Переворот

У нас есть шанс осознать совершающийся переворот  в культуре и социальной жизни. На наших глазах мир меняется. Реакция человечества на эпидемию коронавируса – шаг к совершенно новым социально-культурным реалиям. 

В русском языке есть такое слово "переворот". Если мы обратимся за его значением к современному толковому словарю, то в первую очередь нам предложат следующее: "резкий поворот (перелом) в развитии чего-либо". Вторым по порядку будет идти государственный переворот. А вот если заглянуть в словарь Владимира Даля, то у переворота самостоятельной статьи не окажется, на её месте будет стоять отсылка к глаголу "перевертывать". 

Перейдя к указанному глаголу, читаем: «перевертывать больше говорится об обращении внезапном или по отвесу, в стоячем положении, а переворачивать, на плоскости лежачей, с усилием, медленно». Суть переворота, таким образом, заключается не в том, чтобы произошла резкая перемена; важен не столько сам факт изменения, сколько что именно и на что меняется. Переворот – это тогда, когда нижняя сторона оказывается сверху, а верхняя, соответственно, уходит вниз. То, что прежде было опорой, становится... ну, скажем, навершием. То, что было не на виду, теперь приковывает к себе всеобщее внимание. То, что считалось средством для реализации смыслов, вдруг превращается в центр их генерации. Нечто служебное, подчинённое получает статус начальствующего. 

У Самуила Маршака есть весёлое стихотворение "Мельник, мальчик и осёл". Начинается оно так:

Мельник на ослике ехал верхом.

Мальчик за мельником плёлся пешком

– Глянь-ка, – толкует досужий народ, –

Дедушка едет, а мальчик идёт!

Далее старик пытается соответствовать ожиданиям толпы, сочетая себя, внука и ослика в различных комбинациях. Кончается стих так:

Дедушка с внуком плетутся пешком,

Ослик на дедушке едет верхом.

– Тьфу ты! – хохочет народ у ворот. –

Старый осёл молодого везёт!

Мельник должен был ехать на осле, в итоге осёл едет на мельнике. Мы видим состоявшийся переворот в самом прямом смысле этого слова. 

Комичный характер стихотворению придаёт то, что полученный (и, в сущности, довольно печальный) результат – целиком и полностью заслуга мельника. Осёл – бессловесная скотина, и его роль в этой истории – сугубо пассивная. Мельник сам назначил себя транспортом для осла, это глупо, потому и смешно. 

Но представим себе, что имела место какая-нибудь интрига. Есть такая японская сказка "Кувшинный человечек". Находит парень (звали его Таро) у дороги кувшин, слышит – что-то скребётся. Заглянул Таро внутрь и видит маленького человечка, размером с гороховый стручок. А тот к нему по имени обращается:

– Приветствую тебя, Таро-сан! Наконец-то ты нашёл меня. Я давно тут сижу – тебя поджидаю. Из всех парней в округе только ты мне по душе пришёлся. Возьми меня в дом. Нам вместе весело будет.

– А что, – отвечает Таро, – возьму. Верно, вдвоем веселее.

Принёс его домой и затеял с ним играть; живая игрушка – это ведь забавно. Играл до вечера, а утром пошел опять по округе шататься. Приходит домой, а человечек вырос – уже ростом с него самого. И заговорил по-другому, покрикивает на Таро, указывает, что тот должен делать. Минула ещё одна ночь. Утром Таро ушёл пораньше и постарался вернуться попозже, – неуютно ему стало с таким гостем в доме. Однако завечерело, надо идти домой. Поднялся Таро на порог, а войти в дверь не может – нет в доме ему места, всё занято гостем, который вырос до исполинских размеров. 

Это была лень, которая росла, пока герой сказки бездельничал. Стоило Таро заняться делом, как его гость начал уменьшаться в размерах. Приключение закончилось благополучно. Слушатель этой истории, скорее, будет сочувствовать Таро: смеяться тут особо не над чем. Нечто, поначалу выглядящее вполне безобидно, воспользовалось слабостью героя и попыталось подмять его под себя. В этот раз не получилось. А ведь могло и удаться. 

Классическим примером можно считать смену династий во Франкском государстве. При королях Меровингах большую роль играли майордомы, которые сосредоточили в своих руках функции реального управления. В конце концов майордом Пипин Геристальский принял титул "вождя и принцепса" франков, должность майордома стала наследственной, а король оказался совершенно отстранённым от дел. Когда умер очередной официальный король, Теодорих IV, майордом Карл Мартелл оставил трон пустым, а его сын, Пипин Короткий заключил в монастырь последнего из Меровингов – Хильдериха II – и сам стал королём. С Пипина Короткого начинается династия Каролингов. Те, кому следовало быть опорой верховной власти, взяли эту власть себе. 

Мы видим, что для того, чтобы настоящий переворот совершился, требуется сочетание двух факторов: 1) воли к захвату нового положения у того, что ранее выполняло лишь служебную функцию, и 2) деградации будущей жертвы. Деградация эта может описываться по-разному – в виде расслабления, духовной физической лени, пренебрежения своими обязанностями, потери бдительности, утраты мужества и стойкости (или чести и нравственной чистоты). 

Процесс деградации обычно растягивается во времени. Лёд тает не вдруг. Но вот человек выходит на подтаявший лёд, и тот под ним внезапно проламывается. Эта видимая внезапность не должна обманывать: перед нами лишь завершающаяся стадия того, что происходило уже достаточно долго. Впрочем, внезапный пробой, разрыв, катастрофа, революция вовсе необязательны. Возможен и другой, поступательный сценарий. Во Франкском государстве народ наверняка привык, что ими правят не короли, а майордомы. Сначала сменились правители, и это не было чем-то внезапным, а потом у правителей поменялся титул. Последнее произошло одномоментно, но большого значения не имело. Важен был сам переход власти. Власть перетекала постепенно, и это скрывало проблему. 

Одним из методов, позволяющим обнаружить уже идущие, но ещё толком не осознаваемые изменения, является экстраполяция. Мы как бы заглядываем в будущее и смотрим, во что могут вылиться наблюдаемые сегодня процессы, если им ничто не помешает развиться в полную силу. Явленная в результате экстраполяции новая форма господства будет означать, что то, что происходит с нами сегодня, – самый настоящий переворот. 

Давайте снова откроем словарь и прочитаем, что значит слово медицина. Типичное определение будет следующим: медицина – это совокупность наук о здоровье и болезнях, а также практическая деятельность, направленная на сохранение и укрепление здоровья людей, предупреждение и лечение различных недугов. Древние китайцы считали, что у врача две задачи – излечивать больных и укреплять здоровье здоровых. В европейской традиции первым, кто чётко сформулировал задачи медицины, был английский философ Фрэнсис Бэкон. В своем труде «О достоинстве и усовершенствовании наук» он называет три основные задачи: «первая состоит в сохранении здоровья, вторая – в излечении болезней, третья – в продолжении жизни». Как мы видим, совпадение с китайским суждением тут почти полное, что неудивительно: человек обращается к врачу, когда необходимо справиться с болезнью, и врач чувствует своё призвание в том, чтобы помочь людям оставаться здоровыми. 

Это справедливо для любого времени, места и культуры. Центральное место в клятве Гиппократа занимали следующие слова: «Я направлю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости».  В этой идеальной проекции отношений врача и больного мир медицины выстраивался вокруг больного, а шире – вокруг человека, здоровью которого врач мог принести хоть какую-то пользу. Труд врача всегда считался самым благородным и даже подвижническим. Врач откликался на зов, спешил к больному в любое время, поскольку порою нельзя было медлить, изнурял себя ради другого. 

Человечество привыкло к тому, что врачи – это авангард социальной помощи, своего рода "отряд быстрого реагирования", на который можно рассчитывать в трудную для себя минуту. Мы были озабочены доступностью медицины. Предполагалось, что, когда мы надумаем обратиться к врачу, он должен оказаться рядом. Также мы не должны быть ограничены нашей неплатежеспособностью: здоровье, полагали мы, настолько ценно, что его нельзя привязывать к кошельку. Бесплатная медицина – одно из самых важных социальных завоеваний, одно из самых главных гражданских прав. Ещё нас беспокоило качество медицинских услуг: диагнозы должны ставиться правильно и своевременно, а лечение – быть эффективным. 

Всё это показывает, что мы считали себя заказчиком сервиса, а медицину – сервисной службой. Мы – субъекты, а медицина – инструментарий, к которому мы прибегаем. Но насколько адекватна эта картина? 

Врачи всегда стремились к новому знанию. Больше знаешь о недуге – выше вероятность того, что ты с ним справишься. Были открыты возбудители инфекционных заболеваний. Из задачи сохранения здоровья выделилась задача предупреждения болезни. Возникла такая дисциплина как профилактическая медицина. Первое место среди профилактических мер заняла вакцинация. Вакцина создаёт у человека специфический иммунитет – против конкретной инфекции. Если вся популяция обладает иммунитетом, инфекция не может найти себе носителя, и болезнь исчезает. Так победили оспу. Стало быть, массовая вакцинация – действенный метод борьбы за всеобщее здоровье. И вакцинация получила повсеместное распространение, а в некоторых странах (например, в Турции и Италии) прививки детям делаются в обязательном порядке. Не человек обращается к медицине, медицина приходит к человеку и говорит: "ты должен". На тех, кто уклоняется от прививок, даже в странах, где законодательство это позволяет, смотрят косо – как на антисоциальные элементы. Подобные люди создают собой дыры в защите популяции. 

Другой пример – карантин. То, что больных заразными и тяжелыми заболеваниями надо изолировать, люди поняли ещё в древности. Заболевшие проказой (лепрой) изгонялись из селений, они должны находиться вдали от здоровых и криком предупреждать, чтобы здоровые к ним не подходили. В Средние века для больных лепрой отводились специальные убежища – лепрозории. Во время эпидемий (в первую очередь вспоминается чума) изоляция шла следом за болезнью. Смысл изоляции был всегда один и тот же – больные и те, кто с ними контактировал, отделялись от тех, кто ещё не соприкоснулся с болезнью. Личные желания попавших под карантин значения не имели. Медицина диктовала человеку, что ему надо делать. 

Сегодня мы наблюдаем следующий шаг в развитии идеи карантина. Здоровые признаны столь же опасными, как и больные. Поэтому все должны изолироваться от всех. У этого, очевидно абсурдного предписания тем не менее весьма рациональное обоснование. Вирус, от которого мы прячемся, летуч, симптомы заболевания могут отсутствовать, а тесты не только не охватывают всю популяцию, но и весьма ненадёжны. Невозможно исключить ситуацию, когда от по всем признакам здорового человека, вирус перескочит на ослабленный организм, для которого он представляет смертельную угрозу. 

Эта модель, объясняющая специфику нынешнего карантина, выглядит логичной. Однако её реализация привела к слому старой системы, разделяющей людей на сообщества здоровых и больных (вкупе с теми, кто разделил с ними их судьбу). Ныне сообщества оказались под запретом. Нет сообщества здоровых – условно здоровые соблюдают режим самоизоляции. Больные, имеющие лёгкую форму заболевания, заперты в своих домах. Тяжёлые больные находятся в больницах, но больничную палату вряд ли можно назвать сообществом. Если ранее человек мог решить остаться внутри карантинной зоны – для того, чтобы быть с родственниками, ухаживать за больными или по каким-то другим соображениям, то сегодня такой зоны нет и подобный выбор невозможен. Раньше внутри карантинной зоны могла существовать какая-нибудь социальная жизнь, и уж тем более она существовала снаружи, то теперь вся социальная жизнь отложена до лучших времён. Медицина не только ограничила свободу больных, она полностью изменила повседневность каждого человека. 

Если мы используем метод экстраполяции и, продолжив наметившуюся тенденцию, попробуем представить себе завтрашний день, то мы увидим следующую картину. Поскольку вирусы постоянно мутируют, в любой момент может возникнуть новое опасное заболевание. Отрабатываемая сегодня модель будет всегда под рукой, а это означает, что карантин будут объявлять снова и снова.  Именно медицинским органам предстоит оценивать степень угрозы и давать отмашку на введение карантина. А для того, чтобы увеличить интервалы между отсидками по домам, от нас будут требовать соблюдения определённых правил безопасности. Это могут быть: настоятельная рекомендация ходить в маске в публичных местах, ограничение на численность проводимых мероприятий, обязательные и разнообразные проверки здоровья перед допуском к тем или иным занятиям и видам деятельности, контроль за местоположением и поездками и т.д. Медицинские органы выступят инициаторами подобных мероприятий, а также будут регламентировать и отслеживать их соблюдение. 

В результате именно медицина станет основным модератором нашей общественной жизни, определяя, что и как допустимо делать, а что нет. От человека же будет требоваться соблюдение предписанных ему норм, в том числе и в быту. Чтобы вообразить будущие санитарные проверки уполномоченных лиц, ходящих по квартирам и проверяющих наличие масок, антисептиков и парацетамола, особого всплеска фантазии не нужно. В настоящий момент власть стремительным потоком перетекает к медицине, превращая эту часть сферы услуг в распорядителя нашего бытия. Мы легко можем дожить до того момента, когда ВОЗ (или иная, специально созданная организация) будет указывать национальным правительствам, что тем следует делать, располагая для этого необходимыми полномочиями и даже средствами принуждения. Переворот близок к своей завершающей стадии. 

Стоит отметить, что в движении к такому финалу есть своя логика. Каждый шаг, сделанный в прошлом, нам кажется естественным и оправданным. То, что предпринимается сегодня, у большинства наших современников находит понимание и поддержку. И то, что будет делаться дальше, несомненно получит одобрение большинства. Ключевую роль в совершающемся перевороте играет не чья-то злая воля, а готовность жертвы к новому порядку вещей. В нашем случае крючком, на котором всё держится, является желание современного человека жить как можно дольше. Ради долгой жизни он готов на очень многое. При этом предполагается, что ценность жизни определяется отсутствием страданий. Болезнь – это страдание, поэтому так важно не заболеть. Но, чтобы уклониться от болезни и снизить риск смерти, придётся пожертвовать не только традиционным обликом общества, привычной организацией социальных связей, но и качеством жизни. Страдать всё равно придётся.