацию, а не развлекает. Библия непреложна, как текст учебника. В каком-то смысле она и есть учебник: она учит отличать правильное от неправильного. Её оценки однозначны, итоги её историй предрешены. От читателя не требуется сопереживания. Хорошая художественная книга заставляет нас переживать, она будит эмоции. Цель библейского повествования совсем другая: читающий должен оборотиться к себе. Результат прочтения состоит не в эмоциональной реакции, а в изменении собственной жизни. Поэтому чтение Библии – не удовольствие, а весьма нелёгкий духовный труд. 

Держать высокую планку тяжело, поэтому довольно часто можно увидеть попытки прочитать Библию как художественный текст. Однако при наложении художественного стандарта на библейское повествование отклонения начинают сразу же бросаться в глаза.  Ощущается дефицит интриги. Возникает желание добавить полутонов, колебаний и метаний персонажей, сделать эмоциональный план более рельефным. С началом эпохи великих национальных литератур самой популярной книгой Ветхого Завета стала книга Иова – благодаря присущему ей психологизму. Концентрация эмоций в ней однозначно высока, а при желании в том, что говорит Иов, можно увидеть метания его души. Но большинство библейских историй от этого далеки, и потому их время от времени берутся пересказывать, восполняя отсутствующую художественность обычным литературным содержанием. То, что получается в результате подобных экспериментов, становится частью литературы, но не может рассматриваться как адекватная репрезентация библейского текста. Утрачивается гораздо больше, чем приобретается. Библия не поддаётся литературизации.