Катастрофический сдвиг

Таков привычный характер повседневности. Мы совершаем обыденные действия на автомате, не задумываясь.  Нам кажется, что если что-то идёт, не отягощая нас новыми проблемами, то так и должно быть, – на что тут обращать внимание? Мы скорее заинтересуется арестом какого-нибудь казнокрада, неудачной фразой чиновника или шишками, набитыми участникам несанкционированного митинга. Тогда как всё это к нашей жизни, по существу, отношения не имеет. Гораздо более значимыми фактами является то, что лифт в подъезде исправно ездит вверх и вниз, что во дворе ночью включаются фонари и что по утрам приезжают мусоровозы забирать мусор. Но всё это как-то неинтересно. Предполагается, что все эти "мелочи" существуют как бы сами собой; вероятность иного положения дел мы просто не рассматриваем.

Человек – существо страстное, и, хотя все хотят жить хорошо и спокойно, имея такую жизнь, люди начинают потихоньку скучать. Если ты живёшь среди бед, опасностей и проблем, всякая хорошая новость тебя обрадует. Но на благополучном фоне хорошие новости выглядят пустыми. Среди советской интеллигенции было принято потешаться над содержанием советской прессы:  все эти сообщения об успехах, посевных, сборе урожая, росте надоев - кому это нужно?

Подобное отношение типично и в наши дни. Поступок какого-нибудь психопата легко попадает в топ новостей и становится предметом общего обсуждения, а, скажем, сообщение о выходе на показатель более 6000 литров молока в год от одной коровы в сельскохозяйственных предприятиях (а это соответствует европейскому уровню, больше, чем в СССР, и вообще максимальное значение в истории нашей страны), внимания, вроде бы, и не заслуживает. Хотя именно высокая продуктивность молочного животноводства обеспечивает разнообразие молочной продукции на магазинных полках и её ценовую доступность.

Подобная избирательность социального восприятия хорошо известна, но, как и многие другие тривиальные вещи, часто упускается из виду.  Поэтому нелишне напомнить, как она преломляет картину реальности.

Во-первых, как уже было сказано, хорошее воспринимается как должное и не считается событием. Автобус ходит по расписанию? Это значит, что событий нет. Сломался и не пришёл вовремя? Вот это – информационный повод.

Во-вторых, при оценке происходящего решающую роль играет их направление развития событий. Равнозначные по модулю, но противонаправленные изменения оцениваются по-разному. Росстат говорит о сезонном снижении цен, – общественное мнение возмущается: какие-то десятые доли процента, кто их видел? Это всё – статистическая манипуляция. Когда же озвучивается рост цен на те же цифры, реакция совсем другая: опять инфляция! То же самое происходит и с данными по производству (рост оценивается как незначительный, падение становится поводом порассуждать о полном развале отрасли), и с курсом валют.

В-третьих, в любом событии выпячивается отрицательная сторона. Взять то же колебание курса валюты: ослабление рубля подаётся как катастрофа – нас всех скупят, а укрепление вызывает разговоры о снижении конкурентоспособности. Негатив находится даже, казалось бы, в том, чему следовало бы радоваться. Арест проворовавшегося чиновника интерпретируется не как успех правоохранительных органов, а как очередное свидетельство торжества коррупции.

В-четвёртых, облако негатива, формируемое событием, значительно превосходит это событие по объёму. Закон тождества тут нарушается. Плохое всегда больше самого себя.  Информационный повод продуцирует негативные ожидания, которые в нашем восприятии смешиваются с реальностью. Завезённый с фруктами южный паук укусил жительницу столицы – появляются заголовки "Москву атакуют пауки". Бюрократ нахамил просителю - можно ожидать реплик: "чиновники совсем обнаглели". И тут дело не в особой злокозненности журналистов. Журналист пишет то, что будут читать. Он потакает общественному мнению, ожиданию обывателей. Журналист - это просто первый обыватель.

Наш небольшой анализ позволяет прийти к следующим выводам.

Первое. Новости – это не факты. Ближе всего к факту стоит сообщение о событии: произошёл пожар, с космодрома стартовала ракета, чиновник подал в отставку. Но даже подобная краткая форма не гарантирует от искажений. Например, поданное чиновником заявление об отставке может быть инициативой его начальника (то есть на самом деле чиновника уволили) или бюрократической игрой (когда чиновник уверен, что его отставку не примут, то есть по сути отставки нет). В дальнейшем сообщение обрастает подробностями, комментаторы пытаются выделить важное – то есть одно выпячивается, другое – опускается, и на выходе мы получаем интерпретацию, а не факт. Основное содержание новостных потоков – именно интерпретации.

Второе. Получая информацию о происходящем из СМИ и социальных сетей, мы замещаем реальность набором интерпретаций. Иными словами, мы наблюдаем преломленную картину реальности.  Фактическое состояние дел отличается от наших представлений, что вовсе не очевидно. Человек – существо разумное, а разум чувствует дискомфорт в условиях актуального (неразрешенного) противоречия. Поэтому он стремится свести известное ему по возможности в непротиворечивую систему. То есть в итоге рациональной обработки поступающей информации мы получаем достаточно логичный образ реальности, который тем не менее не является адекватным.

Третье. Наше представление о действительности сдвинуто в сторону негатива. Мы видим мир хуже, чем он есть на самом деле. Этот "катастрофический сдвиг" обусловлен более высоким статусом плохого в информационном пространстве.

Четвёртое. Мы - не только наблюдатели и комментаторы. Жизнь состоит из действий, а когда человек действует, он исходит из имеющейся у него картины мира. Поскольку наше мировосприятие искажено катастрофическим сдвигом, наши действия часто оказываются избыточными и просто неадекватными. Мы как бы предвосхищаем плохое. И своей реакцией порою стимулируем его. Если армия, убоявшаяся несуществующего неприятеля, затворяется в крепости, предместья оказываются брошенными без призора, и найдутся те, кто их разграбит. Заявления о том, что вокруг всё ужасно, делают плохое вариантом нормы, в результате снижается порог сопротивляемости. Слабых людей достаточно много; если сильного человека негатив может мотивировать на борьбу, то слабый в лучшем случае впадёт в уныние, а в худшем –  скорректирует допустимое лично для себя в соответствии с тем, что считается общераспространённым. А кое-кому захочется поиграть в негодяя.  Готовность реагировать на провокации увеличивает количество провокаторов.

В общем виде эта мысль звучит так: ожидания сбываются. Катастрофический сдвиг восприятия является фактором, работающим на ухудшение реальной жизни. Обвал, обычно следующий за революцией, объясняется не столько проблемами материальной базы (в первое время, пока её ещё не разрушили и не разграбили, ущерб национальному хозяйству невелик), а уверенностью, что дальше будет хуже. Любое восстановление, наоборот, начинается с уверенности, что плохое уже позади и жизнь будет меняться к лучшему.

Возможно ли избежать катастрофического сдвига?

Этот вопрос существует сразу в двух плоскостях - социальной и личной.

Плохие новости более интересны: на них выше спрос. Поэтому в публичном пространстве в условиях свободной циркуляции информации сдвиг в сторону негатива неизбежен. Если раньше государство могло пытаться взять информационные потоки под плотный контроль, то современные технологии делают это практически невозможным. Сегодня тотальная цензура достижима только  за счёт технической деградации, накапливания технологического отставания от других стран, то есть по существу – ценой национальной безопасности.

Остаётся лишь путь коррекции личного восприятия. Необходимо постоянно помнить о том, что подача фактов сползает в сторону негативной интерпретации. И задача состоит не тольков том, чтобы выявить погрешность в сообщениях тех источников, откуда мы берём информацию. Ведь наше сознание работает в том же направлении. Нужен самоконтроль; надо постоянно себя одёргивать, а это непросто. Следует ожидать, что полностью очистить наше восприятие от катастрофического сдвига не удастся, но можно попытаться снизить его масштаб