ВХОД ДЛЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ

Поиск по сайту

Подпишитесь на обновления

Yandex RSS RSS 2.0

Авторизация

Зарегистрируйтесь, чтобы получать рассылку с новыми публикациями и иметь возможность оставлять комментарии к статьям.






Забыли пароль?
Ещё не зарегистрированы? Регистрация

Опрос

Сайт Культуролог - культура, символы, смыслы

Вы находитесь на сайте Культуролог, посвященном культуре вообще и современной культуре в частности.


Культуролог предназначен для тех, кому интересны:

теория культуры;
философия культуры;
культурология;
смыслы окружающей нас
реальности.

Культуролог в ЖЖ
 

  
Культуролог в ВК
 
 

  
Главная >> Слово (язык и литература) >> Фольклор и авторская сказка >> Формулы устного происхождения в раннесредневековой славянской литературе

Формулы устного происхождения в раннесредневековой славянской литературе

Печать
АвторС. В. Алексеев  

Рассматривается проблема выявления формул устного происхождения в памятниках раннесредневековой славянской литературы. Анализируются древнейшие произведения староболгарской и древнерусской словесности X–XII вв. Сложный процесс взаимопроникновения устной традиции и литературы обусловил сочетание в структуре большинства памятников устных, литературных, авторских формул. Особенно трудно с уверенностью определить происхождение кратких формул-эпитетов. В то же время развернутые формулы, особенно встречающиеся в ритмических и поэтических фрагментах, могут найти параллели в фольклоре и быть надежным маркером «устности». 

Степан Гилев. Иллюстрация к книге Илья Муромец, 2013

Фольклорные и близкие к ним формулы давно являются предметом научного анализа и в качестве неотъемлемой черты устного творчества, и в качестве возможного признака «устного в письменном». История их изучения восходит к ранней стадии современной филологии. В науке XX века им уделялось значительное внимание (Боура, 2002; Рошияну, 1974; Мальцев, 1989). М. Пэрри и А. Лорд, придавшие формулам исключительное значение в рамках«устно-формульной теории», дали им следующее определение: «группа слов, регулярно используемая в одних и тех же метрических условиях для выражения данной основной мысли» (Лорд, 1994: 42). Гибкое и шире применимое определение принадлежит У. Онгу: «более или менее точно повторяемые стандартные фразы или выражения (например, пословицы) в стихах или в прозе» (Ong, 2002: 26). Я. Вансина выделял, наряду с эпическими, ритуальные и близкие к ним дословно передающиеся формулы как особый «тип» устной традиции (Vansina, 1985: 13, 16). В современной версии «устно-формульной» теории, разработанной Дж. М. Фоли, формулы понимаются широко, и акцент перенесен на «традиционную фразеологию» в целом (Foley, 1990: 122–127).

Исследование формул в раннесредневековой славянской литературе как признака использования в ней фольклора и конкретно эпоса имеет давнюю традицию. На ряд формул или типических словоупотреблений в летописном тексте обратил внимание Н. С. Трубецкой (Трубецкой, 1995: 559–563). В Словаре языка Словао полкуИгореве (Словарь-справочник, 1965–1984) внимание уделено «постоянным эпитетам», в том числе общим с народной поэзией. А.С. Щавелев отмечает, что «устные формулы» могут использоваться как критерий при поиске «устных источников» средневековых памятников, однако считает их трудноуловимыми (Щавелев, 2007:103–104). Воинские формулы русского летописания исследовала Н. В. Трофимова, показав развитие их в рамках самих литературных памятников (Трофимова, 2015).

В устном творчестве формулы являются неотъемлемой чертой поэтических жанров, обильно встречаясь и в прозаических, особенно в сказке. Но столь же очевиден и формульный строй ранней литературы, наследующей в этом отношении устному творчеству. Наличие книжных образцов, практика обучения по ним грамоте в более развитых культурах стихосложению и риторике) обусловили обильное присутствие формул и в письменной речи. Таким образом,верен вывод том числе и приверженцев «устно-формульного» подхода), что формульность текста сама по себе не доказательство устного происхождения. Необходимо четкое различение литературных и как минимум предположительно устных (не имеющих очевидного литературного прототипа) формул.

Уже отмечалось разнообразие формульных систем. Чаще всего выделяются краткие формулы питеты, метафоры, гиперболы), восновном состоящие из определения и определяемого, и более длинные. Последние в поэтическом тексте могут включать до нескольких строк. Они являются наряду с еще более пространными образованиями («темами» в терминологии зарубежной фольклористики) разновидностью «типических мест». Краткие формулы, особенно не несущие явной эстетической функции, зачастую трудно счесть признаком «устности» в письменном произведении. В строгом смысле устойчивые речевые обороты, фразеологизмы, естественным образом переходящие в литературу, тоже относятся к ряду кратких формул. Краткие формулы гораздо сложнее пространных разделить на литературные и предположительно устные. Многие из них заимствуются устным путем или являются, например, общеиндоевропейскими. В последнем случае невозможно сказать, является ли употребление подобной формулы в славянском литературном памятнике свидетельством «устности» или восприятия через книгу. Скорее и то, и другое, устойчивые обороты входят в устную и письменную речь человека и благодаря устному общению, и благодаря литературе.

Для анализа нами отбирались формулы трех типов:

1) реально отмеченные в фольклоре славянских народов фразеологизмы и типические места;

2) повторяющиеся в различных литературных памятниках славянского средневековья устойчивые определения, явно не имеющие единого письменного источника;

3) повторяющиеся в пределах одного раннего памятника или группы близких по происхождению памятников, в пределах предположительно устных сюжетов, устойчивые определения и описания.

Первую группу формул можно разделить на две подгруппы. В одних случаях формула присутствует в чрезвычайно близкой,в том числе лексически, к позднейшему фольклору       форме. 

В других сохраняются лишь ее явные или предположительные рудименты. Еще один способ группирования: выделение формул, встречающихся в ритмических и поэтических фрагментах[1]. Особенно важны их совпадения с формулами первого типа. Выражения, встречающиеся в прозе, особенно в отдельных памятниках, и не отмеченные в фольклоре, вероятнее имеют авторское или книжное происхождение.

Среди кратких формул к первому типу может быть отнесена формула коллективного плача «О горе/люто/беда нам, братья!» Сходная конструкция употребляется в фольклоре разных славянских народов, а впервые отмечена в трех староболгарских памятниках XI века. В Сказании Исаии формула впервые введена в пространном ритмическом фрагменте как плач о злодействах чужеземного завоевателя Чигочина: «Ѡ люте намь, братїе, яко люте умресмо!». Далееона воспроизводится дважды в конце сказания о кагане Деляне, какплач о его поражениях, уже как «Ѡ горе намь, братїе» и «Ѡ горенамь» (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 150–151). В ритмизованной притче о голоде, вставленной болгарским редактором в переводное ОткровениеМефодия Патарского,формула использованадважды в начале и в конце речи персонажа: «Ѡ горе намь, брате,землѣ остала поуста… Ѡ горе намь, брат, и лоутѣ намь» (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 169–170). Наконец, формула («Ѡ люте намь, братїе») употреблена как плач о преступлениях царя Симеона Премудрого в Болгарской апокрифической летописи(Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 197).

Традиционные краткие формулы встречаются и в описаниях современных событий. Так, одно из первых употреблений фольклорной формулы «лютый зверь» в Повести временных лет (далее ПВЛ)[2] под 6582/1074 г., в рассказе об искушении бесами печерского монаха. Использовалась она славянскими книжниками и в переводах(втом числе в вошедших в ТолковуюПалею). В дальнейшем формула отмечена в ПоученииВладимира Мономаха, в Слове о полку Игореве, в восточнославянском и сербохорватском эпосе. 

Примером краткой формулы, литературное или устное происхождение которой установить невозможно, является распространенное по всему Старому Свету сочетание «злато и сребро». Оно не раз встречается в Начальном своде (далее НС)[3] и ПВЛ, в том числе в сюжетных сказаниях о героическом времени, отмечено в Слове,восточнославянском и южнославянском эпосе. В то же время мы находим его и в древнейших переводных текстах, где оборот восходит кгреческим оригиналам (Иудейская война Иосифа Флавия, ТолковаяПалея). В отличие от «лютого зверя», где славянским книжникам необходимо было подобрать примерно соответствующее определение, здесь проблема подбора не стояла.

Столь же спорный пример «без числа множество». В средневековой славянской литературе это достаточно стандартная «воинская» формула, обозначение численности вражеского, реже своего войска. Используется она и в народном эпосе. Древнейшие случаи его употребления в оригинальной книжности вновь летописные. В НС формула употреблена трижды в разных значениях: вражеское войско (печенеги под Киевом, 6476/968 г.); собрание народа (6504/996 г.); свое войско (6568/1060 г.). Лишь в первом случае это и «воинский» сюжет, и развернутое сюжетное повествование, причем относящееся к войнам Святослава. Однако это место не относится к ритмическим «эпическим» фрагментам о князе. В дальнейшем формулу используют создатель новгородской повести о Любечской битве (вновь о печенегах) и автор ПВЛ (под 6614/1106 г. о половцах). В ПВЛ в «воинском» контексте определение «без числа» использовано также в статьях 6452/944 г. (враждебные болгары о кораблях русов) и 6544/1036 г. (печенеги под Киевом). Есть, наконец, параллель и в латинском тексте сербской Летописипопа Дуклянина («без числа народа»; о врагах-венграх).

Таким образом, некоторые основания видеть здесь общеславянскую устную формулу, определяющую численность войска, преимущественно вражеского и особенно кочевнического, есть. Однако не может быть никакой уверенности в том, что авторы славянских литературных произведений брали оборот именно из устной традиции. Аналогичные словосочетания относятся к числу наиболее распространенных, присутствуют и в греческих, и в латинских текстах, и вдревнейших славянских переводах, включая библейские. Надежным признаком «устности» использование этого оборота не является.

Примером краткой формулы второго типа является формульное обозначение битвы, обычно в поэтизированных или эпических описаниях «сеча великая/злая». Общим для древнейшей староболгарской и древнерусской литературы является первый вариант. В Сказании Исаии, в ритмизованной части, «сѣчь великь sело» совершает каган Делян над Чигочином в их решающей и последней битве. Затем «великь сѣчь sело» называется и поражение самого Деляна в битве с его последними врагами (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 150–151). В НС тот же оборот, что в поэтическом фрагменте Сказания, употреблен для описания битв Святослава с болгарами и греками (6479/971 г.; во втором случае сразу после его ритмической речи). Под 6524/1016 (битва Ярослава и Святополка; то же в Сказании о Борисе иГлебе) и 6575/1067(битва на Немиге) гг. НС употребляет более характерное в дальнейшем для древнерусской литературы выражение «сѣча зла». В первом случае в описании битвы не одна эпическая деталь. В частности, как и в случае с победой Деляна над Чигочином, здесь используется мотив залитой кровью земли. Во втором случае речь о трагическом междоусобном сражении, рано, судя по Словуо полку Игореве, ставшем предметом эпоса. ПВЛ повторяет данный оборот в описаниях двух битв Ярослава и Святополка (6524 и 6527/1019 гг.), решающей битвы Ярослава с печенегами под Киевом (6544/1036 г.) и роковой для князяИзяслава битвы с племянниками на Нежатиной Ниве (6586/1078 г.). Во всех случаях это компонент подробного сюжетного повествования. В то же время в поэтическом фрагменте ПВЛ о битве Ярослава с братом Мстиславом (6532/1024 г.) использован оригинальный вариант: «И бысть сѣча силна», «сѣча силна и страшна».

Примером краткой формулы третьего типа является характеристика достоинств правителя «мудр и смыслен/храбр» в русском летописании. Первый раз она встречается в ритмизованном фрагменте об основании Киева в НС (6362/854 г.): «И бѣша мужи мудри и смысленѣ». В дальнейшем об Ольге говорится, что она была «мудра и смыслена» конце той же статьи), а волжские болгары называют «мудрым и смысленым» Владимира (6494/986 г.). Об Олеге же и Игоре в статье 6362 г. сказано: «И възрастъшу же ему Игорю и бысть храборъ и мудръ. И бысть у него воевода именемъ Олегъ, муж мудръ и храборъ». Очевидно, здесь мы действительно имеем дело с двумя вариантами стандартного для XI века определения достоинстввождя.

Ряд уникальных формульных параллелей ПВЛ со Словомо полку Игоревеможет быть объяснен прямым знакомством автора последнего с летописанием. Таковы обороты «земля незнаемая» (о Половецкой степи), «по беле от дыма/двора» (взимание дани), «всякое узорочье» (драгоценные ткани).

Более явным признаком «устности» являются пространные формулы. Большая часть из них относится к первому типу. «Типические места» славянского эпоса исследованы и каталогизированы Ю. И. Смирновым (Смирнов, 1974: 46–78). В дальнейшем, если не оговорено иное, фольклорные примеры приводим по данному изданию, с указаниемномера по каталогу «типических мест».

Наиболее характерный, наверное, пример: развернутая формула, описывающая реакцию природы на появление грозного, наделенного сверхъестественной силой персонажа (Смирнов 3). Встретив знакомую, вероятно, конструкцию в переводимом греческом апокрифе Прение Христа сдьяволом, болгарский переводчик XXI веков интерпретировал ее следующим образом:

Горы трепещѫщѫ

И хлымы трепещѫще и бѣжащѫИ рѣкы ѡтстсѫщѫ,

Море бездна мѫтѧше сѧ И рыбыскачѧщѫ.

(Иванов, 1970: 251)

Именно с этого места (реакция природы на появление демонского воинства) на некотором протяжении текст становится ритми-ческим и отчасти рифмованным. Очень похожий по смыслу фраг-мент, но прозаический (по крайней мере, окруженный прозой), вста-вил болгарский редактор в другой переводной апокриф, Видение Да-ниила: «И вьчноуть горы растоупати се, рыби измирати в рѣкахь» (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 120). Здесь это реакция приро-ды на появление эсхатологического царя Михаила.

Похожие конструкции, но с иными компонентами, чем в этих примерах, есть в Слове ополку Игореве десь описывается реакция зверей, птиц, неба). Наиболее близкие варианты формульного блока известны в позднейшем русском эпосе:

А и на небе просвете светел месяц,

А в Киеве родилсямогучбогатырь,

Как бымолоды Вольх Всеславьевич.

Подрожала сыра земля,

Стреслосяславно царство Индейское,

А и синее море сколыбалося

Для-ради рожденья богатырского,

Молода Вольха Всеславьевича;

Рыба пошла вморскую глубину,

Птица полетела высоко внебеса,

Туры да олени загоры пошли… 

 

Народился Микулушка Селянинович:

Птицы улетели за сини моря,

А звериушли в темны леса,

А рыбы ушли в глубоки станы. 

 

Еще громыгремели, еще молоньисверкали,

Была земля трясение… 

 

Не сине-то море колыбается,

Не сырой-то борразгорается 

 

Интересно, что в южнославянском эпосе формула сохранилась хуже и обычно с иными компонентами, но образ землетрясения отмечен:


Що е врева во Поройна църква,

Али гърмит, аль се земя тресит?

Ни ми гърмит,ни ми се земя тресит

Се венчаат Милош со не’еста.

 

Море, дал сегърми, ел се земня тресе?

Море, ни сегърми, ни сеземня тресе…

ит. по: Смирнов, 1974: 52–56) 

 

Средневековые болгарские примеры позволяют заключить, что более близкая к русской и развернутая форма прежде была известна и на Балканах.

В Сказании Исаии сначала в поэтическом повествовании о Деляне, а затем в его прозаическом эпилоге сходно описывается истребление войск героя врагами: «И разбыють ѥго и сьжегоуть ѥго яко сѣно полское»; «сьсѣкуть люде тизи яко сѣно полское» (Тъпко-ва-Заимова, Милтенова, 1996: 150–151).Здесь мы видим древнейший в славянской книжности пример сравнения битвы с косьбой, жатвой, молотьбой (в первом случае с сжиганием сена). Он прямо перекликается с эпическим обозначением битвы как «сечи» и в книжности, и в эпосе былинах богатырь «сечет» врагов). Позднее формулы и мотивы этого типа употребляются многократно как в письменной, так и в устной традиции. В древнерусской литературе, вероятно, первый случай (с переносом с кровопролитной битвы на безжалостное убийство) в Сказании оБорисе и Глебе:«Не пожьнете класа не уже съзьревъша» (Святые князья-мученики, 2006: 302). Наиболее известный средневековый пример в Слове о полку Игореве в описании битвы на Немиге, где павшие сравниваются со снопами (в Задонщине со стогами сена). С колосьями и снопами сравниваются погибшие на Косове в двух из сербских Житий князяЛазаря м.: Алексеев, 2017: 93, 102). Во всех этих случаях сравнение выражение сочувствия и скорби, речь о «своей» стороне. Часто обратная ситуация в эпосе, где «снопами» падают противники героя (Былины, 1960: 80; Исторические песни, 1875: 45). Впрочем, уже в древности есть эмоционально отстраненные примеры употребления оборота. Самый ранний вставка переводчика в древнерусском переводе Иудейскойвойны (История, 2004: 217). Таким образом, сравнение из Сказания Исаии оказывается в ряду многочисленных примеров, совпадающих если не дословно, то семантически.

Две явно связанных с фольклором формулы отмечены в «народном» Житии ИванаРильского. В первом случае, в ритмиче-ском отрывке, пещера, в которой отшельничал преподобный, харак-теризуется так: «Идеже слнце не призирааше, ни вѣтрь вѣаше» (Иванов, 1936: 29). Это имеет прямые параллели в болгаро-македонской и русской эпической поэзии, где, однако, обычно идет речьо недоступной девушке-затворнице:

 

Затвориха Маргита девойка;

та и слънце Марга да невижда!

(БНТ, 1961: 478) 

 

И теа ванка не излева,

Да га види ясно слънце,

И темната облачина,

Иясната месячина

еркович, 1966: 267) 

 

Сидитона унас за деветьюзамками

Буйны-ти ветры не завеют ей,

Цясты-то дожди не замоцатей,

Добры-ти люди не засмотрят ей. 

 

Ей красное солнышконе огреет,

И буйны ветры ее не обвеют

(Добрыня, 1974: 209, 213) 

 

Не перед свет свечойблад светел месяц,

Не обогреет ееясно солнышко

(Русская эпическая поэзия, 1991: 220) 

 

Ю буйны ветры не оввеют,

Красное солнышко не оппекет,

Частые дождички не обмочат 

 

На ню буйные ветрушки не веяли,

На ню красное солнышко не пекло

овгородские былины, 1978: 278, 283)

В болгарскихмифологических песнях о невесте Солнца это не «просто» формула, а сюжетообразующиймотив: 

Расла Грозданка, порасла,

голяма мсма израсла, 

слънце не си я виждало.

(БНТ, 1961: 78)

 

В более близкой к русской форме де упоминается и солнце, и ветер) формула сохранилась в болгарской лирической поэзии. ВЖитии же мы имеем пример ее раннего повествовательного использования.

Другой пример из Жития не менее интересен. Это характеристика камня, на котором преподобный столпничал. Здесь формульная вставка в прозаический текст сама построена ритмически, как двустишие:  

Высота емум [четыредесять] съженеи,

А ширина ему яко щить великь

(Иванов, 1936: 31).

Прежде всего, интересно само стихотворное оформление: оно точно совпадает с фольклорным эпическим стихом, но не традиционным болгарским, а русским. Вероятно, это свидетельство более широкого распространения последнего в прошлом анние его образцы дает начало Словао полку Игореве,а также ряд ритмических фрагментов НС и ПВЛ). Впрочем, уникальное употребление «сажени» в качестве единицы измерения может указывать на раннее русское влияние. Между тем, в русской народной поэзии нового времени «сорок сажен» частая гипербола длины или высоты. Она отмечена в былинах (Былины, 1960: 138; Илья Муромец, 1958: 137, 404), а также в духовных стихах и заговорах. В том числе, есть примерпривязки к камню (вариант былины о Василии Буслаеве), что можетбыть и случайным совпадением:  

Тут лежит втом месте синь камень,

В долину камень сороксажен,

В ширину камень двадцать сажен

овгородские былины, 1978: 48).

Еще одно «типическое место», отмеченное в болгарской

книжности, и вновь в Сказании Исаии, образ небесных светил на лице или на одежде. В славянском эпосе это очень частый, закрепленный формулой мотив мирнов 1). В болгарских и македонских эпических и обрядовых песнях:  

На гръдите му еясна месечина,

А на главата му летно есно слънце

Сънце беше облечена,

Месечина опасана,

Дробни дзвезде порамена 

 

В русских былинах и духовных стихах:  

По колен-то ноженькив серебре,

По локоть-то рученькив золоте, 

А по косицам будто звездушки,

А назади будто светелмесяц,

А спереди будто солнышко 

По локоть руки вкрасном золоте,

По колена ноги вчистом серебре, 

И во лбу солнце, во тылу месяц,

По косицамзвезды перехожие  

Соответствующая формула обычна и в восточнославянских сказках (Смирнов, 1974: 50–51). Но в Сказании Исаии мы имеем лишь отдельные ее фрагменты или скорее рудименты. Каган Делян облачен в «порфиру подбна ѥс звезди». Позднее же о «прелести» новорожденного антихриста говорится: «имѣе очи яко звѣзди» (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 150, 152). В первом случае фрагмент формулы присутствует в традиционном поэтическом тексте. Но во втором традиционный элемент вынесен за рамки естественного для него эпического повествования, в заключительную часть апокрифа, восходящую к греческим прообразам.

В русской и болгарской эпической поэзии отмечен образ нашествия, беды, врага как тучи (Смирнов 8). Иногда же беды и приход врагов знаменуются тучами в буквальном смысле. У болгар явление «темного облака» стало традиционным зачином (Смирнов, 1974: 61–63). Возможно, древнейшее его отражение мы находим в том же Сказании Исаии, где о злодействах Чигочина (еще до начала ритмического отрывка о Деляне) сказано: «И в тїе дни Витоша мьглою повиетсе, и все планини нарочитїе и Свята Гора ѡблакомь ѡблачит се» (Тъпкова-Заимова, Милтенова, 1996: 150). Наряду с сюжетным единством рассказа о нашествии Чигочина и победе Деляна, структура этой фразы побуждает думать о том, что уже здесь пересказывается некая песнь. Ритмический отрывок и его прозаическое в тексте апокрифа обрамление воспроизводят поэтический устный источник.  

Степан Гилев. Иллюстрация к книге Добрыня Никитич

Степан Гилев. Иллюстрация к книге  "Добрыня Никитич", 2014

В восточнославянской эпической традиции впервые мотив вражеского войска-тучи отмечен в Словео полку Игореве(«чръныя тучи с моря идуть»). Наряду с этим, уже в древнерусской литературе враги могут ассоциироваться как с тучей, так и с лесом. Так, в статье 5611/1103 г. ПВЛ половцы идут на русское войско «аки борове». Эта метафора тоже может иметь традиционноеустное происхождение.

Пример довольно близкой к фольклорным параллелям передачи эпической формулы вне поэтического или ритмизованного текста дает вводная часть ПВЛ. Речь о фрагменте о нравах восточнославянских племен, который весьма часто используется как достоверный, хотя и субъективный этнографический источник. Исторические детали в описании, несомненно, есть (прежде всего, описание свадебных и погребальных обрядов). Однако у всего фрагмента в целом, критикующего полуязыческие нравы соседей киевских полян (будтобыблагочестивых даже в язычестве), было два «внешних» источника. Один летописец называет, приводя следом обширные выдержки изХроники Георгия Амартола о разных варварских народах. Она служит как некоторое оправдание диким нравам славянских племен, нои как образец для их описания. Что касается другого, более непосредственно повлиявшего образца, то он становится очевиден в сравнении. Вот летописный текст в интересующей нас части (текстологическую критику см.: Алексеев, 2006: 313–318):

Имяхуть бо обычаисвои, изаконъ отецъ своих ипредания,кождо своинравъ. Поляне босвоих отець обычаиимеаху тихъ и кротокъ, истыдѣнье къснохамъ своимъи к сестрамъ,къ матеремъ ик родителемъ своимъ, иснохы къ свекровемъ икъ дѣверемъвелико стыденьеимуще; и брачныйобычаи имѣяху… А древлянеживяху звѣрьскимъ образомъ, живуще скотьскы, иубиваху другъ друга, ядуще все нечисто, и брака у нихъ не бываше, но умыкиваху у воды дѣвица.А радимичи,и вятичи,и северъодинь обычаи имяху:живяху в лѣсѣ, якожевсякий звѣрь, ядуще все нечисто, исрамосло-вье вних предъ отьци и предъ снохами, и браци не бывахувъ них, ноигрища междо селы

«Негативная» часть чрезвычайно напоминает описание невиданных нравов дурных времен или стран в русском и южнославянском эпосе мирнов 19). Нравы чужих или прежних людей описываются как обратные норме. Обычно называются братоубийства, ненависть в семье, непочтение к старшим, кровосмешение: 

 

Старицы по кельям родильницы,

Чернецы по дорогам разбойницы,

Сын сотцом на судидет,

Брат на брата с боем идет,

Брат сестру засебя емлет.

 

Тамо ся с вера разверила,

Не почитатни баща, ни майка,

Нито брата, нито мила сестра,

Баща имат връла душманина,

Майка имат клета робинчица,

Брато имат като измекяра,

Сестра зимат засвоя си люба. 

 

Татко имат като лудо дете,

Стара майка на нодзеизгазиле,

Сестри иматкато измекярки, 

Брато иматкато душманина,

Своя снаха като първа люба,

Кум кърщеник на судба сетерат 

 

Тие, братко,не знаят

Ни кой емайка, ни кой ебаща,

Ни кой ебрата, ни койе сестра,

Ни кой емалко, ни кой е големо.

ит. по: Смирнов, 1974: 75–77)

Особенно болгаро-македонские примеры смотрятся практически как поэтическая версия фрагмента ПВЛ, с сохранением основных компонентов и даже их последовательности. Сходство усиливается еще и тем, что в южнославянском эпосе тоже присутствует антитеза в виде описания прямо противоположных, правильных нравов. Как справедливо отмечал Ю. И. Смирнов, речь идет о своеобразном «моральном кодексе» (Смирнов, 1974: 76). ПВЛ дает его первую фиксацию. При этом можно видеть, что средневековый летописец, воспроизводя фольклорный «текст», кое-где смягчил его прямолинейность, сохранив все составные мотивы. Сам «текст», видимо, был хорошо известен у полян и представлял собой мифологизированное описание нравов своих и соседей. В центре его были общеславянские устные формулы, характеризующие правильные и неправильные обычаи.

В других случаях, однако, от традиционных формул остаются одни рудименты, и скорее предположительные. Так, вид этнического противника, противостоящего герою, в фольклоре часто описывается гиперболами, он предстает как устрашающий чертами великан (Смирнов 10). В ПВЛ в статье 5600/992 г. о поединке богатыря-кожемяки и печенега при желании можно увидеть след такого описания: враг «превеликъ зѣло и страшенъ». Однако практически ничего указывающего на использование конкретно известных устных формул здесь нет.

Частый эпический зачин и «тема» пир правителя русских былинах князя Владимира). Стандартные формульные описания могут включать похвалу самому пиру, упоминания о трех пирах для разных категорий населения. Последний мотив встречается в Памяти и похвале Владимиру Иакова Мниха (XI в.), где Владимир ставит по праздникам три трапезы: длядуховенства, для нищих и для своих мужей (Милютенко, 2008: 421422). Подробнее о щедрых пирах Владимира говорится в НС под 5604/996 г. Однако формулировки всёже далеки от фольклорных. Скорее речь о воспроизведении общеиндоевропейской «темы» пира по отношению к следовавшему идеалу, щедрому правителю собственно, начальный этап складывания былинного образа. Стоит заметить, что сходным образом характеризуются и пиры князя Болеслава Храброго в польской Хронике Анонима Галла (Галл Аноним, 2009: 288).

Одна из пространных формул, которые относил к устным еще Н. С. Трубецкой, относится по нашей классификации к третьему типу. Она присутствует в единственном памятнике, ПВЛ, и не имеет явных фольклорных параллелей. Автор ПВЛ вводит одной и той же фразой об осени мирного года сначала рассказ о смерти Олега под 6420/912 г. («И живяше Олегъ, миръ имѣя къ всѣмъ странамъ, княжа въ Киевѣ. И приспѣ осень»), затем рассказо смерти Игоря под 6453/945 г. («Игорь же нача княжити въ Киевѣ, миръ имѣя къ всѣмъ странамъ. И приспѣ осень»). В обоих случаях фразе предшествует договор Руси с Византией (соответственно 911 и 944 г.), целиком включенный в летопись, с кратким описанием переговоров и клятв. По всем признакам, формула может быть чисто книжной и отражать индивидуальное авторское употребление. Однако проглядывающий заней архаический семантический ряд позволяет допустить и долетописное ее происхождение.

Установление «мира со всеми странами» означает в определенном смысле исчерпание предназначения языческого военного вождя. Осень пора походов. Если в течение ее поход не совершается, а заключается мир, то князь-воитель перестает быть таковым. Символично, что и сын Игоря Святослав гибнет после прекращения Болгарской войны и договора с Византией. В данном случае имел место исторический факт, но насколько исторична хронология смерти Олега и Игоря, судить трудно. В случае с Олегом скорее нет. В ПВЛ оба князя правят по 33 года, что тоже явная дань устному преданию. Славянский эпос не чужд подобных идей некоторые герои, в том числе наиболее почитаемые (Илья Муромец, Марко Королевич) гибнут или умирают после побед над последними врагами, когда противников на земле у них нет. Всё это позволяет с известной осторожностью допустить устное происхождение формулы об «осени мирного года».

«Традиционная фразеология» древнейших памятников славяноязычной литературы не ограничивается воспроизводством устных и предположительно устных формул. К формульным оборотам чрезвычайно близки некоторые отмеченные в отдельных памятниках, но иногда имеющие фольклорные параллели гиперболы и метафоры. В русском летописании присутствуют типические сцены или «темы», описываемые рядами формульных оборотов (неясно, правда, устных илиавторских) и сюжетных мотивов. Одна из таких «тем», тема эпической битвы, «сечи великой», частично охарактеризованная выше, является общей для русской и болгарской традиции. Детальное изучение фразеологической структуры текстов один из надежных путей, позволяющих определить степень их связи с устной традицией.

 

1 Поэтические и наиболее очевидные ритмизованные фрагменты в рассматрива-емых здесь памятниках приводятся нами с О. А. Плотниковой в «Указателе сю-жетов и мотивов устного происхождения в древнейшихпамятниках славяно-язычной литературы» (см. Аннотированный каталог использованных в указате-ле источников: http://ukazatel.iporadetel.ru/Catalog/Index.htm). 

2 ПВЛ используется и цитируется по изданию Лаврентьевской, Ипатьевской и Радзивиловской летописей в «Полном собрании русских летописей» (ПСРЛ) (1997, 1998, 1989), с отсылками к погодным статьям. 

3 НСиспользуется и цитируется по последнему изданию Новгородской первой летописи (младшего извода) в ПСРЛ (2000), с отсылками к погодным статьям.

 

 

 СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

Алексеев, С. В. (2006) Предания о дописьменной эпохе в истории славянской культуры XIXV вв. М : Нац. ин-т бизнеса. 412 с. 

Алексеев, С. В. (2017) Памятники сербской средневековой историографии XIIIXVII вв. Переводы и исследование. Т. 2. Жития XIVXVII вв. Родословы. Летописи. СПб. : Петербургское востоковедение. 464 с. 

Былины в записях и пересказах XVII–XVIII веков (1960) / издание подготовили А. М. Астахова, В. В. Митрофанова, М. О. Скрипиль. Л. : Наука. 320 с. 

Българско народно творчество (БНТ) (1961). Т. 4. Митически песни / отб. и ред.М. Арнаудов. София : Български писател. 686 с. 

Боура, С. М. (2002)Героическая поэзия / пер. Н. П. Гринцера, И. В. Ершовой. М. : Новое литературное обозрение. 808 с. 

Веркович, С. (1966) Народни песни на македонските българи. София : Българскиписател. 538 с. 

Галл Аноним (2009) Хроника и деяния князей, или правителей польских / пер. и прим. Л. М. Поповой. Рязань : Александрия. 416 с. 

Добрыня Никитич и Алеша Попович (1974) / изд. подг. Ю. И. Смирнов, В. Г. Смолицкий. М. : Наука. 448 с. 

Илья Муромец (1958) / подг. текстов и комм. А. М. Астаховой. М. : Наука. 558 с. 

«История Иудейской войны» Иосифа Флавия (2004). Древнерусский перевод. Т. 1. М. :Языки славянской культуры. 880 с. 

Иванов, Й. (1936) Жития на св. Иван Рилски с уводни бележки // Го-дишник на историко-филологически факултет на Софийски университет. Кн. XXXII. Т. 13. 108 с. 

Иванов, Й. (1970) Богомилски книги и легенди. София : Наука и из-куство. 400 с. 

Исторические песни малорусского народа (1875)/ с объяснениями В.Антоновича и М. Драгоманова. Т. 2. Вып. 1. Киев : тип. М. П. Фрица. 180 с. 

Лорд, А. Б. (1994) Сказитель / пер. Ю. А. Клейнера, Г. А. Левинтона. М. : Восточная литература. 368 с. 

Мальцев, Г. И. (1989)Традиционные формулы русской народной необрядовой лирики. Л. : Наука. 168 с. 

Милютенко, Н. И. (2008) Святой равноапостольный князь Владимир и крещение Руси: Древнейшие письменные источники. СПб. : Изд-во Олега Абышко. 574 с. 

Новгородские былины (1978) / изд. подг. Ю. И. Смирнов, В. Г. Смолицкий. М. : Наука. 456 с. 

Полное собрание русских летописей (ПСРЛ) (1997). Т. 1. Лаврентьевская летопись. М. : Языки русской культуры. 496 с. 

ПСРЛ (1998). Т. 2. Ипатьевскаялетопись. М. : Языки русской культуры. 648 с. 

ПСРЛ (2000). Т. 3. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М. : Языки русской культуры. 720 с. 

ПСРЛ (1989). Т. 38. Радзивиловская летопись. Л. : Наука. 180 с. 

Рошияну, Н. (1974) Традиционные формулы сказки. М. : Наука. 216 с. 

Русская эпическая поэзия Сибири и Дальнего Востока (1991)/ сост. Ю. И. Смирнов. Новосибирск : Наука. 500 с. 

Словарь-справочник «Слова о полку Игореве» (1964–1985). В 6 вы-пусках / под ред. Б. Л. Богородского, Д. С. Лихачева, О. В. Творогова ; сост. В. Л. Виноградова. Л. : Наука. Вып. 1. 1965. 199с. Вып. 2. 1967. 214 с. Вып. 3. 1969. 182 с. Вып. 4. 1973. 234 с. Вып. 5. 1978. 264 с. Вып. 6. 1984. 278 с. 

Святые князья-мученики Борис и Глеб (2006): исследование и тексты / изд. подг. Н. И. Милютенко. СПб. : Изд-во Олега Абышко. 432 с. 

Смирнов, Ю. И. (1974) Славянские эпические традиции. М. : Наука. 263с. 

Трофимова, Н. В. (2015) Воинские формулы в «Повести временных лет» // Русская речь. 4. С. 56–61. 

Трубецкой, Н. С. (1995)История. Язык. Культура. М. : Прогресс. 799 с. 

Тъпкова-Заимова,         В.,          Милтенова,      А.           (1996)   Историкопокалиптичната книжнина във Византия и в средневековна България. София : Университетско издателство «Св. Климент Охридски». 360 с. 

Щавелев, А. С. (2007) Славянские легенды о первых князьях. М. : Северный паломник. 272 с. 

Foley, J. M. (1990) Traditional Oral Epic: The Odyssey”, Beowulf”, and the Serbo-Croatian Return Song. Berkley–Los Angeles– London : University of California Press. 430 p. 

Ong, W. J. (2002) Orality and Literacy: The Technologizing of the Word. London ; New York : Routledge ; Taylor &Francis Group. 203 p. 

Vansina, J. (1985) Oral Tradition as History. Madison : University of Wisconsin Press. 258 p.

 

Публиковалось: Тезаурусы и проблемы культуры: III Академические чтения памяти Владимира Андреевича Лукова : доклады и материалы Общероссийской (национальной) научной конференции (с международным участием), прошедшей в Московском гуманитарном университете 4 апреля 2019 г. — М. : Изд-во Моск. гуманит. унта, 2019. Стр. 199-217.

 


10.04.2020 г.

Наверх
 

Вы можете добавить комментарий к данному материалу, если зарегистрируетесь. Если Вы уже регистрировались на нашем сайте, пожалуйста, авторизуйтесь.


Поиск

Знаки времени

Последние новости


2010 © Культуролог
Все права защищены
Goon Каталог сайтов Образовательное учреждение