Мироздание как вызов

Очевидно, что Кант так же подавлен величием мироздания, как и Хайям, но, видя в человеке этическое начало, философ распознаёт в нём загадку, равновеликую миру. Чаши весов выравниваются. Человек вырывается из-под гнёта космических величин – он получает право думать о своём особом назначении. Будучи в масштабах космоса не более, чем материальной точкой, человек –вовсе не песчинка; он находится на острие цели бытия, а не выполняет функцию декорации.

Это настроение – не есть достижение европейской мысли Нового времени, оно прослеживается далеко вглубь веков. Псалмопевец царь Давид восклицал: 

Обычно цитирование этим двустишием и заканчивается. Между тем оно – часть довольно объемного произведения, которое называется "Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" (1743). Сразу после наиболее известных двух строк следует строфа, в которой явственно звучит интонация подавленности масштабом Вселенной, господствующая у Хайяма и читающаяся у Канта.

Далее Ломоносов обращается к сонму мыслителей, мудрецам века сего, от которых требует ответа:

Для Ломоносова очевидно, что мир не может быть познан до конца. Вопросы, которые он задаёт в последней строфе оды, – риторические. Предполагается, что наука должна здесь признать своё бессилие. Отсюда следует вывод о величии Бога, Который создал мир, несравнимо превосходящий любые возможности человека, в том числе и познавательные.

Впрочем, многие учёные с Ломоносовым не согласятся. Сложность мира они интерпретируют как естественную, а, значит, ничего в нём принципиально непознаваемого нет. Бог же в этом мировоззрении оказывается избыточной категорией. У всех на слуху высказывание Лапласа (1749-1827), французского математика и астронома: "Я в этой гипотезе (Бога) не нуждаюсь".

О ситуации, породившей эту фразу, рассказывают немного по-разному. Вот как её изложил шотландский математик Огастес де Морган в журнале «The Athenaeum» (1864, цит.  по книге К.В. Душенко "История знаменитых цитат"):

"Наполеон спросил:

– Господин Лаплас, я слышал, что вы написали большую книгу о системе мироздания и ни разу не упомянули о ее Творце.

Лаплас ответил:

– В этой гипотезе я не нуждался.

Наполеона это весьма позабавило, и он рассказал об этом ответе Лагранжу, знаменитому математику и астроному. Тот воскликнул:

– Ах, это прекрасная гипотеза; она очень многое объясняет!"

Впрочем, по-видимому, шутка Лапласа не столько повеселила Наполеона, сколько напрягла. Французский император от позиции своего учёного, которого весьма уважал, в данном вопросе был далёк. Английский астроном Уильям Гершель описал в дневнике свой, совместный с Лапласом, визит во дворец Наполеона (запись датирована 1802 годом). Поговорив о величии звёздного неба, Первый консул (Наполеон тогда носил этот титул) восхищённо воскликнул "И кто же создал всё это!", на что Лаплас ответил, что возникновение и поддержание в гармонии небесной механики вполне объяснимо с помощью цепи естественных причин. Как заметил Гершель, Наполеону это объяснение не понравилось.

Я думаю, что приведённого материала достаточно для следующего вывода. Мироздание нависает над человеком, побуждая своей громадностью соотнести его с собой и так определить своё место в мире. Для одних мир – Естественное Откровение, с помощью которого, наравне с Писанием, Бог открывает Себя человеку. Для других действие естественных законов на столь обширном пространстве становится поводом для исключения Бога из актуальной картины; место Бога занимает Природа.

Всё упирается в веру. У нас как-то принято считать, что сегодня верить сложнее: человечеством накоплен огромный массив естественно-научных данных, подтверждающих способность систем самого разного таксономического уровня существовать, обходясь без прямого божественного вмешательства. Мы много знаем и о малом, и о великом. Учёные моделируют поведение элементарных частиц и развитие объединяющей всё Вселенной. Горизонты раздвинулись в сотни, тысячи и даже миллионы раз, и во всём этом приобретённом знании о мироздании не прибавилось и на пядь места несомненного присутствия Божия.

Но на самом деле принципиально ничего не поменялось. Давайте по пунктам.

1. Мир страшно большой.

Человек, скажем, Средних веков уверенно знал территорию, прилегающую к месту своего обитания. Если это был крестьянин, то известная ему область вряд ли простиралась дальше ближайшего города. О том, что лежит за её пределами, он знал в пересказах. Рассказывалось же разное: по мере того, как рассказчик уводил историю от места, где находились его слушатели, повествование обрастало слухами, потом само превращалось в слух, который постепенно приобретал мифологические черты и, наконец, выходило на край чистой мифологии, очерчивающий область абсолютно неизвестного.

Новое время сделало мир меньше, а сегодня мы живём в глобальной системе: современные технологии позволяют заглянуть чуть ли ни в любой уголок планеты в режиме реального времени.

Однако параллельно с субъективным уменьшением размеров Земли, человечество обретало всё новые объёмы космоса. Звёзды складывались в галактики, те – в метагалактики, наконец, заговорили о множественных Вселенных. Мы снова имеем страшно большой мир, но стоит помнить, что мы имели его всегда.

2. Невозможность достижения границы мира.

Современное человечество думает, что оно в общих чертах знает, как устроена Вселенная. Однако следует иметь в виду, что это – знание локального наблюдателя. Мы привязаны к одной точке пространства и, вооруженные телескопами и математикой, пытаемся судить об общих процессах. У нас нет возможности отправиться к интересному космическому объекту и изучить ситуацию там вблизи. Наше знание умозрительно, но это нам не мешает: мы вполне уверены в адекватности нашей картины мира.

Так было и прежде. Человек думал, что живёт на диске, а землетрясения объяснял шевелением слонов, поддерживающих этот диск. Модель плоского мира устраивала людей, пока она не противоречила известным им фактам. Если ты не путешествуешь, сложно заметить кривизну мира. И можно уверенно говорить о существовании края, полагая, что никому не хватит жизни, чтобы до него дойти.

Во все века человек был вынужден мириться с тем, что способен непосредственно изучить и освоить лишь ничтожную часть известного ему мира.

3. Бытие на периферии.

Солнце – просто одна из бесчисленных звёзд.  Можно полагать, что существует множество звёздных систем, обладающих планетами земного класса. С точки зрения астрономии, мы лишены уникальности. Наше месторасположение в пространстве тоже не представляет собой ничего особенного. Мы находимся вовсе не в центре мира, и даже не в центре нашей галактики, скорее уж –на её окраине. И как житель предместья может взирать на цветущий огнями центр своего города как некий внешний объект, так и мы, выходя под ночное небо, видим свой космический "город" со стороны. Для того, чтобы понять, что наша планета тоже принадлежит к Млечному Пути, потребовалось длительное развитие науки.

По галактическим меркам мы – безнадёжные провинциалы. Но разве провинциализм для христианского сознания – какая-то новинка? Центром поздней античности, без сомнения, был Рим. Иерусалим был региональным и национальным центром. Но Господь родился не в Иерусалиме, а Вифлееме, жил же в Капернауме, за пределами Иудеи, а в Риме за время Своей земной жизни вообще не был ни разу.

Если заглянуть в историю ещё глубже, мы увидим, как евреи обретают землю обетованную (обещанную им Богом). Но это – вовсе не один из центров существующих цивилизаций. Израиль оказывается территорией, равноудалённой от Египта и Вавилона, имевших тогда наибольшее политическое и культурное значение, то есть по земным меркам – сугубой периферией.

Топологический фактор в христианском мироощущении никогда не имел существенного значения. Христианская святость обреталась в пустынях, в отдалении от жилых мест. Господь Сам подчёркивает это, говоря народу об Иоанне Крестителе: "что смотреть ходили вы в пустыню? трость ли, ветром колеблемую? Что же смотреть ходили вы? человека ли, одетого в мягкие одежды? Носящие мягкие одежды находятся в чертогах царских. Что же смотреть ходили вы? пророка? Да, говорю вам, и больше пророка. Ибо он тот, о котором написано: «се, Я посылаю Ангела Моего пред лицом Твоим, который приготовит путь Твой пред Тобою». Истинно говорю вам: из рожденных женами не восставал больший Иоанна Крестителя; но меньший в Царстве Небесном больше его." (Мф 11:7-11). Царские чертоги должны остаться вне фокуса внимания, если тебя влекут истинные ценности. Привычные центр и периферия как бы меняются местами. "Многие же будут первые последними, и последние первыми" (Мф 19:30). Как говорит апостол Павел: "Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное; и незнатное мира и уничиженное и ничего не значащее избрал Бог, чтобы упразднить значащее" (1 Кор 1:27-28). Это необходимо, "чтобы никакая плоть не хвалилась пред Богом" (1 Кор 1:29). Иными словами, у человека не должно быть никакого "естественного" основания, чтобы считать себя значимым, иначе он будет уповать на себя или законы естества, а не на Бога. И мы, сегодняшние, обнаруживая, что наша планета находится в глухом углу громадного космоса, сталкиваемся с ещё одним проявлением этого правила.

Обширность и сложность мира будят в нашей душе чувства, издавна известные человечеству. Но порой может возникать иллюзия, что мир прост и понятен. Пусть его нельзя досконально обследовать, но этого и не требуется, – достаточно хорошей теории, и всё сущее можно будет разложить по полочкам – как то, что находится рядом, так и то, что пребывает неведомо где. В такие моменты человек чувствует себя властелином мира, пускай пока что потенциальным.

Обладание полнотой власти означает, что ты – сам себе господин и выше тебя никого нет. Владыкам не нужен Господь. Вера в способность разума понять и подчинить себе мир перечёркивает веру в Бога.

Атмосфера научного оптимизма, сложившаяся в результате стремительного развития наук, получившего имя научно-технической революции, стала благодатной почвой для распространения атеизма. Впервые в истории атеизм стал массовым явлением. И даже больше того: атеизм можно считать одним из базовых факторов, определяющих современное состояние массового сознания. Но этот эффект никак не связан с ростом числа известных человечеству фактов о мире. Факты говорят о том, что мир сложен. Атеистическая интенция питается не фактами, а претензиями комплекса научных теорий на полное объяснение мира, то есть научной гордыней.

Сегодня наивная уверенность, что вот-вот будет определена система уравнений, способная описать мир, в значительной степени уже утрачена. В мире оказалось куда больше загадок, чем представлялось учёным, впервые почувствовавшим эвристическую эффективность точных (или – как говорили раньше – положительных) наук. Юношеский задор науки проходит, а зрелость неизбежно приносит скептические интонации.  Мы снова возвращаемся в большой мир, в котором нами освоена и осмыслена только малая область. Зеркало рефлексии говорит, что корона властелина мироздания на голове человека выглядит глупо. И нам остаётся на выбор два настроения: быть подавленными огромностью мира (ощущать себя мухой, залетевшей в окно бытия, как Омар Хайям, или разумной плесенью, подобно Артуру Шопенгауэру*) или, по слову Ломоносова, восхищаться Божиим величеством. Каждый выбирает для себя.

*Артур Шопенгауэр (1788-1860), немецкий философ, использовал образ плесени, говоря о биосфере Земли, с которой «только впервые и приходит на сцену сознание», в своей поздней работе «Parerga und Paralipomena»