Сила права и пороки

Институт институциональных исследований ГУ –ВШЭ 07.10 презентовал исследование Джона Най и Десайре Десьерто (Универститет Дж Мейсона, Вашингтон) под названием «Почему слабые государства предпочитают запрещать, а не облагать налогами». Об этом пишет «РБК daily» от 08.10.10

Под слабыми государствами в данном случае понимаются страны, в которых государственный аппарат не может обеспечить стабильное соблюдение законодательства. Естественно, что по этому параметру Россия – в числе слабых. Логика вывода тут следующая. Полностью искоренить пороки нельзя. Так или иначе, они всё равно присутствуют в социальной жизни. Государство с развитым «правопринуждением» может организовать легальное регулирование порока; если же с правовой организацией общества дело плохо, то власти предпочитают просто запрещать. В результате, возникают условия для развития коррупции. Порок никуда не делся, но запрещён; неизбежно искушение получить возможность реализовать его за взятки. Так исследование формирует ощущение, что юридический запрет на пороки существует только потому, что коррупционерам выгодно его существование. Отмена же запретов станет сильным оружием в борьбе с коррупцией.

Мы имеем здесь дело с явным манипулированием сознанием. Даже название доклада манипуляционно. Слабость – это плохо; соответственно, хорошо обратное тому, что делают слабые. Господа из Вашингтона с их коллегами из ГУ-ВШЭ пытаются вложить в наши головы мысль, что облагать пороки налогами лучше, чем их запрещать.

Если приглядеться, научное обоснование этого тезиса отсутствует. Кроме желания устроителей презентации исследование подтверждает лишь статистика на уровне «средней температуры по больнице». Приведены данные по 101 стране. Из них легализованный относительно свободный рынок наркотиков наличествует лишь в Нидерландах, запрет на проституцию существует в 66 странах, на игорный бизнес – в 33-х (в основном, страны арабского мира). Исследователи сами отмечают, что групповых зависимостей им выявить не удалось. Близкие по культуре, уровню развития и географическому положению страны могут иметь совершенно разные воззрения на то, что юридически допустимо. Так, проституция легализована во Франции и Германии, но запрещена в Швейцарии, азартные игры запрещены в Таиланде, но разрешены на Филиппинах. Т.о. реальной связи между развитостью правового пространства и возможностью легально грешить не существует. Некое наложение множеств друг на друга не отражает какой-либо тенденции, а является совпадением. Движущие механизмы, приведшие к наложению множеств, совсем другие.

Апеллирование к праву становится актуальным, когда отмирают традиционные ценности. Также, для человека, выпавшего из традиции, порок становится психологически дозволительным. Развитие правового пространства, таким образом, совпадает со снятием психологических барьеров. Немаловажно, что всё это происходит на фоне безраздельного господства рыночных отношений. В результате, рождается желание ввести порок в сферу легального рынка. Далее возможны две модели: налогообложение бизнеса на пороке, ставящее целью пополнение бюджета, и запретительное налогообложение.

В первом случае ставка налога невелика. Разрешенный порок становится доступен для самых широких масс. Мы имеем опыт подобного рода в табачной и алкогольной промышленности. Очевидно, что сегодня предпринимаются попытки по снижению алкогольной и табачной зависимости населения. Государство стало понимать, что хороший бюджет при плохом (хотя бы в отношении физического здоровья) обществе, - пиррова победа. Почему в случае других пороков должна получиться иная картина?

В случае запретительного налогообложения, мы имеем высокие ставки. Платить налог на порок в этом случае могут не многие. Порок превращается в роскошь. Это означает, что деструкция сосредотачивается в элите общества. Что будет в этом случае с обществом - понятно. В этом отношении весьма показателен вывод игорного бизнеса в специальные игорные зоны. Государство осознало игроманию как социальную опасность. Игровые зоны отдалены от столиц не случайно: зависимость от игры могла погубить элиту. Российская история знала уже такое – дворянство увязло в игре, и это ему стоило поместий и состояний, а Россия в итоге получило аристократию, заботившуюся о чём угодно, только не о благе страны.

Страна, легализуя тот или иной порок, неизбежно должна оценивать тяжесть возможных социальных последствий. Опасность наркозависимости очевидна. Поэтому легальный оборот наркотиков жёстко контролируется государством, а бытовое употребление наркотиков практически повсеместно запрещено. К вопросу правообеспечения тема наркотиков не может быть привязана даже с помощью статистики (одно государство – это и не статистика вовсе). Почему наркотики оказались в исследовании наряду с проституцией и азартными играми? О том, что это заказ наркодельцов, даже не хочется думать…

В легализации любого порока нет ничего хорошего. В конце концов, коррупция, с которой предлагается бороться через легализацию проституции и наркомании, тоже порок. Почему бы её тоже не легализовать? В Османской империи пытались. Было введено налогообложение взяток. В результате государство не стало крепче, а только ослабло.

Государство должно занимать нравственную позицию. Это необходимо для духовного здоровья общества, хотя на первый взгляд и экономически невыгодно. Однако в долговременной перспективе всё окупается: нравственное государство устойчивей. Запрет порока позволяет государству его наказывать. Налогообложение порока порок поощряет. Это простая картина, которую очень хочется замутить различным инициаторам сомнительных исследований.

О разрушительных матрицах, внедрнных в общественное сознание,  см. Прометеевский ПРОЕКТ