Коммуникация и ценность

В работе анализируется феномен ценности. Истинную ценность имеет то, что ведёт нас по жизни. Ценность не может быть лишь внешней, она должна быть результатом нашего внутреннего усилия. И при этом ценность можно рассматривать как коммуникацию. 

1. Жизненная правда ценностей.

Мы говорим, что мы ценим что-то, когда твердо намереваемся это осуществить, сохранить и утвердить в реальности. Мы ценим терпимость, способность прощать, красоту природы, искусство, нашу свободу. То, что мы называем ценностями, создает некие направляющие горизонты для нашей жизненной ориентации в жизни, для наших практических действий и, в целом, отношений с миром. Ценности придают жизни особое качество, в смысле ее содержания и сущности. Способ бытия ценности состоит для человека в усилии достижения (obtaining). В таком усилии испытывается наша сила, открывается поле деятельности, проверяется верность тому, что для нас действительно значимо. Ценности тесно связаны, прежде всего, с некоторой перспективой, с возможностями и потенциалами: легко узнаваемое отличие между фактами и ценностями берет начало именно в этом. Факты – это то, что имеется в наличии, ценности же то, что можно получить в процессе достижения, то, что создает общую направленность, особую размерность для всех наших замыслов и поступков. 

Жизнь, в которой проявляется ее ценность для нас и для других людей, доставляет удовольствие. Ценности переживаются как нечто в высшей степени приятное, отсутствие ценностей, напротив, проявляется как разочарование и тоска. Поэтому в реализации себя, во всех наших житейских делах, обращение к ценностям является ярким проявлением нашей мечты, наших желаний и нашей воли – даже если они остаются для нас не совсем ясными и понятными. Другими словами: наряду с тем, что ценности и их происхождение обусловлены сферой сущностей, качественной определенности вещей, способ существования ценностей относится непосредственно к интенсивности жизненного опыта, экзистенции. Мы можем сказать, что в ценности мы предполагаем сообщительность (process of mediation) между существованием и сущностью. «Я становлюсь тем, кто я есть на самом деле», - именно этот процесс мы называем ценностью. Исторически развертывающееся соотношение между сущностью и существованием есть, в тенденции, процесс открывания в бытии истины. Между пустотой, если не сказать темнотой, простого наличного существования человека и светом, который открывается в полноте бытия, истина выполняет работу сообщительности (mediates), объединяя высокими смыслами наши устремления, желания и волю. Когда я становлюсь тем, кто я есть на самом деле, если все идет хорошо, мои желания со временем становятся все более истинными. Ценность становится основой для оценки, для самой способности ценностного суждения: ведь мы говорим «да» или «нет», исходя из возможностей реализовать намеченное. Именно в коммуникации указанная процессуальность ценности становится явной. Когда Мартин Лютер Кинг ясно и четко выразил свою жизненную позицию словами «У меня есть мечта» и использовал этот девиз в конкретном политическом действии, он признал определенную ценность и реализовал ее. 

Жизнь людей, которая строится в соответствии с их ценностями, требует специального изучения. Ценности не одинаковы в различных областях общественной жизни и в разных социальных ситуациях. Ценности могут также деградировать, становиться «шаблонным» понятиями (readymade categories), которые отделены от внутренне присущего им процесса самореализации, становления и поэтому постепенно превращаются в «застывшие», сугубо формальные средства оценки происходящего. Такое овеществление есть разрушение ценности. Поэтому язык подлинных ценностей всегда остается изменчивым, в нем скрываются противоречия, возможность обмана и даже предательства. Но язык ценностей очень легко может стать и формой назидательного морализма. Это опасность вообще внутренне присуща природе ценности. Да, ценность – это особое измерение, в котором соединяется пустота чистого, наличного существования с перспективой для его раскрытия и реализации должного - того, что должно явиться в полноте существенного. Но потому, что ценность является мотивом для целеполагания, мы склонны «пропустить» процесс реализации и сосредоточиться исключительно на результате, на объекте, который соответствует нашей цели. Из-за того, что процесс реализации есть процесс овнешнения, он почти неизбежно «уводит» нас к тому, чтобы цель, то, к чему стремимся, выглядела как нечто существующее только внешним для нас образом, независимо от процесса ее достижения нами. Возможный вклад философии в понимание того, как мы обращаемся с ценностями в нашей жизни (назовем это «ценностной мудростью») связан с переносом нашего ума и сердца обратно, от результата к процессу - с возможностью показать, что конечный пункт становится реальным только тогда, когда то, к чему мы стремимся, не является чем-то внешним относительно процесса достижения нашей цели.

Мы сказали, что ценности не везде одинаковы. Наши ценности не одинаковы в каждую историческую эпоху, в  каждой культурной группе. Ценности не постоянны даже в течение одной человеческой жизни. Возможно, базовые общепринятые ценности, такие, как ценность жизни, уважение других, основные культурные табу, например, запрет на инцест и убийство, отражают самые простые требования социальной жизни, без выполнения которых наши действия могут стать просто опасными для окружающих. Эти требования являются вполне устоявшимися в нашем сознании и в сфере бессознательного тоже. Кроме того, такие почти универсальные принципы социальной иерархии (кстати, весьма влиятельные для нашего сознания), как власть и подчинение, отношение хозяина и раба, могут также происходить отсюда. Мы не уйдем также далеко от истины, если скажем, что в реальности непрерывно идет «рассеивание», упрощение ценностного начала, его фрагментация вплоть до уровня полного хаоса ценностей, ориентаций и направленностей. Подчеркнем в этой связи, что коммуникация может устанавливать соотношения между различными ценностями, может способствовать взаимного пониманию, но только на основе признания изначально присущего ценностям процесса их диверсификации.

Итак, ценности образуют важнейшее измерение бытия в целом. Это проявляется в нашем поведении, даже если мы не сознаем, что мы поддерживаем какие-либо ценности или следуем им по жизни. Когда же ценности материализуются в некоей власти, которая надстраивается над нами в качестве внешней, надличностной сущности, мы нуждаемся в критическом отношении к этой ситуации, а иногда в переоценке ценностей, чтобы показать, что мы сами создали этих внешних «идолов» и чтобы вернуться к адекватному пониманию ценности. Одним из показательных примеров указанной возможности овеществления ценностей является подмена ценности как таковой меновой ценностью, или уравнивание ценности и цены. Это уравнивание возникает из отрицания дистанции, разрыва между предметной реальностью и ценностью. Поскольку, по крайней мере для части социального сознания, «Я» человека есть та роль, которую он исполняет, постольку ценность чего-либо может проявляться в его чисто меновым аспекте. Связь между экономическим отношением и иллюзией объективации, в соответствие с которой мы пытаемся приводить наши устремления, если даже и убегая от этой ложной объективности, то только для того, чтобы ее усугубить, становится ясной в понятии меновой ценности. Отождествление ценности с меновой ценностью есть одна из форм практицисткого перфекционизма, результат отрицания разрыва между реальностью и желанием. Хотя только «внутри» желания стремление к чему-либо и может существовать. В основе показанного упрощенного подхода находится и соответствующее ему «как бы желание», в котором на самом деле не осознается его подлинная природа и которое по сути дела само себя убивает. Именно это движет формализмом, будь то формализм коммуникативный, политический, эстетический или психологический. Перфекционизм есть необходимое следствие товарного производства, в терминах К.Маркса. В этом явлении теряется исконная природа ценности, более того, ценность превращается в фетиш.

Возможности «выпадения» ценности в фетиш напоминают риски канатоходца. Уклон в одну сторону приводит к тому, что ценность может «сорваться», исчезнуть качественным образом - в опредмеченной морали (правила этики). Уклон в другую сторону связан с количественным аспектом - с доминированием меновой стоимости (нигилизм). В обоих случаях движение вперед больше невозможно, живительная нить между существованием и сущностью – та, благодаря наличию которой возможно движение жизни и та, которая по выражению Ницще, напоминает веревку, протянутую на бездной, - рвется. «Человек – это веревка, протянутая между животным и Сверхчеловеком, канат над бездной. Опасно решиться, опасно идти, опасно оглянуться назад, опасно испугаться, опасно остановится в нерешительности», - писал Ницше [1]. А так как становление человека, его движение по жизни не происходит в изоляции, то прежде всего наша коммуникация и представляет собой эту натянутую над бездной веревку. Рискованное балансирование на ней может трактоваться как ценность. Здесь мы видим основополагающую причину для общеизвестного наблюдения, что коммуникация всегда является ценностно нагруженной.

Критика возможного овеществления ценности сама по себе не лишена ценности. Это базовая ценность, которая в то же время является ценностью предельной, обеспечивая беспроигрышную позицию в критике такого овеществления. Другими словами: критика интересов, который маскируются под факты (морализм, капитализм) сама по себе есть выражение интереса. «Веревка» - имеет определенную направленность. Без этой направленности и, соответственно, вовлеченности – в конечном счете, вовлеченности в высшую истину – мы не сможем прийти к различению овеществления как такового. Если нет цели - пересечь пропасть, то и опасность упасть для канатоходца не возникает. То есть, не может быть чисто рациональной или логической критики ценности и ее фетишизации. Истина – всегда выбор, принятие чьей-то стороны, поэтому она в первую очередь ценность и только потом некое непредвзятое утверждение. Ценности, которыми мы живем, укоренены в этом рискованном процессе поиска истины и могут быть выдернуты с корнем из него, только если потеряют всякий смысл. Сообщительность между сущностью и существованием есть раскрывающаяся открытость бытия ценности. В этой сообщительности создается энергия становления их в сущем, та свобода, которая, вздымаясь, позволяет превозмогать, увы, неизбежную возможность для самоотрицания ценностей в их наличном, поверхностном «успокоении» делами дня.

2. Ценностное достоинство коммуникации

Мы говорим о ценностях как о чем-то весьма разнообразном. Заметим, что какое-то отдельное звено в цепочке передачи информации также может иметь определенную ценность. Ценность сама по себе есть некий коммуникативный код, внутренне сложная, замкнутая система связей и отношений. Возможность такого локального типа коммуникации, однако, паразитирует на других формах коммуникации, являясь их овеществлением. 

Вообще говоря, феномен коммуникации, собственно, и проявляется именно в ограничении ее сугубой, «практической», полезности. Если мы принимаем идею субъекта как движения между существованием и сущностью, концепт субъективности как разрыва между желанием и желанным (Лакан), а также возьмем подобный подход в качестве инструмента для анализа коммуникации, мы увидим, что коммуникация является единственной реальной возможностью для опознавания указанных глубоких разделений в каждом из нас [2]. Когда мы говорим что-то друг другу, мы делаем как бы «из вне», идя к нашей собственной «недостаточности», и адресуясь к такого же рода «недостаточности» в другом, мы устанавливаем некую общность точно в том месте, где мы есть так, как будто нас нет. Именно в таком типе общности наши истинные желания могут быть узнаны, именно в такой общности мы как бы находимся дома. Здесь мы имеем дело с предельной мерой (measure of the ultimate), по выражению Э.Блоха, с помощью которой мы можем показать, почему и как коммуникация является основополагающей для социальных и экзистенциальных отношений и что это обстоятельство является руководящим принципов праксиса коммуникативной мудрости, независимо от места в социальной иерархии [3]. Я думаю, концепт коммуникативной мудрости, если мы его понимаем указанным образом, является таким дополнением теории коммуникации, аналог которого нельзя обнаружить в истории, включая риторическую традицию и включая совсем недавние построения в критической теории. Универсальность, которая кроется в коммуникации, родственна этой самой «недостаче» гораздо более, чем прагматические принципы идеальной речевой ситуации. Ирония состоит в том, что отсутствие идеальной речевой ситуации в реальности, и вместе с тем ее трансцедентальный статус в теории Хабермаса, может рассматриваться как сложная, почти фетишизированная инверсия показанного разрыва.

3.Троянская Елена.

В работе «Принцип надежды» Э.Блох подробно излагает рассказ о Троянской Елене [4]. В этом повествовании, в котором изображается Эврипид и которое было использовано для либретто оперы Хофманншталя, Менелай, возвращаясь из Трои, во время шторма прячет Елену, которую он наконец-то возвратил себе, в заливе Фарос, около Египта. Менелай высаживается на остров и ищет проводника, кого-нибудь кто укажет ему и его команде путь домой. Так он попадает в какой-то дворец. И когда он оказывается внутри, к нему приближается Елена и говорит, что она прожила там уже десять лет. Она никогда не видела Париса, и хранила верность своему мужу все эти годы войны. Оказывается, что та Елена, которая якобы была похищена и вывезена в Трою - всего лишь иллюзия, сновидение, коварно наведенное Герой. Понятно, что Менелай не верит ей: все его лишения и страдания слишком велики, чтобы принять это. Он уходит, возвращается на корабль. Однако пропадает и вестник. Троянская Елена исчезает, растворяясь в «огненном воздухе». 

Троянская Елена - это мечтательный образ: «она была здесь во время всех приключений», пишет Блох. Египетская Елена – это мечта, желаемый для претворения в жизнь объект. Но исполнение его мечты, встреча, означает именно исчезновение этого мечтательного образа, который однако уходит, оставляя за собой огненный след, как будто чтобы оставить в памяти что-то еще, что-то невыполненное, то, что всегда остается после случившегося и прошедшего. Этот рассказ является толкованием отношения между существованием и сущностью. Здесь показано, что процесс реализации не относится только к признанию разрыва между желаемым и действительным, не связан с преодолением недостатка в чем-либо. Исполнение мечты, скорее, напоминает направленный взрыв: реализация «прогоняется» (shot through) через разрыв между сущим и должным, сохраняя внутри себя собственный разрыв. Причем этот последний разрыв никогда не уменьшается. Здесь находится ядро, стержень нереализованного в самом процессе реализации. Эта диспозиция обнаруживается именно как не устраняемый, но манящий разрыв между образом мечты и объектом, так как образ мечты не скрывается от реализации, но, по выражению Блоха, всегда «воспламенен» реализацией. Определенная же тождественность между образом мечты и реализованным объектом, «идентичность идентичности и не-идентичность», это момент, когда египтяне также увидели мерцание, что окружало Троянскую Елену. Этот момент описан Блохом как пауза покоя (rest), как возвращение домой. И это положение, которое тоже может быть показано только негативным образом, как идентичность идентичности и не-идентичность. В анализе же коммуникации, когда разрыв реальности во всей его полноте его проявления признается в качестве «места» коммуникации, такое состояние раскрывается тезисом: понимание без присвоения (understanding without appropriation). Такое состояние в качестве цели возможно только как надежда, однако без такой надежды нет коммуникации. Ценность и коммуникация оказываются неразрывно связанными концептами, взаимно проясняющими и уточняющими друг друга.

Литература.

1.  Friedrich Nietzsche, Thus spoke Zarathustra – A book for all and none, Cambridge: Cambridge University Press 2006, Prologue, 4.

2.  Jacques Lacan, “The Function and Field of Speech and Language in Psychoanalysis”, in: Écrits, New York: Norton 2006

3.   Ernst Bloch, Tübinger Einleitung in de Philosophie, Frankfurt: Suhrkamp Verlag 1970.

4.   Ernst Bloch, Das Prinzip Hoffnung, Frankfurt: Suhrkamp Verlag 1959, pp. 210-213