Двусмысленность как качество речи – с античности до наших дней

В статье представлена история изучения такого риторического понятия, как двусмысленность, начиная с античности и заканчивая современностью, кроме того, указаны основные точки зрения лингвистов на ее прагматический статус. 

В риторике двусмысленность традиционно оценивается скорее как отрицательное качество речи, хотя не всегда это соответствует истине: можно сказать, что на протяжении тысячелетий это свойство естественной речи вызывает к себе амбивалентное отношение. В настоящее время, когда в связи с развитием компьютерных технологий вопросы понимания речи становятся все более востребованными, такие качества речи, как ясность и однозначность, а следовательно, и их противоположности, к которым относится двусмысленность, снова находятся в фокусе исследовательского интереса, чем и обусловлен выбор темы исследования.

Мы определяем двусмысленность как наличие у высказывания или его фрагмента двух и более смыслов, проявляющихся одновременно или последовательно, обусловленное сочетанием языковых факторов создания двусмысленности с особенностями контекста. Во избежание субъективности мы исключаем из определения фактор интерпретатора (предположим, что подавляющее большинство носителей русского языка интерпретируют двусмысленные высказывания примерно одинаково).

Рассмотрим историю изучения понятия двусмысленности. По некоторым данным, слово «двусмысленность» (ambiguity) произошло из латинского ambiguus, от ambigere – ‘быть нерешенным’, из ambi- + agere ‘подразумевать’, и впервые было задокументировано в 15 в. (Merriam-Webster Enciclopжdia Britannica). Но упоминание о двусмысленности как категории языка и логики относится к глубокой древности. Несмотря на то, что не всегда использовалось именно это слово, само понятие мы встречаем уже у Аристотеля (335 г. до н. э.), когда тот говорил о качествах речи. Ясность речи относилась к главнейшим ее достоинствам, а затемнение смысла − к недостаткам. «Достоинство стиля заключается в ясности, доказательством этого служит то, что, раз речь не ясна, она не достигает своей цели» (цит. по [Античные теории…: 1996, 12]). Соответственно, двусмысленность, как явление, сущность которого в нарушении ясности, оценивалась отрицательно. «Неправильность, двусмысленность и однообразие еще античными учеными (Феофраст, Аристотель, Деметрий, Цицерон, Квинтилиан и др.) считались недостатками речи, а ее достоинствами – правильность, однозначность, разнообразие и т.д.» [Москвин: 2002, 89]. 

Несмотря на негативное, в целом, отношение ко всему, что затемняет смысл, некоторые мыслители того времени допускали намеренное использование двусмысленности, правда, оговаривая, что такое использование свойственно тем, кто преследует недостойные цели. Существовала лишь одна «дозволенная» сфера использования двусмысленности −развлечение. Например, Цицерон относил двусмысленность наряду с метафорами, каламбурами, аллегориями и т.д. к словесным формам остроумия. Квинтиллиан также рассматривал остроумие в связи с риторикой, включая в него и двусмысленность. При этом античные мыслители не поясняли, что входит в понятие двусмысленности и не давали какого-либо подробного толкования. С двусмысленностью связывали и явление «обманутого ожидания» (современный термин). Аристотель учил, что в подобных случаях «<…> такие обороты должны становиться понятными немедленно после того, как они произнесены» (цит. по [Античные теории…: 1996, 12]).

Надо отметить, что в античности понятие двусмысленности использовалось в самом широком виде. Как правило, двусмысленными называли речи неясные, темные, при этом не всегда конкретизируя, чем была вызвана их неясность. Чаще всего среди причин называли использование непонятных (устаревших, иностранных) слов, сложность синтаксических конструкций, использование многозначных слов и т.д. Как видно, в понятие двусмысленности включались совершенно разнородные явления. Возможно, оно не привлекало к себе внимания исследователей в связи с негативной его оценкой. Несмотря на то, что античные философы практически не рассматривали двусмысленность как языковую категорию, можно говорить, что проблемы двусмысленности (без использования самого этого термина) активно обсуждались при решении таких проблем, как правильность имен, или, в современных терминах, асимметричность языкового знака (термин С.И. Карцевского). 

Уже в античности были привычными такие понятия, как полисемия и омонимия, которые, с нашей точки зрения, являются механизмами создания двусмысленности, которая может создаваться также и другими средствами. Двусмысленность осознавалась как сугубо речевая категория. Такое понимание мы встречаем и в средние века. В теоретическом смысле средневековая риторика, почти ничего не прибавляя к античным разработкам, придерживается правил Аристотеля. 

В эпоху Ренессанса отмечается возврат интереса к языку и, в частности, к таким понятиям, как двусмысленность. Правда, в отличие от античности, это время характеризуется появлением многочисленных узкоспециальных трудов по риторике. Теперь работы по риторике являются уже не философскими трактатами, а скорее, номенклатурами приемов, почерпнутых у тех же античных авторов. Интерес в них представляют не сами списки приемов, а их авторская интерпретация в соответствии с его взглядами и окружающими его реалиями. Интересны, например, работы следующих авторов: испанца Григорио Майанс-и-Сискара, который в своей «Риторике» относил двусмысленность к нарушению такого качества речи, как ясность, и рассматривал ее в главе о качествах речи, а не о тропах и фигурах, приводя, однако, названия для видов двусмысленности (такие, как омонимия, амфибология, дилогия, силлепсис) [Mayans y Siscar: 1752]; англичанина Генри Пичема с его «Садом красноречия», где двусмысленность грамматических структур под названием «амфибология» была отнесена им, согласно его классификации фигур, к синтаксическим схемам третьего порядка [Peacham]. Ричард Черри (1550) тоже упоминал двусмысленность, правда, как нарушение порядка слов и, следовательно, явление синтаксиса. Он относил амфибологию (amphibologia), или ambiguitas, к неясности (obscure) – одной из разновидностей ошибок (faute), которые наряду с фигурами составляли категорию схем в противоположность тропам [Sherry 1961: 32–33]. С. Дюмарсе относился к двусмысленности отрицательно, говоря, что «нельзя перестараться, избегая подобных недостатков речи: так как мы для того и пишем, чтобы нас поняли: ясность и точность – цель и основа искусства писать и говорить» [Dumarsais: 1804, 209]. Все двусмысленные конструкции, которые могут иметь одновременно два значения или два содержания, он подразделил на двусмыслицу (equivoque) и темноту (louche). Двусмыслица – разновидность экивока, которую, как правило, легко распознать. В таких конструкциях кажется, что слова имеют одно содержание, а оказывается, что совсем другое. Но когда мы не видим сразу, какой смысл мы должны им дать, в таком случае мы говорим, что предложение, скорее, экивокационное/двусмысленное (eqivoque), чем просто темное [Dumarsais: 1804, 207]. При этом он даже привел основные типы грамматических механизмов, приводящих к двусмысленности. 

В России XVIII в. появляются работы М.В. Ломоносова, посвященные риторике. Двусмысленности он почти не касался, заметив только в своем «Кратком руководстве к красноречию», что необходимо остерегаться, «чтобы речений не перемешать ненатуральным порядком и тем не отнять ясность слова», то есть избегать синтаксической двусмысленности, а также «блюстись, чтоб двузнаменательных речений не положить в сомнительном разумении, например: он Виргилия почитает, что можно разуметь двояким образом: 1) он Виргилия станет несколько читать, 2) он Виргилия чтит» [Ломоносов: 1952, 243]. В «Риториках» остальных отечественных авторов этого периода мы находим примерно те же соображения; их суждения, как правило, достаточно поверхностны и нетерминологичны. Например, А.Ф. Мерзляков, утверждая, что «Самое существенное свойство стиля есть ясность. <…> чтобы доставить сочинению необходимую степень ясности надобно избегать всех погрешностей, для нее вредных. Они суть: темнота, двоемыслие и сбивчивость» [там же, 136], не поясняет, что он понимает под тремя последними явлениями, в то время как под этими названиями может скрываться все что угодно. Работы И.И. Давыдова и

Н.Ф. Кошанского отличаются от вышеуказанных сочинений более глубоким подходом к выявлению причин неясности. И.И. Давыдов в «Опыте о порядке слов» подробно перечислил опасности разнообразных нарушений порядка слов, приводящих к искажению смысла: «В каждом языке в рассуждении порядка слов нужно столько осторожности, что даже союз “и” должен быть на своем месте; в противном случае дает он речи другой смысл» [Давыдов: 1917, 89]. Н.Ф. Кошанский в «Общей риторике» (1829 г.) пишет: «…правило ясности требует: 1) естественного порядка слов; 2) точности и общей употребительности слов и выражений и 3) умственных знаков препинания. От несоблюдения сего правила происходит сбивчивость, недоразумение. Темнота происходит иногда от излишней краткости в слоге» [Русская риторика...: 1996, 159]. Здесь мы впервые, знакомясь с трудами русских риторов, видим среди источников неясности нарушение синтагматического членения фразы.

В этот период были предприняты новые попытки изучить остроумие, одной из разновидностей которого неизменно считали двусмысленность. Так, довольно тщательно рассматривал его З. Фрейд, создавший классификацию способов создания остроумия и проанализировавший в ней довольно подробно составляющие двусмысленности. Нам близок его подход, так как он, как и мы, считал двусмысленность не самостоятельным приемом, а лишь общим понятием, включающим в себя разные механизмы его создания. 

В России начало 20-го века было ознаменовано появлением работы «Искусство спорить и острить (составлено по сочинениям А. Шопенгауэра и З.Фрейда)» Г.Д. Давыдова (1927 г.). Несмотря на то, что теория в этом научном сочинении в основном заимствована, она существенно дополнена автором собственными примерами.

Первая половина XX-го века ознаменовалась возвращением в науку принципа системности, развиваемого еще Платоном, Аристотелем, затем Лейбницем, Гегелем и др. В этот период возникает понятие системы как методологического подхода. Возникает семиология, в которой также рассматривается проблема многозначности (следовательно, двусмысленности). Теперь двусмысленность рассматривается и на уровне синтаксиса как возможность наличия нескольких значений у предложения. Двусмысленность как реализация знаковости и двусторонности слова, понятий, введенных Ф. де Соссюром, продолжает старый спор номиналистов и реалистов. 

Начинает активно обсуждаться проблема многозначности: свойство ли это языка или речи. Например, Ж. Вандриес, У. Эко и А.А. Потебня считали, что многозначность −иллюзия, так как в конкретном контексте мы используем и понимаем лишь одно значение из всех имеющихся. С этой точкой зрения можно поспорить, так как двусмысленность возникает именно тогда, когда контекст допускает сразу два значения, и не всегда это наложение смыслов снимается последующим текстом или какими-то экстралингвистическими факторами (иллюстрациями, жестами и т.п.). Например, во фразе: «Петя вернулся из поездки в Англию» (ездил в Англию или вернулся в Англию?) – или в такой шутке: «Совместный отдых, как и труд, спаивает людей» (соединяет или приводит к пьянству?). Этот же вопрос затронул и Анри Фрей в «Грамматике ошибок» и убедительно доказал наличие двусмысленности в речи [Фрей 2006: 54].

В XX веке интерес к двусмысленности усилился. «Начала осознаваться и неслучайность, значимость, содержательная наполненность тех особенностей языковой формы, которые ранее служили основанием для упреков в несовершенстве языка (полисемия, синонимия, омонимия <…>)» [Никитин: 1996, 647– 648]. А.Н. Лук в работе «О чувстве юмора и остроумии» относил двусмысленность наряду с игрой слов к двойному истолкованию, «когда двойное истолкование может быть дано целой фразе или выражению» [Лук: 1968], что близко представленному в данной статье пониманию двусмысленности как явления речевого. Его классификация не бесспорна, так как еще две предложенные им категории: ирония и буквализация метафоры, разновидность «обратного сравнения», – также могут быть отнесены к категории «двусмысленность».

Двусмысленность вообще нередко рассматривается как категория отрицательная, как дефект языка и речи [Гвоздев: 1965; Малаховский: 2009; Bridges: 1919 и др.]. К негативным явлениям, «болезням» языка относят также полисемию и омонимию, которые приводят к появлению двусмысленности [Эман: 1960; Логачева: 2009 и др.]. Например, А.А. Реформатский считал, что омонимия – это «досадное неразличение того, что должно различаться», отмечая при этом положительную роль омонимов в создании каламбуров и анекдотов, где как раз нужна «игра слов» [Реформатский: 2002, 94]. При этом Ф.И. Маулер пишет, что та же «омонимия «содействует компактности языка, и это – позитивное явление» [цит. по Логачева: 2009, 53]. О том, что омонимия, как и полисемия, «служит на пользу говорящим», говорил и Э. Биюссанс [цит. по Малаховский: 2009, 24]. Сам же Л.В. Малаховский далек от положительной оценки омонимии, т.к. она приводит к неоднозначности, т.е. ухудшает кодовые свойства языка и снижает его эффективность как средства общения. А.А. Зализняк, выделяя поэтическую и бытовую неоднозначность (двусмысленность), говоря о последней, отмечает, что «с точки зрения коммуникативной функции языка актуальная неоднозначность высказывания является “браком” в речепроизводстве, помехой, которая ведет к неудаче речевого акта и должна быть по возможности устранена» [Зализняк: 2003]. Г.В. Колшанский писал, что «коммуникация может быть осуществлена лишь на базе определенности и однозначности всех элементов высказывания, создающих предпосылку для выполнения языком гносеологической роли» [Колшанский: 2010, 25]. «Сам факт актуализации противоположных членов любой антиномии в одном речевом акте является нарушением норм» [Голев: 2000]. Исследования показали, что наличие двусмысленностей в тексте замедляет чтение, что связано с необходимостью разрешения двусмысленности [Gуmez-Veiga et al.: 2010, 25–47; Sereno, O'Donnell, Rayner: 2006]. Кроме того, речевая двусмысленность, обусловленная плохим знанием языка и культуры собеседника, может привести к коммуникативной неудаче.

По мнению А. Фрея, некоторые ученые считают, что «проблема состоит лишь в поиске средств, используемых языком для уничтожения существующих двусмысленностей» [Фрей: 2006]. Двусмысленность, действительно, рассматривается в настоящее время как затруднение коммуникации, поэтому разрабатывают средства ее разрешения (desambiguation). Кроме того, существует точка зрения, что двусмысленность вообще существует лишь в примерах из некоторых психолингвистических книг и что контекст в норме всегда разрешает двусмысленность в потоке речи. О несостоятельности такой точки зрения пишут Г. Симпсон и К. Баргес [Lexical ambiguity resolution: 1988, 272].

Двусмысленность может использоваться для изменения направления мышления [Халперн: 2000], а также для передачи скрытых смыслов, в том числе, неприличных или шокирующих, что особенно часто используется в креолизованных текстах рекламы [Бобровская: 2007; Ильясова, Амири: 2009; Матюшкин: 2004]. В руках политиков двусмысленность «становится мощным орудием маневрирования и сокрытия истины» [Лаптева: 2009, 402]. Использующий ее с эвфемистическими намерениями рискует «быть разоблаченным», другие могут быть либо вообще не поняты, либо поняты не так, как рассчитывали, если альтернативный смысл воспринимается как основной.

Несмотря на отрицательные оценки, не всегда двусмысленность, хоть намеренная, хоть случайная, рассматривается как негативное явление. Она «вредит», только когда приводит к дефектам коммуникации и ее нежелательным эффектам. То есть, если основной целью речи является ясное и точное сообщение информации, двусмысленность нежелательна, но в некоторых областях человеческой мысли и коммуникации, таких, как поэзия, юмор, дипломатия и т.д., она не только не вредоносна, но иногда даже необходима. 

Таким образом, явление, которое обсуждается на протяжении нескольких тысяч лет, все еще не может считаться исчерпывающе изученным и определенным. С одной стороны, оно присутствует в любом естественном языке, а с другой стороны, язык непрерывно пытается от него избавиться. В этом проявляется глубинная амбивалентность двусмысленности, препятствующая ее однозначному прагматическому определению.

В лингвориторической парадигме также целесообразна, как представляется, специальная разработка проблематики двусмысленности в рамках анализа пафосно-вербально-элокутивных параметров дискурса того или иного типа [Ворожбитова: 2012; Ворожбитова, Романенко: 2013], комплексного анализа дискурсивных процессов [Ворожбитова: 2013], при характеристике лингвокогнитивного уровня и идиостиля профессиональной языковой личности [Ворожбитова, Скулкин: 2013].  

Библиография

Античные теории языка и стиля: (Антология текстов): сб. СПб.: Алетейя, 1996. 362 с.

Бобровская Г.В. Двусмысленность в рекламных текстах // Журналистика и медиаобразование-2007: сб. трудов II Междунар. науч.-практ. конф. (Белгород, 1–3 октября 2007 г.): в II т. / под ред. проф. А.П. Короченского. Белгород: БелГУ, 2007. 140 с.

Ворожбитова А.А. Алгоритмы и перспективы лингвориторического исследования аксиологической прагматики в динамике дискурсивных процессов // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №1 (23). С. 177– 181. 

Ворожбитова А.А. Лингвориторическая парадигма как теоретико-методологический подход к исследованию верлибрического дискурса // Сборник научных трудов SWorld. Материалы международной научно-практической конференции «Научные исследования и их практическое применение. Современное состояние и пути развития ‘2012». Выпуск 3. Том 28. Одесса: КУПРИЕНКО, 2012. ЦИТ: 312-840. С. 81–85. 

Ворожбитова А.А., Романенко Л.Л.  Эзотерический дискурс-ансамбль в системе дискурсивных процессов гносеологически ориентированной коммуникации российского социкультурно-образовательного пространства // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 189–193.

Ворожбитова А.А., Скулкин О.В. Журналист как профессиональная языковая личность в лингвориторике современного российского глянцевого дискурса // Известия Сочинского государственного университета. 2013. №3 (26). С. 185–188.

Гвоздев А.Н. Очерки по стилистике русского языка. М.: Просвещение, 1965. URL: libraryinstitute.ru›books/gvozdev-ocherki-po…

Голев Н.Д. Русский анекдот как игровой текст: внутренняя форма и содержание//Человек – коммуникация – текст. Вып.4 / Под ред. А.А. Чувакина. Барнаул, изд-во Алт. ун-та, 2000. С.50–63.

Давыдов И.И. Опыт о порядке слов // Труды Общества любителей российской словесности при Императорском Московском университете. Ч. 14. М.: В Университетской Типографии, 1819. 134, 76 с.

Зализняк А.А. Неоднозначность, каламбур и некаламбурное совмещение значений: к проблеме представления многозначности // Труды международной конференции «Диалог, 2003» (Протвино, 11–13 июня 2003 г.). Протвино, 2003.

Ильясова С.В., Амири Л.П. Языковая игра в коммуникативном пространстве СМИ и рекламы. М.:Флинта: Наука, 2009. 296 с.

Лаптева О.А. Речевые возможности текстовой омонимии. Изд. 3. 2009. 416 с.

Логачева И.С. Языковая омонимия: многообразие подходов и оценок // Вестник Поморского университета. Сер. «Гуманит. и соц. науки». Архангельск, 2009. № 2. С. 53–55.

Ломоносов М.В. Краткое руководство к красноречию. Книга первая, в которой содержится риторика, показующая общие правила обоего красноречия, то есть оратории и поэзии, сочиненная в пользу любящих словесные науки // Ломоносов М.В. Полное собрание сочинений / АН СССР. М.; Л., 1950–1983. Т. 7:Труды по филологии 1739–1758 гг. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1952. С. 89–378.

Лук А.Н. О чувстве юмора и остроумии. М.: Искусство, 1968. 191 с.

Малаховский Л.В. Теория лексической и грамматической омонимии / отв. Ред. Р.Г. Пиотровский; вступ. Ст. Н.Л. Еремия. Изд. 2-е, доп. М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. 248 с.

Матюшкин В.С. Умолчания и двусмысленности в рекламе: взгляд с позиции потребителя // Маркетинг в России и за рубежом. 2004. № 4.. URL: www.dis.ru/library/market/archive/2004/4/3807.html Москвин В.П. Фигуры двусмысленной речи // Русский язык в школе. 2002. №. 2. С. 86–90.

Никитин М.В. Курс лингвистической семантики. СПб., 1997. 819 с.

Реформатский А.А. Введение в языковедение: учебник для вузов / под ред. В.А. Виноградова. М.: Аспект Пресс, 2002. 536 с.

Русская риторика: Хрестоматия / авт.-сост. Л. К. Граудина. М.: Просвещение: «Учеб. лит.», 1996. 559 с.

Фрей А. Грамматика ошибок. М.: УРСС Эдиториал, 2006. 304 с.

Халперн, Дайана. Психология критического мышления. URL: lib.rus.ec/b/214789/read

Эман Н. Об омонимии в немецком языке // Вопросы языкознания. 1960. № 5. С. 117–124.

Bridges R.S. On English Homophones // Society for Pure English. Oxford, 1919. Vol. 1, P.5.

Dumarsais M.C. Des tropes, ou des diffйrens sens dans lesquels on peut prendre un mкme mot dans une meme langue. Lyon. 1804. 270 p.

Gуmez-Veiga, I., Carriedo Lуpez, N.,Ruciбn Gallego, M. y Vila Chбves, J.O. Estudio normativo de ambigьedad lйxica en castellano, en niсos y en adultos // Psicolуgica (2010). 31. P. 25–47.

Lexical ambiguity resolution: perspectives from Psycholinguistics, Neuropsychology, and Artificial Intelligence. Ed. S.L. Small, G. W. Cottrell, M. K. Tanenhaus. Morgan Kaufmann Publishers, Inc. San Mateo, California, 1988.

Mayans y Siscar, Gregorio. 1752, 2 vols.: Alicante : Biblioteca Virtual Miguel de Cervantes, 2003. URL: www.cervantesvirtual.com/obra/rhetorica--0/#I_1_.

Peacham Henry. The Garden of Eloquence. 1593. Silva Retoricж. URL: www.rhetoric.byu.eduSherry R. A treatise of schemes and tropes / ed. Hebert W. Hildebrandt. Gainsville, Florida. SCHOLARS` FACSIMILES and REPRINTS. 1961. 238 p. URL: www.gutenberg.org

Sereno Sara C., O`Donnell Patrick J., Rayner Keith. Eye movements and lexical ambiguity resolution: Investigating the subordinate-bias effect // Journal of Experimental Psychology: Human Perception and Performance. Vol. 32 (2). Apr. 2006. P. 335–350.

Публиковалось:  Лингвориторическая парадигма:  теоретические и прикладные аспекты. 2013.  № 18. Стр. 219-223