Раздумья о родном языке

Родной язык предстаёт одновременно и индивидуальной чертой отдельного человека, и характеристикой всего этноса, к которому он принадлежит. Становясь врождённой чертой этноса и его страны, язык характеризует их, составляет самобытную национальную мысль и культуру, психический склад народа. В нём запечатлено прошлое и настоящее, многовековой опыт народа. Он служит условием независимости и свободы. Он олицетворяет Родину.

Счастье знать великого Расула Гамзатова, беседовать с ним даёт мне право вспомнить патетическую строку из его стихов о родном языке: «И если завтра мой язык исчезнет, то я готов сегодня умереть». Он был влюблён в свой родной аварский, на нём произнёс «слово «мама», первое из всех», на нём «песни над колыбелью Мать пела» и «отец рассказывал красивые и волшебные сказки». Восславлял и другой язык, хотя говорил на нём с акцентом и не писал стихов: тот, что «рассказал о далях беспредельных, всех сограждан отдал мне в друзья... И сердцем всем, сын горца, я привык считать родным могучий тот язык...». Русский язык открыл перед поэтом весь мир и придал его поэзии мировое звучание.

Учёные определяют родной язык по-разному. Наиболее распространена его описательная, а не сущностная дефиниция: это язык, которым человек владеет с максимальной глубиной и полнотой, на котором легче¸ быстрее и проще, чем на других языках, ему мыслится, который является для него наиболее удобной и привычной формой выражения мысли и общения. Более мудрые указывают, что это язык «кровного этноса» или увязывают его с процессом социализации. Современные нации явно не характеризуются биологически, и люди, выросшие «в чужом» национальном окружении, становятся в языковом, да и культурно-духовном плане его представителями. Справедливо говоря о родном языке как социальном явлении, нельзя забывать, что по крови он материнско-этнический.

Изощрённо предложение дополнить обе эти обусловленности тем, что язык позволяет личности себя самоидентифицировать: «Все остальные свойства языка вытекают из этого состояния, ибо лёгкость, быстрота и простота, удобность и привычность языкового употребления — это не что иное, как формы существования самоидентификации. При этом нельзя не учесть характер связи сознания с языком как абиологическим феноменом, то есть разобраться с понятиями сознание и самосознание, у которых различна мера вербальности, как и в связи языка и культуры, выступающих способами их экстериоризации»^*.

От увлекательного поиска простодушных или хитроумных определений кажется целесообразным обратиться к генезису самого явления. Признав, что суть родного языка в том, что он, как это само собой разумеется, и есть родной, полезно заняться изучением источников его происхождения и наблюдаемых коллизий и преобразований. При этом выяснятся и его отличия от «неродных», совсем чужих или родственных, один или несколько из которых почти каждый человек сегодня хорошо или плохо знает, по крайней мере, учил.

Язык усваивается вместе и параллельно со становлением мыслительной способности. Недаром говорится, что homo sapiens «разумный человек» — это обязательно и homo loquens «человек говорящий». Приоритет естественно принадлежит задаваемому мамой средству общения, её языку, языку её этноса. Природой запрограммировано усвоение языка (любого)¸ но, видимо, одного. Только в ходе пользования взятым языком длительно и с усилием (стихийно и в обучении) мыслительная способность по мере взросления укрепляется и совершенствуется.

Вполне уместно говорить о родном языке как отдельного человека, так и всего государства. Во многих государствах считают, как и у нас, родным не только свой материнский язык, но и язык государства в целом, поскольку его население состоит из одного этноса, из лиц с одним и тем же родным языком. Этноним становится естественным корнем именований языка и страны: швед, японец, грузин — шведский, японский, грузинский — Швеция, Грузия, Япония. Соотношение родного языка страны и родного языка отдельного её гражданина могут и не совпадать. Так, в Швейцарии многие граждане говорят по-немецки, по-французски, по-итальянски, и все эти языки считаются одинаково государственными. Многие, но не все швейцарцы знают, кроме родного, и остальные два.

В каждом современном государстве есть граждане иного происхождения, по рождению прошедшие или проходящие социализацию с малолетства не на материнском языке. Овладевая, повседневно пользуясь языком большинства, они тоже воспринимают его символом отечества. Мой покойный друг академик Н. И. Толстой был склонен, да и не он один, возражать против слова россиянин и, тем более, советский, настаивая на цепочке русский (язык, на котором говорят в России)) — русский (православный человек из русской семьи, даже нерусский по матери), Русь, Россия. Сомнительны и малоудачны и такие газетные противопоставления, как латыш и латвиец «подданный Латвии, но не латыш».

Русские лингвоцентричны, им нравится увязка Тургеневым судьбы России с существованием русского языка. А с каким языком сравнить швейцарцу удел своего отечества — разом со всеми тремя государственными? В отличие от них в Центральной и Южной Америке все испаноговорящие граждане видят в испанском родной язык своих во многом разных по устройству и судьбе стран, а отнюдь не только индивидуально свой родной язык, часто преувеличивая особенности произношения и словаря.

Исключения, как всегда и во всём, встречаются. У ребёнка в смешанной многоязычной обстановке, прежде всего, в двуязычной и бикультурной семье мыслительная способность иногда формируется сразу и параллельно на двух языках, отчего оба оказываются «первыми», в равной мере естественно данными, присвоенными, в отличие от «выученных» с тем или иным влиянием (негативным или положительным) первого и родного. Такие вообще-то весьма редкие ситуации изучаются онтобилингвологией (например, в МПГУ профессором Е. А. Хамраевой). Видимо, даже в случае полного двуязычия и редчайшего случая независимо раздельного мышления на каждом из них, с соответствующими членениями действительности, восприятием и отражением её, с двумя «национальными картинами мира», одна преобладает в тот или иной период жизни, в той или иной тематике.

Человек просто не может жить одновременно в двух странах, в двух культурных окружениях. Впрочем, к проблеме можно подойти и иначе: обращая особое внимание на эффект, который двуязычие оказывает на мыслительную способность (см.публикации последних лет в мировых журналах “Bilingualism: Language and Cognition”, “Journal of Cognitive Psychology“, “Psychology and Agimg”). Экспериментально, например, уcтановлено, что двуязычная молодёжь легче справляется с трудными проблемами, чем монолингвальная, что у билингвалов в среднем реже наступает старческое слабоумие. При этом встречаются и попытки учесть характер первичного (родного, полученного от матери) и вторичного (благоприобретённого, самостоятельно выбранного и выученного).

Одновременное приобретение двух родных языков с младенчества как одинаково первоначальных, исходных в становлении умения мыслить нельзя не признать исключением из процесса, по которому развивается подавляющее большинство людей. Даже в разноэтнической семье роль каждого языка не одинакова, по разным причинам они различно влияют и на выработку мыслительной способности ребёнка. Прежде всего, семья не живёт постоянно в двух странах, в окружении сразу обоих языков. На уровне социализации гораздо обычнее и естественнее разновесомый параллелизм, дискретность, пошаговость, проявляющиеся в произношении, оттенках словоупотребления, образности.

Остаётся неясным вопрос о мышлении вне языка, скажем, у глухонемых. Естественно звучат фразы «Не вижу смысла в его доводах», «Согласен с его видением проблемы», потому что, кроме языка, в нашем общении громадную роль играет зрение. Слепые же могут, скажем, судить, лишь о скверном или благом звучании слов, а не о красоте или уродстве лиц и предметов, ими обозначаемых, если только не осязают их прикосновением. В то же время благозвучие и какофония им доступны даже обычно глубже, чем зрячим. Умолчим о полных мысли мимах, танцорах и др.

Врождённые мыслительно-речевые навыки дают о себе знать даже при утрате языка в качестве постоянно используемого средства общения, при забвении его в силу проживания в другой стране и приобщения к иному этносу. По большей части люди не забывают родной язык, даже культивируют его в семейном общении. Используя в жизни и на работе второй, выученный язык, они мыслят на нём лишь частично, подсознательно практикуя некий перевод с родной «внутренней речи», как бы проверяя правильность выражаемого более привычной природной языковой материей.

Даже при великолепном знании чужого языка, как известно из наблюдений, в спешке, возбуждении, опасности и боли, теряя в полусознательном состоянии самоконтроль, под наркозом или на детекторе лжи человек возвращается к родному языку, начинает на нём вскрикивать, ругаться, считать.

Нигилистическим кажется призыв многих педагогов иностранного языка «забыть родной язык». Это невозможно, хотя несомненно следует стремиться преодолевать его излишнее воздействие, мешающее постичь особенности изучаемого. Говорят, что «знание языков расширяет кругозор», что «человек столько раз человек, сколько языков он знает», что «кто не знает другого языка, тот не понимает и свой собственный». Это всё несомненно. Однако в известной мере верно и то, что изучение другого языка есть всегда некоторое покушение на родной, на этно-национальную самобытность мышления. Не следует только экстремистски в политических целях доводить это обстоятельство до абсурда, считая, скажем, двуязычие, обогащающее человека, «двоемыслием» или «двоедушием». В то же время нельзя не принять всерьёз и споры вокруг возраста, в котором надо начинать учить иностранный язык, чтобы это не повредило восприятию родного.

Мне довелось наблюдать девушку с двумя родными языками, каждый из которых был автономен, независим от другого и раздельно связан очень прочно с закреплённым за ним миром, его реалиями и темами. Она мыслила по-русски (язык и культура окружающей среды, в которой жила и социализировалась, учась в школе, потом университете и работая), а также по-немецки (язык матери и отца — эмигрировавших в 1934 году в СССР, но так и не удосуживавшихся достаточно освоить русский язык). Семейная жизнь и внесемейная оказались разными и мало взаимодействующими мирами, каждый со своим языком и культурой, оказавшимися сильнее общей идеологии. Девушка совершенно не была способна переводить с языка на язык, не могла обсуждать московские дела по-немецки (Du kannst das auf Deutsch nicht sagen), по понятным причинам старалась и не показывать своё «немечество» окружающим. При встрече после её возвращения в ГДР после войны она на безупречном русском расспрашивала меня обо всём, даже о похороненных в Москве родителях, но о своей нынешней берлинской жизни могла рассказывать только по-немецки. Не раз встречались мне в смешанных семьях дети, которые говорили с куклами на разных языках в зависимости от того, кто подарил данную куклу.

Язык замыкает весь мир отдельного человека и его родины, даёт обычно название ей, её населению, культуре, истории, оборачивается универсумом, даже отгораживает от неё другие язЫки (в смысле «народы»). Хотя он и не выбран по воле, а дан родителями без спросу, он закреплён этнически и сознательно принадлежностью к данному народу, даже если иной раз они и не такие, как хотелось бы. Его, как и собственное тело, руки, глаза, голос, каждому гражданину суждено беречь и любить. Но можно ли жить только в своём мирке, особенно в условиях нынешней глобализации всего мира?

Поставив, пусть и не найдя на них вполне разумных ответов, сложнейшие вопросы: (1) может ли быть у человека в самом деле два родных языка, (2) может ли быть двуязычным целый этнос, а также (3) являются ли билингвы бикультуралами с двумя разными типами мышления, перейдём к проблеме языка как сущности, вообще инструмента общения и взаимопонимания людей и стран на Земле. Именно это со времён Вавилонского столпотворения чрезвычайно озадачивает и волнует человечество.

Мы молим Всевышнего: «Да свершится воля Твоя. Да приидет царствие Твое на земли, яко же на небесех». Смешением языков Всесильный вряд ли наказывал людей за дерзкую попытку проникнуть в Его небесные чертоги. Напротив, Творец, разделив людей многими языками на племена, этносы, страны, оставил им всем самоё орудие (звуковой человеческий язык) и умение общаться и мыслить. На благо всему человечеству Он сподвиг каждого самостоятельно развиваться, раскрывать заложенную творческую потенцию по-своему, решать даже схожие задачи независимо и соревновательно, стараясь не отстать от других, быть лучше, умнее, сильнее.

Чтобы следить за успехами друг друга, перенимать, заимствовать полезное, не замыкаясь в своём родном мире, только в своей культуре, вере, хозяйстве, кухне, веками повсюду ценили международные связи, пестовали толмачей и переводчиков, поощряли массовое изучение чужих языков. Гордились обычно, если их язык тоже изучается в иных странах. Пушкин мечтал; «И назовёт меня всяк сущий в ней язык», то есть каждый народ, племя, этнос, нация.

Публиковалось:  Русский язык и литература в пространстве мировой культуры: Материалы XIII Конгресса МАПРЯЛ (г. Гранада, Испания, 13–20 сентября 2015 года) / Ред. кол.: Л. А. Вербицкая, К. А. Рогова, Т. И. Попова и др. — В 15 т. — Т. 6. — СПб.: МАПРЯЛ, 2015. Стр. 298-303

ПРИМЕЧАНИЯ

^* Cорокин. Ю.А. В чём же суть понятия «родной язык»? // Русский язык в национальной школе. 1990. № 9. С. 10.