Сравнительно-исторический метод в гуманитарных исследованиях и русская идея

Во второй половине XIX века в России сложилась историософская концепция, получившая название русская идея. По мнению автора, она была определенным этапом эволюции русской национальной идеи. В это время в русской фольклористике и литературоведении появилось течение, которое избрала своим основным методом сравнительно-исторический. В статье выявляется взаимосвязь русской идеи и сравнительно-исторического метода в гуманитарных исследованиях.

"Исторической предпосылкой формирования русской национальной идеи в XIX веке стала победа над наполеоновскими полчищами и свободолюбивые духовные поиски русской дворянской интеллигенции, в частности, декабристов. 

Великая литература XIX века вышла из подвига 1812 года, она выросла из Победы под Бородино и Малоярославцем, из разгрома захватчиков на Березине, взятии Парижа. Она зародилась в недрах сражающейся русской армии (Денис Давыдов, Фёдор глинка, кавалерист-девица Дурова), преломилась в стихах Пушкина и Лермонтова, в «Певце во стане русских воинов» Жуковского, вершинно поднялась в «Войне и мире» Толстого. Можно с уверенностью сказать, что «золотой век» русской литературы XIX столетия был взращен и одухотворён той великой Победой 1812 года, и русская литература не позволила опорочить, сфальсифицировать и забыть державную и народную победу. Это ли не урок нам!"*

 О значении исторического труда Карамзина, названного Борисом Эйхенбаумом героическим эпосом русского народа было написано много. Пушкин и Чаадаев, два великих ума, придерживались различных взглядов на историческое развитие России, спорили друг с другом, но их мысли и даже разногласия были одинаково плодотворны для русских, искавших обобщающих формул для определения исторической сущности своего отечества. Большим вкладом в становление русской национальной идеи были труды отечественных этнографов, в начале XIX века рьяно взявшихся за изучение русской старины. Позади осталось наивное стремление восемнадцатого столетия найти «дух народов» в незыблемой природе естественного человека и в случайностях исторической жизни. XIX век понял значение истории как закономерного процесса, он сформировал историзм в его различных проявлениях.

Одним из таких проявлений историзма был сравнительный метод, утвердившийся в русской гуманитарной науке с конца пятидесятых годов позапрошлого столетия.

Но прежде чем сказать о нем, несколько слов о том, что предшествовало ему в российских гуманитарных исследованиях. Скажем о господстве мифологической школы в фольклористике и изучении древнерусской литературы. 

Его главным представителем в России был Александр Николаевич Афанасьев, опубликовавший книгу «Поэтические воззрения славян на природу» (1866–1869). Вслед за ним пришел Ф.И. Буслаев, многочисленные труды которого относятся к более позднему времени. 

Основная идея учёных мифологического направления заключалась в том, что в основе духовной жизни древних народов лежала мифология, получившая разработку и развитие в разнообразных художественных произведениях устного фольклора. Ученые мифологической школы утверждали, что наличие сходных сюжетов и мотивов в фольклоре и древней литературе различных народов часто удаленных друг от друга во времени и пространстве – объясняется общностью их мифологических представлений – что в свою очередь вызвано общностью психического склада человечества.

«Мифологи» – сначала немецкие, например, братья Гримм – накопили много интересных материалов, сделали массу тонких наблюдений, ввели в научный и литературный оборот сказки, пословицы и многое другое. Вслед за Германией изучение фольклора сделало большие успехи в России и в других европейских странах. Под влиянием этих достижений в России в сороковые годы XIX века появилось и утвердилось в общественной мысли понятие народности. Под народностью понимали совокупность обычаев, особенностей быта, представлений и верований этноса. В независимой русской мысли народность противопоставляли летописи княжеских и царских ратных подвигов и завоеваний, указов и повелений, иногда и казней. В эти годы Бокль в Лондоне уже обдумывал свою «Историю цивилизации в Англии», позже ставшей настольной книгой русских либералов. Но и в официальной идеологии России нашлось место термину народность, который Уваров включил в свою известную формулу – где он был со временем истолкован как антитеза западническому либерализму.

Однако чем больше рос снежный ком конкретного этнофольклорного материала, чем больше насыщалось общественным смыслом понятие народности, тем очевиднее становилось несовершенство методологии мифологов. Все заметнее проявлялась гадательность и произвольность их теоретических построений и в особенности натянутость тех объяснений, которые они давали памятникам фольклора и древней литературы. Надвигался кризис старой методологии. Чувствовалась потребность в новых идеях.

Опубликованные в пятидесятых годах работы Александра Николаевича Веселовского проложили новый путь в гуманитарных исследованиях. В этих трудах ученый дал блестящие образцы применения сравнительно-исторического метода.

Скажем несколько слов о личности Александра Николаевича. Дворянский род Веселовских дал России многих выдающихся деятелей. Особенно известны три брата – Авраам, Исаак и Федор – все три дипломаты времен Петра Великого. В Англии и других европейских странах они успешно выполняли важные дипломатические поручения, но иногда им приходилось скрываться в этих странах – они, прослышав о преследованиях, которым подвергались их друзья и покровители в России, боялись вернуться домой. Их непростые судьбы подробно описаны в исторической литературе. Александр Николаевич родился в Москве в семье генерала и крупного землевладельца. Научная деятельность его началась заграницей. Венцом этого периода было исследование «Вилла Альберти», опубликованное на итальянском языке. Оно имело большой успех в кругу западноевропейских ученых, и Веселовский стал подумывать о том, чтобы навсегда обосноваться в Италии. Но слава его дошла и до Петербурга, и оттуда в Италию пришло письмо с предложением занять место заведующего кафедрой Петербургского университета. Александр Николаевич это предложение принял, и с тех пор его деятельность была неразрывно связана с петербургским университетом и городом на Неве.

Суть научных поисков Веселовского в следующем. Изучив множество произведений древнерусской литературы, ученый обнаружил в них ряд мотивов и сюжетов, которые встречаются в литературных памятниках других народов, в частности, народов Западной Европы. Веселовский показал, что общность сюжета относится не за счет наличия некоторых общих мифов, но нередко является результатом заимствований. Свои наблюдения Веселовский распространил на большое число произведений, во многих случаях показав конкретно-исторические пути заимствований и влияний. Так созрел и укрепился сравнительно-исторический, или компаративный метод фольклористического и литературоведческого исследования.

Александр Веселовский не был единственным европейским ученым, разрабатывавшим в пятидесятые годы компаративный метод. В предисловии к немецкому переводу «Панчатантры» (1859) Т. Бенфей на большом конкретном материале показал, что сюжетное сходство фольклорных и литературных произведений может объясняться тем, что литературные сюжеты перемещаются в пространстве, переходя из страны в страну, от народа к народу. Так, из Индии многие сюжеты попали к персам и арабам, а от них к народам Европы. Примером являются «Сказки тысяча и одной ночи».

Соображения Бенфея дали толчок «теории заимствований, использованию компаративного метода в фольклористике и литературоведении. Но вскоре они подверглись серьезной критике. В особенности это относилось к подходу к историческим фактам, характерному для Т. Бенфея. Немецкий филолог в своих построениях находился во власти господствовавшей в то время «индоевропейской лингвистики», особенное значение придававшей санскриту и рассматривавшей Индию как прародину всех европейских языков, да и всей европейской словесности. В отличие от Бенфея, Александр Веселовский ввёл в научный обиход обширный славянский материал, проанализировал множество древнерусских сказаний, поставив их в связь с западноевропейскими повестями. Одна из его самых известных работ называется «Славянские сказания о Соломоне и Китоврасе и западноевропейские легенды о Морольфе и Мерлине» (1872).

В сороковых годах XX века во время навеянной политическими мотивами компании по «борьбе с космополитизмом» официальная большевистская наука обвинила Александра Веселовского в космополитизме. Имя его не сходило со страниц статей и памфлетов, в которых разоблачались «безродные космополиты». Если считать критерием исключительную межнациональную широту научного кругозора Александра Николаевича, его владение многими европейскими языками, его действительно можно назвать космополитом. Возможно, что подобно многим богатым дворянам своего времени, годами живших в странах Западной Европы, Веселовский в своих житейских привычках, а, не исключено, и научных подходах не был чужд некоторого «европеизма» – так же, как, например, И.С. Тургенев. Но он был верным сыном России и ничего антирусского в его научном творчестве не было. Как раз наоборот: достижения сравнительно-исторического изучения культур показывали богатство международных связей русской культуры, существовавшее с древних времен, и тем самым свидетельствовали о достоинстве русской культуры. По сути дела сравнительно-исторические исследования указывали на то, что русской культуре было что дать человечеству и что она обладала способностью самобытно развиваться, усваивая чужеземные влияния. Другими словами, был собран конкретный материал для обоснования тезиса об интернациональном измерении русской культуры. Несколько позже этот материал межнациональных связей вошел в комплекс представлений о двуединой основе русской национальной идеи – как утверждения о внутреннем богатстве русского национального развития и как его внешней духовной экспансии и силе поглощения ею иноземных влияний.

Однако нельзя отрицать, что сравнительно-исторический метод на раннем этапе его развития имел и серьезные недостатки. С особой силой они проявились в книге Алексея Николаевича Веселовского, родного брата Александра «Западное влияние в новой русской литературе». Алексей Николаевич родился в Москве, в молодости служил в армии, затем окончил Московский университет. В дальнейшем его академическая деятельность оказалась связанной с этим университетом и вообще с Москвой. Выйдя в отставку в офицерском чине, Алексей Николаевич посвятил свою жизнь литературоведческим исследованиям, преимущественно в области западной литературы. Его многочисленные эссе написаны живо и увлекательно. Но наибольшую известность ему принесла книга, уже упомянутая нами. Ее первое издание вышло в 1883 году, за ним вскоре последовало еще несколько изданий, в 1916 году вышло пятое издание. Впрочем, автору книга принесла не только лавры. Рецензенты отметили то, что они поняли как антипатриотический дух книги: мол, автор кроме иностранных влияний, ничего в русской литературе не видел. Веселовский энергично защищался, писал одно за другим предисловия к новым изданиям, не скупился на сильные слова, уверял, что сам ненавидит «чужебесие» и уж конечно никакого отношения к нему не имеет. Но это помогало плохо.

Так было сто лет назад. Но и сегодня, перечитывая книгу Алексея Николаевича, испытываешь чувство оскорбленной национальной гордости. Глава за главою, страница за страницей идут утверждения, что такой-то русский классик был под французским или немецким или иным влиянием, в молодости много читал иностранных книг и так до конца своих дней остался под их воздействием. Больше ничего о его творчестве не сказано. Невольно создается впечатление, что кроме этих влияний в его произведениях ничего и не было. Петербургскую Академию Наук, пишет Алексей Веселовский, создали немецкие ученые. Крылов в молодости увлекался чтением французских книг и под их влиянием написал свои пьесы. Позже читал Лафонтена и создал свои басни, переводя его, или используя его сюжеты. И т. д.

А ведь это и в самом деле так?! Только почему автор не добавил к сказанному, что Ломоносов, воспользовавшись тем, что сделали немцы, продвинул дела в Академии вперед, а некоторым чересчур амбициозным немецким ученым объявил войну?! И почему он умолчал о том, что басни Крылова написаны замечательным русским языком, критика в адрес власти перенацелена с французского абсолютизма на русский? И что некоторые басни Крылов написал самостоятельно, не пользуясь наследием Лафонтена, 

который, кстати сказать, широко использовал сюжеты Эзопа? Если бы он упомянул об этом хотя бы бегло, все претензии к нему были бы сняты.

Но неужели А. Веселовский, ученый большой эрудиции, ничего не знал о самобытной переработке иностранных влияний в русской литературе? Об этом известно даже просто образованной публике. Нет, конечно, он об этом отлично знал. Но Алексей Веселовский придерживался господствовавшей в те времена позитивистской методологии. А она запрещала ученому выходить за рамки заявленной темы, требовала как можно ближе держаться фактов и избегать обобщений и, боже упаси, всяких чувств. Ученый поставил своей задачей констатировать наличие иностранных влияний в русской литературе – и сделал это весьма успешно. Остальное его не касалось. И получился конфуз. Почтенный профессор, родом из семьи, на протяжении столетий служившей России верой и правдой, очутился едва ли не в компании каких-то нигилистов, людей, славного своего родства не помнящих.

Разумеется, возможны другие истолкования несомненного факта игнорирования А. Веселовским самобытного освоения западных влияний в русской словесности, и именно такие истолкования были сделаны теми советскими учеными, которые «боролись с космополитизмом». Но мы полагаем, что ошибка А. Веселовского – методологическая, и национальный нигилизм тут не при чем.

В последней трети XIX века в гуманитарных исследованиях продолжалось как накопление и обработка фольклорно-языкового материала, которое началось еще в XVIII веке и которым дали импульс труды А.Н. Афанасьева и Ф.И. Буслаева. Работа над толковым словарем русского языка, в которой приняли участие Петр Киреевский и другие энтузиасты, была, прежде всего, подвигом Вл. Даля, который посвятил ей многие годы жизни. Отметим, что под влиянием компаративизма Буслаев в последние годы творческой деятельности трагически прерванной слепотой стал использовать в своих трудах компаративный метод.

В своем дальнейшем развитии компаративизм преодолел многие недостатки своих первых начинаний. Вехой на пути его развития стал 1905 год, когда в Париже под редакцией Ф. Бальденсперге стал выходить журнал «Обозрение сравнительной литературы», международный по составу участников. Среди его авторов не последнее место заняли русские ученые. Получили широкую известность труды академика В.Ф. Шишмарева, позже – М.П. Алексеева, который на склоне лет был удостоен звания почетного доктора Сорбонны.

Сравнительно-исторический метод широко используется в гуманитарных исследованиях и сегодня.

Что же касается эволюции русской национальной идеи, ее успехи в последней четверти XIX и в XX веках были довольно скромными. Ярким эпизодом была защита идей Н.Я. Данилевского от критических выпадов Вл. Соловьева, который в этих выступлениях проявил себя как последовательный космополит. Возражая ему, Н.Н. Страхов высказал ряд глубоких суждений.

Однако несколько брошюрок различных авторов, в которых ставился вопрос об исторической роли России, ничего существенного не прибавили к высказанному ранее.

Сегодня среди множества концепций, противоречивых взглядов вырисовывается одна более или менее очевидная мысль. Россия должна обрести более тесные связи с мировым сообществом каким бы несовершенным то сообщество не было бы. Но наша страна должна войти в него с высоко поднятой головой, сохраняя и приумножая национальное достоинство русских и своеобразие своей культуры.

Но вернемся к России середины XIX века. В это время и несколько позже в России возникла философская концепция, получившая название «русской идеи». Ее авторами принято считать Влад. Соловьева и Ф.М. Достоевского. О русской идее написано очень много. Мы ограничимся напоминанием о том, что ее создатели подчеркивали вовлеченность России во вселенскую соборность (Соловьев) и «всемирную отзывчивость» русского человека (Достоевский). Нам представляется, что это было разработкой русской национальной идеи, сложившейся уже в первой половине XIX века в направлении включения России во всемирно-историческую панораму. Чтобы наша мысль стала понятной, необходимо сказать несколько слов о том, какой нам представляется структура русской национальной идеи в одном из ее аспектов, который назовем условно горизонтальным.

В этот термин мы вкладываем следующий смысл. В течение многовекового исторического развития русская национальная идея (как, впрочем, и национальная идея других народов) росла и крепла, обогащаясь все новыми наслоениями. Ее субстратом остался древний пласт представлений: чувства общности между соплеменниками, общая потребность в защите родных алтарей и очагов и этноцентризм. В дальнейшем, однако, возникли куда более сложные представления, в поздние эпохи уже историософского свойства. Все это можно назвать вертикальным измерением национальной идеи. В ходе исторического созревания национальная идея росла также «вширь».

Ее географо-исторические горизонты неуклонно раздвигались. Первоначально национальная идея (или то, что ей предшествовало) заключалась в утверждении достоинства своего народа. Это достигалось обращением к успехам в труде, верности своим богам и своим обычаям и, не в последнюю очередь, героическим свершениям в деле защиты своей родины от ее врагов. Последнее было уже некоторым выходом за рамки собственно своей страны, поскольку речь шла об иноземных захватчиках. Однако в этих нарушителях мирной жизни и территориальной неприкосновенности этноса обычно не видели ничего хорошего и поучительного. Военный контакт – в виде ли обороны или грабежа чужих земель – был малопродуктивным с точки зрения расширения культурных горизонтов. В условиях зрелой цивилизации положение несколько изменилось – например, оккупация Парижа после разгрома Наполеона позволила русским офицерам-дворянам познакомиться с Европой и ее культурой – но в целом войны всегда несли и продолжают нести скорее отчуждение, чем межнациональное духовное обогащение. Это последнее возникает в результате мировых культурных контактов и внутренней зрелости взаимодействующих обществ. С развитием капитализма в Европе начинается постепенный процесс создания взаимозависимого мирового сообщества. Под его влиянием национальная идея пополняет свой философский арсенал, включая теперь не только гордость народа своими достижениями внутри страны и своей оборонительной мощью, но и представления о месте своего народа на всемирно-исторической арене. Национальная идея теперь не только осмысляет собственное физическое и духовное могущество нации, но и ее способность оплодотворять чужие культуры и получать от них духовные ценности, творчески осваивая их. Не расставаясь со своей привычной гордостью, проистекающей из сознания собственных достижений, мы теперь начинаем понимать, что наша способность общаться с другими народами, давая им что-то свое и получая от них ранее неизвестное нам – мы осознаем, что это тоже наше достоинство. Наш народ предстает перед нами не только как творец собственной истории и культуры, но и как донор и реципиент других культур. Это мы и называем горизонтальным ростом национальной идеи, становлением ее интернационального измерения.

Нам представляется – и в этом смысл нашего научного сообщения, что русская национальная идея, пройдя через первый этап своего развития, связанный с романтизмом, этап утверждения собственного достоинства русского народа, во второй половине XIX века пришла к более широким, уже всемирно-историческим горизонтам. В это дело внесли свой вклад, возникнув и развиваясь независимо друг от друга, как русская идея, так и исторический метод в фольклористике и литературоведении. Налицо, конечно, были общие предпосылки в духовной жизни русского общества, сделавшего в ту эпоху большой шаг вперед, но, с точки зрения идейных направлений и предметных аспектов русской мысли, это было конвергентное развитие.

Завершая наш очерк, подчеркнем, что наличие «горизонтального», всемирно-исторического измерения национальной идеи не только не умаляет достоинства народа, ее создавшего, но, наоборот, его укрепляет. Оно не противоречит его «вертикальному», автохтонному  аспекту, а только укрепляет национальную идею внесением дополнительного повода для национальной гордости. Поэтому «русская идея» Вл. Соловьева и Достоевского, как и труды братьев Веселовских следует рассматривать как вклад в эволюцию русской национальной идеи.

Мы хотим также отметить, что ограниченность объема нашей работы позволила нам лишь как бы пунктиром обозначить очертания большой и многообразной историко-философской проблемы.

Источник публикации: сайт Сетевое сообщество Российская культурология. Авторское название: "К вопросу о сравнительно-историческом методе в фольклористике и литературоведении XIX-ХХ веков."