Цикличность в культуре

Повторяемость и цикличность

Повторение – весьма распространённый элемент нашей повседневности. Жизнь состоит во многом именно из повторений: повторяются объекты, с которыми мы взаимодействуем, акты взаимодействия, наши реакции.

Повторяемость создаёт основу для выживания: мы накапливаем опыт. Случившееся прежде, независимо от того, как мы его обработали, повышает нашу готовность ко встрече с будущим. Если наши прошлые действия были успешными, мы будем стремиться их повторить при возникновении похожей ситуации. Если всё получилось не лучшим образом, мы постараемся в следующий раз действовать иначе.

С другой стороны, повторения утомляют. Не случайно, описывая типичную реакцию на повторяющийся стимул, мы говорим, что действовали механически или автоматически. Механизмы и автоматы совершают действия, не требующие подключения разума. Выверенная последовательность повторений обходится без участия значительной части наших способностей. При переизбытке повторений человек начинает  испытывать эмоциональный и интеллектуальный голод, выгорает душевно и профессионально.

Наиболее утомительны линейные повторения. Скучен пейзаж, в котором всё разнообразие сводится к столбам, мелькающим за окном поезда. Мозгу недостаёт информации, и он пытается отключиться – путешественника клонит в сон. Скучна работа, состоящая из выполнения одних и тех же операций. На такой работе время течёт медленно, и рабочий день кажется бесконечным.

Повторяться могут не только элементы, но и их комплексы. В основе организации мира лежит не хаос, а порядок, определяющийся вполне конкретными закономерностями. Отношения между элементами упорядочены, их последовательности не случайны. Встречая некое сочетание элементов, мы можем попытаться угадать, с какой последовательностью мы столкнулись.

Этот момент предвосхищения не только повышает эффективность наших реакций (мы заранее готовимся к тому, что нам предстоит), но и является в какой-то мере интеллектуальной игрой: наш разум получает достаточный стимул, чтобы как следует включиться в работу. Тем более, что дело осложняется ещё и тем, что положение элементов в их комплексах не всегда стабильно. При общем воспроизведении последовательности какие-то элементы могут пропускаться, стоять не на своих местах, заменяться другими. Иными словами, ситуация повторяется в общем, но не в деталях, это – не та же самая ситуация, а аналогичная ей. Эффект повторения создаётся структурным сходством. Например, все обеды подобны друг другу по структуре. В нашей культуре обед состоит из закуски, первого блюда, под которым обычно понимается суп, второго блюда и напитка. При этом в конкретном обеде что-то из этого списка может отсутствовать, а реализация самих блюд – различаться самым решительным образом.

Конечно, всякое структурное сходство имеет объективное основание, однако факт сходства устанавливается человеком: сходство начинает что-то значить только тогда, когда мы обращаем на него внимание. Отсылка к сходству является частью аналитического инструментария: выделяя общее, мы определяем, какие детали могут быть опущены как несущественные. Иногда это позволяет за деревьями разглядеть лес, а иногда работает вхолостую. Время от времени можно услышать что-нибудь такое: "все люди похожи друг на друга" или "все женщины одинаковы". При большом желании эти сентенции можно даже как-то обосновать, но на самом деле подобное обобщение не приближает нас к пониманию, а отдаляет от него. Большинство коммуникаций между людьми (от ругани до признания в любви) строится по единой схеме, включающей обращение, содержательную часть и финализацию. Но ценность знания этой схемы невелика, куда важнее знать содержание коммуникации.

Распространённой, а главное, наиболее заметной разновидностью структурных повторений являются повторения циклические. Мы обращаем внимание на то, что события повторяются через определённые промежутки времени. Существует естественная цикличность. Невозможно не заметить чередование дня и ночи или смену времён года. И то, и другое – следствие кругового движения планеты.

Однако для возникновения цикла физическое движение по кругу вовсе необязательно. Во многих случаях цикл возникает в результате последовательного действия линейных факторов.

Солнце нагревает сосульку. Лёд подтаивает. Вода сбегает по сосульке вниз и собирается в каплю. Когда вес капли превышает удерживающую её силу поверхностного натяжения, капля срывается и звонко разбивается о карниз. Радующая нас по весне капель – это повторение циклов, состоящих из последовательного чередования аккумуляции и падения капель.

Назойливое мигание лампы дневного света – это также цикличность, порождённая постоянным фактором (нахождением в электрической цепи). Лампа то загорается, то гаснет. Для того, чтобы такая лампа загорелась, необходим разряд, для чего используется конденсатор. В норме, когда конденсатор разряжается, искра должна пройти всю лампу и создать тлеющий разряд, необходимый для поддержания ионизации частиц газа, наполняющего колбу лампы. Однако если напряжение оказывается недостаточным, прохождение тока через газ прекращается, лампа гаснет, и весь процесс повторяется снова.

В физике такие цикличные повторения, когда система накапливает энергию, резко её сбрасывает и снова возвращается к фазе накопления, называются релаксационными колебаниями.

Аналогичные процессы могут быть выделены и в обществе. Самый простейший случай – очередь на выставку. Утром обычно посетителей мало, и те, кто пришёл, сразу же проходят на экспозицию. Однако со временем людей прибывает, возникает очередь. Если желающих посмотреть выставку слишком много, свободный вход в помещение экспозиции прекращается. Посетителей начинают запускать партиями. Новая партия впускается, когда толпа в первых залах несколько рассосалась. Для наблюдателя внутри выставки (например, дежурного по залу) наполнение выставки теперь происходит циклами: вот в зале много людей, потом они проходят дальше, становится свободнее, но тут запускают следующую партию, и посетители снова наполняют зал. Поступательное возрастание потока на входе в какой-то момент приводит к принципиальному изменению характера процесса – из линейного он становится волновым (а применительно к отдельно взятому участку – залу – циклическим).

Описанная смена модели может быть использована в качестве иллюстрации диалектического закона перехода количественных изменений в качественные.

Диалектика (в том виде, в котором она существует после Гегеля) – удобная, а потому популярная методология. Диалектические законы позиционируются как всеобщие, то есть их можно приложить к любой фактуре и получить вполне ожидаемый результат.

В диалектику вшит принцип развития или даже саморазвития бытия. Знаменитые три закона диалектики не параллельны друг другу; они взаимоувязаны и образуют достаточно жёсткую и логичную конструкцию. Генератором импульсов к развитию выступает закон единства и борьбы противоположностей. Противоположности конфликтуют, переходя одна в другую в соответствии с законом отрицания отрицания. А механика этой пульсации описывается законом перехода количественных изменений в качественные.

Возникающее новое качество переводит систему на новый уровень, на котором снова начинается накопление количественных изменений. Мы видим как бы повторение ситуации (распознаём структурное сходство). Структурное сходство подчеркивается тем, что сохраняется конфликт противоположностей, который должен завершиться ещё одним отскоком (скачком). Но повторение цикла осуществляется с некоторым приращением какого-нибудь из свойств. Каждый цикл даёт свой прирост, и очередное повторение становится новым витком раскручивающейся спирали.

Идея непрерывного развития, подброшенная нам Гегелем и взращенная эпохой Модерна, стала настолько привычной, что мы склонны увидеть развитие во всякой последовательности, в любом диахроническом ряде. Диалектика так прочно въелась в мировоззрение, что всякую обнаруженную цикличность на хочется представить движением по спирали. Между тем, даже с точки зрения самой ординарной, обывательской логики, понятно, что развитием можно считать лишь последовательное приращение по какому-то одному, и при том существенному параметру (ну или по сумме таких параметров). Без соблюдения этого требования череда следующих друг за другом событий –  ещё не развитие.

Мир – многоуровневая и многофакторная система. На каком предмете ни остановился бы взгляд исследователя, можно ожидать, что тот будет вовлечён во множественные и сложные взаимодействия. Классическая модель диалектики соответствовала более простой и уже отошедшей в прошлое картине мира –  той, где физика была только Ньютоновой, а пространство –  Евклидовым.

Основная проблема диалектической модели прячется в её сердце –  в законе борьбы и единства противоположностей. Человеческий разум легко может разделить мир надвое: подобрать к любому тезису антитезис, выделить пару сущностей, конфликтующих между собой, разбить процесс на противоположные фазы. Однако любая подобная дихотомия –  не более, чем интеллектуальная операция, принадлежащая скорее нашему сознанию, чем реальному миру. Как и всякое абстрагирование, она помогает познанию и потому полезна, но её полезность сохраняется лишь в определённых пределах. Сосредотачиваясь на одном, приходится отбрасывать другое, и о том, что отброшено, полностью забывать нельзя. Нельзя считать, что кроме наших противоположностей ничего нет. Думать, что обнаруженный нами конфликт только и есть двигатель наблюдаемых изменений, –  чрезмерное упрощение и неоправданный антропоцентризм: мы переносим созданную нами модель на само мироздание лишь на том основании, что описание, которое она даёт, нас удовлетворяет.

Определяя пару противоположностей и наблюдая их взаимодействие, мы рассматриваем происходящее только в одной проекции, тогда как реальность многомерна. А, как известно, тени, которые отбрасывают предметы, порою весьма причудливы и могут обманывать. Порою глаза видят то, чего и нет вовсе. Например, развитие или движение по спирали там, где имеют место релаксационные колебания, механически воспроизводящие структурное сходство.

Цикличность в культуре

Цикличность в культуре на первый взгляд незаметна. Для описания культурного пространства обычно используются совсем другие модели. Например, модель семантического хаоса.

С этой точки зрения культура предстаёт конгломератом произвольных (исторически сложившихся), самых различных смыслов. Человечество –  это такой жук-скарабей, накатывающий шарик культуры. Смыслы, единожды возникнув, никуда не теряются. Пережив пик своей популярности, идеи не умирают, а отступают на периферию, маргинализируются, попадают в отвалы культурного шлака, отлагаются в исторической и культурной памяти. Но они всё равно доступны, и достаточно дать им (как сказочному Кощею воды) немного свежей крови –  нашего внимания, и эти семантические останки снова обретут плоть и силу. Старые смыслы всегда могут вернуться, а ведь ежедневно возникают новые. Шарик культуры растёт. Листая книги или, как это происходит сегодня, блуждая по интернету, человек может столкнуться с любыми смыслами. Ассортимент "культурного магазина" поистине безграничен, и каждый набирает себе своё, составляя собственную, индивидуальную и уникальную семантическую систему.

В этой модели прошлое культуры растворено в настоящем, а семантические связи случайны. Смыслы разных эпох и культур неожиданно вступают в диалог и образуют причудливую смесь в сознании человека и представлениях общества.

Другая популярная модель рисует культурный процесс как восходящую траекторию. Общество развивается. Оно накапливает информацию и рецепты эффективных решений. Примитивные, варварские формы уступают место более сложным, цивилизованным. В культуре открываются новые измерения (возникают новые жанры, идеи, темы), перед человеком раскрывается больше возможностей, благодаря чему он чувствует себя более свободным (автономным, самодостаточным). Однако этот прирост суверенитета личности неизбежно сопровождается ограничением права вмешиваться в жизнь других людей.

В этом линейном развитии некоторые видят одни плюсы. Такова так называемая либеральная точка зрения. Другие указывают на возникновение новых рисков. Автономизация приводит к разрушению традиционных структур организации общества, ослаблению социальных связей.  Общество теряет способность быстро и эффективно реагировать на новые угрозы, утрачиваются стимулы к совместному действию и даже к продолжению рода. С другой стороны, рост внешних ограничений, призванных защитить персональную автономию, грозит чрезмерной зарегулированностью социума, накоплением властного потенциала, который может вылиться в создание системы небывалого личного принуждения –  неототалитарное общество.

Обе модели (и семантического хаоса, и поступательного развития) имеют определённые основания. Факты, укладывающиеся как в ту, так и в другую картину, подобрать несложно. Однако поле культуры гораздо шире. В частности, в нём существуют и релаксационные колебания, задающие циклы с явным чередованием фаз.

Культуру можно разделить на актуальную и "архивную". Актуальную культуру образуют смыслы, регулирующие нашу повседневность. Это –  цели, которые мы преследуем, правила, которых мы придерживаемся, стимулы, на которые мы реагируем, идеи, которые нас вдохновляют, дизайн, который мы выбираем. Помимо этих смыслов, существуют и другие, о которых мы знаем; быть может, мы даже дорожим ими, считаем ценностями и относим к национальному культурному достоянию, однако встречаемся с ними чаще в книгах или музеях, чем в обыденной жизни. Это –  архивная часть культуры, культурные отложения. Некогда архивные смыслы принадлежали к актуальной культуре, но общественное сознание изменилось, и они выпали из повседневной практики, перестали воспроизводиться в регулярных, ординарных действиях.

Подобно тому, как в маркетинге есть понятие жизненного цикла товара, можно говорить и о жизненном цикле смыслов. Смыслы существуют в связках: к базовым, наиболее значимым смыслам присоединяются другие, являющиеся их уточнениями, дополнениями, интерпретациями и проекциями, переносящими базовые смыслы в различные сферы отношений между людьми. Появление нового базового смысла приводит к всплеску активности: смысл многократно воспроизводится, транслируется, интерпретируется. Он проникает в новые области человеческой деятельности, осваивает самые разные контексты, порождает многочисленные, порою весьма неожиданные отражения. В обществе возникает мода на данный смысл.

Но потом эта мода проходит. Смысл перестаёт быть чем-то новым, будоражащим ум, превращаясь в общее место. Он так часто попадается на глаза, что кажется заурядным и больше не вызывает эмоции, разве что скуку. Поскольку сложилась привычка к нему апеллировать, на смысл продолжают ссылаться. Когда нужно его помянуть, о нём говорят, однако в повседневной жизни легко обходятся без него. Планируя свои действия и разруливая сиюминутные ситуации, люди о нём не вспоминают и им не руководствуются.

Это значит, что смысл перешёл в культурные отложения, стал архивным. Пройдёт ещё немного времени, и о нём начнут забывать. История провернётся, и он окажется в прошлом, пришпиленный к уже законченному её периоду. Теперь его можно будет найти только в описаниях ушедшей эпохи, энциклопедических статьях, написанных прежде книгах или разглядеть в музейных экспонатах.

А в общественном сознании главные роли будут играть совсем другие смыслы.

Впрочем, замещение смыслов –  процесс весьма драматический. Мы можем даже не замечать, как уходят второстепенные смыслы, хотя иной раз, обращаясь назад, мы испытываем ностальгию, которая объясняется как раз тем, что нам вспомнилось то, чего уже нет в актуальной реальности. Однако базовые, главные смыслы тоже отмирают. И смириться с этим гораздо сложнее. Однажды обнаружив, что из того, на что мы привыкли опираться в своих суждениях, жизнь ушла, и перед нами –  только затвердевшие оболочки, мы теряемся. Привычные ориентиры утрачиваются. Человек чувствует, что его существованию не хватает осмысленности, а состояние семантической дезориентации опасно. Семантический кризис каждый переживает по-разному: у кого-то пропадает интерес к жизни, другие начинают метаться, пытаясь обрести смысл заново, и могут наделать много глупостей и разрушений.

Семантические кризисы имеют своё отражение в истории. Это –  периоды упадка и политических неурядиц. Упадок начинается, когда процесс архивации смыслов берёт верх над смыслообразованием. Активных смыслов становится всё меньше. Социальная энергия падает: люди перестают действовать сообща, у них не остаётся общей цели и общих стимулов. Государство из агента национальных интересов превращается в клуб получивших доступ к кормушке. Его легитимность оспаривается. Структуры, призванные обеспечивать порядок, чувствуют собственную слабость. Начинается война всех против всех.

Выход же из социального хаоса связан с появлением новых значимых смыслов. Эти смыслы сразу получают политическое звучание: они легко превращаются в идеологию, поскольку увлекают самых разных людей. Начинается активное смыслообразование, охватывающее самые различные стороны человеческого существования. Находятся активисты, вкладывающих свою личную энергию в дело, имеющее общезначимый результат. Возникает то, что называется общественной жизнью. Общество оживает, наполняется силой, достаточной чтобы поддерживать деятельность всевозможных общественных институтов и, в первую очередь, государства.

Таким образом, периоды семантического оскудения, когда большинство значимых смыслов архивируется, сменяются периодами активного семантического роста. Культура переходит одной фазы к другой. Но можно ли  этих колебательных движениях рассмотреть развитие, хотя бы в виде движения по спирали?

То, что какие-то смыслы превращаются в знаки истории и в повседневности их заменяют совсем другие смыслы, ничего не говорит о качестве ни первых, ни вторых. Общество может менять ложь на истину, плохое на лучшее также легко, как и истину на чепуху, а сокровища на убожество. И эти разнонаправленные изменения способны накладываться друг на друга. Сегодня ценность здорового образа жизни вытесняет моду на деструктивное отношение к своему организму. Это –  переход с минуса на плюс. Одновременно с этим человечество утрачивает чёткость половой идентификации, а это –  очевидный признак социальной деградации.

Однозначного движения вверх (по восходящей) не просматривается. От языческой многоголосицы европейская ойкумена перешла к вере в истинного Бога, затем, вдохновлённая успехами позитивных наук, поменяла её на веру в человеческий разум. А теперь говорят о наступлении эпохи постправды, понимая под этим утрату принципиального различения факта и домысла. Несмотря на то, что происхождение концепта постправды связано с манипуляционными техниками масс-медиа и информационной всеядностью пользователей соцсетей, само явление этим не ограничивается. Мы имеем дело с кризисом рациональности, переносом постмодернистского типа обработки реальности из мира искусства и литературы на общую методологию. Фундаментальной истины нет, у каждого –  своя правда, а твои личные ощущения и переживания значат гораздо больше, чем объективные факты.

Подобный поворот как-то сложно назвать прогрессом. Даже самые горячие сторонники поступательного развития уже чувствуют дыхание холода: на человечество наползает тень культурного упадка.

При этом не похоже, чтобы современность страдала от семантического дефицита. Наоборот, судя по всему, мы ещё находимся в фазе активного смыслообразования. Продолжается экспансия базовых для современной культуры смыслов, таких как женская эмансипация, права сексуальных меньшинств, снижение антропогенного воздействия на климат. Появляются очередные вариации и отражения этих смыслов, находятся новые активисты и идеологи, их отстаивающие. Эти мнения по-прежнему увлекают широкую аудиторию. Они генерируют новости, получающие пристальное внимание СМИ. Об этом говорят, спорят. На поддержание актуальности этих смыслов тратится значительная психическая и социальная энергия.

Ожидать, что в ближайшее время семантические приоритеты человечества изменятся, не приходится. Архивация данных смыслов ещё не началась. Возможно, что начало её –  не за горами: внимательный наблюдатель может обнаружить, что первые признаки семантической усталости в обществе уже появились. Однако после того, как архивация стартует, потребуются годы, а то и десятилетия, чтобы достичь точки, в которой семантический кризис станет очевидной проблемой, требующей незамедлительного решения.

А главное, нет никаких оснований считать, что те смыслы, которые тогда будут найдены, окажутся менее безумными, чем нынешние. Хронически больной человек, к тому же игнорирующий необходимость лечиться, вряд ли однажды проснётся здоровым. И общество, не желающее признавать духовную причину своего нездоровья, будет лишь менять одни ложные смыслы на другие. Путь к истинным смыслам лежит через покаяние, но способно ли человечество снова выйти на эту мысль? Видимая цикличность, как мы знаем, основывается на структурном сходстве, а качество элементов, составляющих воспроизводящуюся структуру, может быть различным. Возможно, мы уже навсегда потеряли нужное качество, ведь все социальные изменения –  необратимы.