Когда все умерли

Намедни негодяи-злоумышленники вынесли из каирского музея шедевр «Маки» (Poppy Flowers) (*). Маков на картине мало, там преимущественно жёлтые вискарии нарисованы, но это почти всем безразлично и уж точно неинтересно похитителям - думаю, их гораздо больше оживляло то, что автором картины является Винсент Ван Гог.

Специалисты по пересчёту духовных богатств в финансовые состояния с прискорбием сообщили, что музею Мухаммеда Махмуда Халиля нанесён ущерб порядка 50 млн долларов, а если ещё немножко призадуматься, то, быть может, даже 60 млн.

История банальна и даже, наверное, скучна, вне зависимости от детективных поворотов сюжета и от того, был ли заказчиком миллиардер, которому нечего повесить над камином на даче, или новые владельцы «Маков» отдадут их за несколько доз маковой же соломки. Любопытно взглянуть на лицо самого Винсента, если бы выпускники искусствоведческих факультетов, работающие в сфере оценки живописи, рассказали ему про аукционы Sotheby´s и про их, аукционов, результаты. И без того сложное психологическое состояние гения вошло бы в стадию криза. Как доподлинно известно всем, хоть раз слышавшим рассуждения о трудностях бытия и посмертной славе, единственную картину Ван Гог продал под конец жизни, это «Красные виноградники в Арле», и гонорар рыжего голландца был несколько меньше 50 млн.

Понятно, что заламывать руки по такому поводу не стоит, это не веянье сегодняшнего дня, а весьма распространённый штрих в жизни людей, чья биография впоследствии удостаивается книжки в серии «ЖЗЛ» и ей подобных. Сначала всю жизнь живёшь на деньги брата, мучаешься неврозами, подрываешь здоровье абсентом, кромсаешь мочку уха, лежишь в домах с жёлтыми стенами, делаешь, наконец, выстрел в голову - а через сто лет благообразный джентльмен в искусно сшитом итальянском костюме поднимает вверх руку. Да-да, он повышает ставку, сразу на миллион, ему очень нужна эта картина, она нравится его дочке. И джентльмен, в общем-то, хороший парень, да и дочка - очаровашка, но, боже мой, где же он был сто лет назад?

У творчества, автор которого скончался, есть ряд преимуществ перед творчеством, автор которого здравствует и обладает хорошим самочувствием. Живой автор может прийти на выставку, напиться шампанского до тошноты и обозвать главного мецената сволочью. Может ведь? Может, среди талантливых людей, к сожалению, много персонажей сложных, проблемных, скандальных, а иногда и просто неприятных. Очень легко стоять перед картиной Тулуз-Лотрека, где нарисована очередная зарисовка на тему «Бордель, богема, счастье, дно стакана», и умиляться, но вряд ли вживую Тулуз-Лотрек в этих интерьерах вызвал бы вздох восхищения.

Мёртвый художник есть уже что-то законченное, он уже ничем себя не очернит. Не нужно будет стыдливо прятать в коморке его полотна, когда он скажет, например, что находит симпатичным режим Пол Пота в Камбодже, или станет во всех интервью нахваливать «Свидетелей Иеговы». Любить вообще проще всего бесспорных, однозначных, отлитых в бронзе - во-первых, раз уж отлили в бронзе, чего-то они точно стоили, во-вторых, всяко на слуху, в-третьих, никто не придерётся к классике, будь то «Летнее кафе в Арле» или 501-е джинсы «Левайс». Живые классики тоже встречаются, конечно, но живые классики, как выясняется позже, нередко оказываются переоценёнными пошляками, да и сложнее восхищаться тем, что от тебя на расстоянии вытянутой руки. Это такой эффект песни «Белые розы» - чудовищное музыкальное оформление, этакий апофеоз перестроечной попсы, но через 20 лет уже как-то даже трогательно, и «была же хоть какая-то эстрада, не то что сейчас, серость и посредственность».

Людям кисти и мольберта ещё чуть проще, чем другим профессиям, объединённым французским словом artist, - художники, создавая некий самостоятельный объект прекрасного (или ужасного), не претендуют на то, чтобы завоёвывать чью-то душу, властвовать над чем-то умом, и не спрашивают, кто виноват и что делать. В этом контексте мастерам искусства от литературного труда сложнее - этим приходится вести диалоги с обществом и властью, а эта парочка иногда склонна к капризам и непониманию. Иногда даже к побиванию камнями или привешиванию ярлыка вроде «нравственный растлитель молодёжи, а также шарлатан, и, возможно, он бьёт тайком соседского кота». Стоит ли говорить, что на последнем одре ярлык заботливо снимают, выписывают родственникам соболезнования, а пару рассказов автора включают в программу литературы за седьмой класс?

Одна моя знакомая возмущалась, когда на следующий день после похорон Солженицына полки книжных (самые видные полки) дружно смотрели обложками «Архипелага ГУЛАГ» и «В круге первом». Это, конечно, простительная чепуха - люди занимаются торговлей, и это, к счастью, сейчас законно. Кто-то торгует пирожками, кто-то книжками. Если все хотят пирожки с капустой, зачем предлагать с повидлом? После экранизации «Мастера и Маргариты» соответствующая книжка тоже была переиздана, никто же не возмущался. Тут индекс цитируемости фамилии автора поднял сериал, тут - его собственная смерть. Грустно, но автору в обоих случаях всё равно, а нетленку в итоге прочтут ещё пара человек, разве плохо?

Обновив ленту новостей, я наткнулась на ещё одну новость: «Восьмилетний художник Кирон Уильямсон продал коллекцию из 30 работ за 150 тыс. евро». Это не смена повестки дня и даже не некий тренд, но явление обнадёживающего порядка. Ясно, конечно, что мальчик Кирон - это такая забава, это скорее «прикольно», как рок-группы из YouTube, и эти 150 тыс. евро - они скорее за образ вундеркинда, чем за собственно рисунки, и всё-таки. Может, Кирон доживёт до того, что его картина (какие-нибудь там «Ромашки на подоконнике старинного дома в Манчестере») будет продана на Sothbey's при жизни автора и 50 млн получит не его праправнук, а он лично. Может, для этого даже не придётся полосовать по уху и дарить результат операции знакомой проститутке.

Хотя так уже неинтересно.

Ccылка на первоисточник - http://www.chaskor.ru/article/kogda_vse_umerli_19568

*) Кража картины произошла 21.08.2010