Образ П.И. Чайковского в русской языковой картине мира

В статье рассмотрен образ великого русского композитора П.И. Чайковского, созданный русскими поэтами. 

Петр Ильич Чайковский (1840–1893) – не только композитор, но и дирижер, музыкальный и общественный деятель, педагог. П.И. Чайковский «…во время учебы в Училище правоведения (1850–1859) в Петербурге пел в хоре и брал уроки фортепиано у Р. Кюндингера, с 1861 г. занимался теорией музыки у Н. Зарембы. В дальнейшем Чайковский окончил Петербургскую консерваторию, где его педагогом был А. Рубинштейн. С 1866 г. композитор стал профессором Московской консерватории, с 1887 г. регулярно выступал как дирижер, исполняя в основном свои произведения. В 1888–1891 гг. состоялись гастроли Чайковского по Европе и городам США. В 1892 г. мастер удостоился избрания членом Института Франции, а в 1893 г. – звания почетного доктора Кембриджского университета в Англии» [7, с. 255]. Творческое наследие композитора составляют произведения различных жанров: «…оперы “Воевода”, 1869; “Ундина”, 1869; “Опричник”, 1874; “Кузнец Вакула”, 1876; “Евгений Онегин”, 1879; “Орлеанская дева”, 1881; “Мазепа”, 1884; “Чародейка”, 1887; “Пиковая дама”, 1890; “Иоланта”, 1892; балеты “Лебединое озеро”, 1877; “Спящая красавица”, 1890; “Щелкунчик”, 1892; 4 кантаты; 6 симфоний; 5 сюит; поэма “Фатум”, 1868; увертюрыфантазии “Ромео и Джульетта”, 1869; “Гамлет”, 1888; фантазии “Буря”, 1873; “Франческа да Римини”, 1876; “Итальянское каприччио”, 1880; баллада “Воевода”, 1891; 5 увертюр; 3 марша для оркестра…» [7, с. 256]. 

Творчество Петра Ильича Чайковского – это целый мир, огромный и разнообразный, он «…недаром рождает параллели с поэзией Пушкина, романами Толстого и Достоевского, полотнами Левитана, сочинениями Мусоргского и Рахманинова. Его творчество вобрало и сфокусировало всеобъемлющую информацию о человеке, психологии его чувств, динамике страстей; оно запечатлело диалектику естественных порывов к счастью и невозможность изменить трагическую сущность земного Бытия» [8, с. 245]. В его художественном мире глубокий смысл придается теме любви: «Это символ возвышающей и облагораживающей силы, способной победить труднейшие жизненные препятствия и даже саму смерть. Любовь есть жизнь – эта мысль Толстого, созвучная мировоззрению композитора, пронизывает все его творчество» [9, с. 12]. Музыка великого композитора имеет индивидуально-авторский характер: «Чайковский узнается всеми сразу. Его музыкальная речь ощущается безоговорочно как его, как носящая глубоко личный отпечаток, ибо все, что как влияние попадает в состав элементов его музыки, становится качественно новым и звучит “по-чайковски”» [2, с. 23], она родственна народному творчеству: «В своем творчестве Чайковский близок был протяжным песням русским. Не в смысле заимствования и приемов обработки <…>  Но в смысле душевного родства и психической солидарности близость эта несомненна. И как раз не в мажорных, светлых темах и мелодиях, где Чайковский большей частью претворяет итальянское и французское влияние, а в скорбном лирическом миноре, в особенности в тех мелодиях, где без театрального пафоса, просто и задушевно, поется про людское горе» [2, с. 229-230]. Национальный характер имеет и симфонизм, на принципах которого основано все творчество П.И. Чайковского: «Симфонизм выступает, наряду с песенностью, в качестве одного из основных начал русской музыки. Человек, давший жизнь русскому симфонизму, был Глинка. Его творчество явилось одним из главных источников позднейшего развития русской музыки в лице Петра Ильича Чайковского» [1, с. 190]. 

Вс. А. Рождественский посвятил П.И. Чайковскому одноименное стихотворение. Он рассказывает о своем восприятии выдающегося русского композитора, основанном на знании фактов его жизни и впечатлениях от прослушанных произведений: 

«Я вижу его, но не в шумном концерте, 
Безжалостных люстрах, раскате хлопков, 
Не в маске из гипса, не в таинствах смерти, 
Где лег он в цветах – непривычно суров, 
А в ярких сугробах и елках усадьбы, 
В гостиной с портретом, с окном на погост, 
Где дети рождались, где правились свадьбы, 
Где Таня писала до утренних звезд. 
Ему ли теперь задыхаться в тумане 
Московских бульваров, пассажей, афиш, 
Когда от неистовства рукоплесканий 
В извозчичьих санках, как в пропасть, летишь.
Он здесь заблудился на шумном базаре 
Концессий и акций, где нечем вздохнуть. 
С Апухтиным что ли в последнем угаре 
К гитарам цыган, провожающим в путь» [11, с. 52]. 

Автор стихотворения характеризует художественный мир П.И. Чайковского, отражая и некоторые черты личности композитора: 

«Иль пусть уж уносят горячие кони 
От славы и сплетен, венков и газет 
В отчаянье, в грохот миров и симфоний, 
Где рушится счастье, где памяти нет. 
Ужель, словно путник на земском ночлеге, 
Свечу погасить? Иль над сонной Москвой 
Дымиться сигарой дворянских элегий 
И в клавиши после упасть головой? 
Нет! Есть еще крылья! Упрямый любовник, 
Ошибкой забытый в веках Ланчелот,
Он к Спящей красавице через терновник, 
Всю грудь о шипы раздирая, идет» [11, с. 52]. 

Поэт указывает на важность работы для композитора; упоминает город Клин, на окраине которого он жил с 1891 г. [8, с. 249]; Шестую симфонию и формулирует сущность его музыки: 

«Работа! Работа! Безжалостно точен 
На нотной бумаге летящий узор. 
Пусть брошенный дом навсегда заколочен, 
Мечте остаются и страсть, и простор. 
В осеннем затишье уездного Клина 
В окне, где под ветром качается сад, 
Шестая симфония, словно лавина, 
Идет, нарастая, сквозь грохот преград. 
О сердце, всю бурю пройди и изведай, 
О дикая сила, куда ни зови, 
Но будь торжеством, утвержденьем, победой 
Над поступью рока, над гнетом любви!» [11, с. 52].  

А.А. Фет высказывает свое восхищение рассматриваемым русским композитором в стихотворении «П.И. Чайковскому»: 

«Тому не лестны наши оды, 
Наш стих родной, 
Кому гремели антиподы 
Такой хвалой. 
Но, потрясенный весь струнами 
Его цевниц, 
Восторг не может и меж нами 
Терпеть границ. 
Так пусть надолго музы наши 
 Хранят певца, 
И он кипит, как пена в чаше 
И в нас сердца!» [6, с. 89-90]. 

Поэт желает П.И. Чайковскому плодотворной творческой деятельности. 

А.Н. Апухтин дружил с П.И. Чайковским и учился вместе с ним в Петербургском училище правоведения: «Самым любимым из друзей Чайковского был в то время, пожалуй, Апухтин» [5, с. 55]. Он обращается к великому композитору в двух стихотворениях с одинаковым названием «П. Чайковскому» [6, с. 91-93]. В первом из них он вспоминает, как они, будучи в училище, вместе мечтали о славе, но время прошло, и вот часть жизни уже прожита: 

«Ты помнишь, как, забившись в “музыкальной”, 
Забыв училище и мир, 
Мечтали мы о славе идеальной… 
Искусство было наш кумир, 
И жизнь для нас была обвеяна мечтами. 
Увы, прошли года, и с ужасом в груди 
Мы сознаем, что всё уже за нами, 
Что холод смерти впереди» [6, с. 91]. 

Далее поэт пишет о судьбе друга: 

«Мечты твои сбылись. Презрев тропой избитой, 
Ты новый путь себе настойчиво пробил, 
Ты с бою славу взял и жадно пил 
Из этой чаши ядовитой. 
О, знаю, знаю я, как жестко и давно 
Тебе за это мстил какой-то рок суровый 
И сколько в твой венец лавровый 
Колючих терний вплетено. 
Но туча разошлась. Душе твоей послушны, 
Воскресли звуки дней былых, 
И злобы лепет малодушный 
Пред ними замер и затих» [6, с. 92]. 

Он признается, что видел в П.И. Чайковском что-то божественное: 

«А я, кончая путь “непризнанным” поэтом, 
Горжусь, что угадал я искру божества 
В тебе, тогда мерцавшую едва, 
Горящую теперь таким могучим светом» [6, с. 92]. 

Во втором стихотворении А.Н. Апухтин говорит о расставании с другом, с которым у него было много общего, употребляя лексику из семантического поля ‘музыка’: 

«К отъезду музыканта-друга 
Мой стих минорный тон берет, 
И нашей старой дружбы фуга, 
Всё развиваяся, растет… 
Мы увертюру жизни бурной 
Сыграли вместе до конца, 
Грядущей славы марш бравурный 
Нам рано волновал сердца; 
В свои мы верили таланты, 
Делились массой чувств, идей… 
И был ты вроде доминанты
В аккордах юности моей» [6, с. 92]. 

Судьбы друзей сложились по-разному: 

«Увы, та песня отзвучала, 
Иным я звукам отдался, 
Я детонировал немало 
И с диссонансами сжился; 
Давно без счастья и без дела 
Дары небес я растерял, 
Мне жизнь, как гамма, надоела, 
И близок, близок мой финал… 
Но ты – когда для жизни вечной 
Меня зароют под землей, – 
Ты в нотах памяти сердечной 
Не ставь бекара предо мной» [6, с. 93]. 

Благодаря метафорическому употреблению некоторые слова, обозначающие музыкальные понятия (фуга, увертюра, марш, доминанта, аккорды, песня, диссонансы, финал, ноты, бекар и др.), детерминологизируются и приобретают другое значение. 

Русские поэты пишут и о произведениях П.И. Чайковского. Н.В. Крандиевская-Толстая в стихотворении «По радио дали тревоги отбой» описывает Шестую симфонию, подчеркивая ее национальные особенности: 

«По радио дали тревоги отбой. 
Пропел о покое знакомый гобой. 
Окно раскрываю, и ветер влетает, 
И музыка с ветром. И я узнаю 
Тебя, многострунную бурю твою, 
Чайковского стон лебединый, – Шестая, – 
По-русски простая, по-русски святая, 
Как Родины голос, не смолкший в бою!» [11, с. 45]. 

Словосочетанием стон лебединый поэтесса показывает, что эта симфония – последнее и очень значительное произведение выдающегося композитора: «В ней композитор отразил сложнейший мир переживаний человека, своего современника, показал тревожное смятение его души и трагическую обреченность» [12, с. 30]. Сочинение П.И. Чайковского посвящено теме, близкой и понятной каждому человеку: «По содержанию Шестая симфония близка Четвертой: жизнь человека, ее смысл и связь человеческой личности со всем окружающим» [12, с. 30].  

Б.Л. Пастернак в стихотворении «Музыка» упоминает фантазию «Франческа да Римини» [10, с. 126] П.И. Чайковского: 

«Или консерваторский зал 
При адском грохоте и треске 
До слез Чайковский потрясал 
Судьбой Паоло и Франчески» [11, с. 44]. 

Поэт показывает, какое сильное влияние на слушателей оказывало названное сочинение. 

И.Л. Сельвинский создал стихотворение «Лебединое озеро» во время Великой Отечественной войны [6, с. 184-189]. В этом произведении автор объединил описание своих впечатлений от балета П.И. Чайковского «Лебединое озеро» и объективацию военных событий: 

«Большой рояль, от блеска бел, 
Подняв крыло, стоял, как айсберг. 
Две-три триоли взяты наспех… 
Нет, не рыдал он и не пел: 
Дышал! И от его дыханья 
Рождалось эльфов колыханье, 
Не звук, а музыкальный дым 
Ходил над блеском ледяным. 
Я не сказал бы, чтоб тогда 
Я был счастливее, чем прежде. 
Но если сад в былой одежде 
Теперь обуглен навсегда, 
Но если дом с балконом этим 
Мы больше никогда не встретим, 
То… – как бы это объяснить? – 
Какая-то на сердце нить 
Оборвана! И счастья нет. 
И словно что-то в нас убито. 
Воспоминания без быта 
Чего-то требуют, как бред, 
Как если б ты проспал столетье…» [6, с. 185] и др. 

Впечатления перемешались из-за того, что музыку известного русского композитора передавали по радио: 

«И вдруг из рупора, что вбит
В какой-то треснувший брандмауэр, 
Сквозь эту ночь и этот траур, 
Невероятный этот быт – 
Смычки легко затрепетали, 
И, нежно выгибая тальи, 
В просветах голубых полос 
Лебяжье стадо понеслось. 
Оно летело, словно дым 
От музыкального дыханья, 
В самом полете отдыхая, 
Струясь движением одним…
Но той же линией единой 
Спустился поезд лебединый, 
От оперенья воздух сиз – 
И веет, веет pas de six» [6, с. 186-187] и др. 

Поэт восхищен гением П.И. Чайковского; прекрасная музыка, сочиненная композитором, дает ему силы пережить тяготы военного времени, создавая какой-то особый мир: 

«И я гляжу. И грезит сад 
В какой-то дымке небывалой. 
Кругом руины и обвалы, 
Как зачарованы, стоят. 
Всё ближе задушевный лепет… 
Перед тобой Царевна-Лебедь! 
И вскинула ночная мгла 
Ее метельные крыла. 
Чаруй, метелица, чаруй! 
Пари над миром, русский гений! 
Ты утоляешь зной мучений 
Прикосновеньем вьюжных струй… 
И словно дивной ворожбою 
Дома, что ранены пальбою 
И сажею обожжены, 
В лебяжий пух обряжены» [6, с. 188]. 

И.Л. Сельвинский обращает внимание и на национально-культурные особенности музыки П.И. Чайковского: 

«И всё парит, парит она 
Из сказки в черный порох были. 
На ней, как бабушки любили, 
И впрямь короною луна… 
Ее глаза, как звезды, сини. 
Она с тобой, душа России! 
Ты узнаешь. Впиваешь ты 
Ее любимые черты» [6, с. 189]. 

Поэт показывает, что замечательный балет П.И. Чайковского вечен, он будет воспринят и понят зрителями в любые времена, он будет изменять жизнь людей к лучшему.  

Н.И. Рыленков в стихотворении «Высокий залог» представляет строки А.С. Пушкина и музыку П.И. Чайковского как общечеловеческие ценности: 

«Не может жизнь утратить смысл высокий, 
Сомкнув за нами круг дневных забот, 
Пока звучат нам пушкинские строки 
И музыка Чайковского поет» [6, с. 199]. 

Действительно, у А.С. Пушкина и П.И. Чайковского много общего, их сближают следующие особенности: «Именно это драгоценное “чувство нового”, жадный интерес к воплощению тем сегодняшнего дня, острота психологического раскрытия современных типов…» [3, с. 141]. Сотрудничество двух креативных личностей наиболее ярко воплотилось в жанре оперы. Е. Берлянд-Черная высказала такое мнение: «Одно то, что из пяти зрелых опер Чайковского на русские сюжеты (мы имеем в виду “Черевички”, “Онегина”, “Мазепу”, “Чародейку” и “Пиковую даму”) три лучшие написаны на пушкинский текст, заставляет с особым вниманием отнестись к скрещению творческих путей двух гениальных русских художников <…> никто из современных Чайковскому композиторов не воплотил пушкинских образов на оперной сцене так полно и многосторонне…» [3, с. 5]. 

Итак, в русской языковой картине мира образ П.И. Чайковского объективируется при помощи следующих лексических единиц (исключая имена собственные): слов, принадлежащих к семантическому полю ‘музыка’ (концерт, гитары, симфонии, клавиши, нотная (бумага), симфония; струны, цевницы, певец; звуки, музыкант-друг, минорный (тон), фуга, увертюра, сыграть, марш, доминанта, аккорды, песня, отзвучать, диссонансы, гамма, финал, ноты, бекар; пропеть, гобой, музыка, многострунная (буря); консерваторский (зал); пассаж, рояль, триоль, петь, музыкальный (дым), смычки, pas de six (танец шести (франц.) [6, с. 187]), шестнадцатые, балерины, смычок, валторна, гобой, труба, виолончель; звучать и др.); слов, выражающих бытовые понятия, относящиеся к различным векам (усадьба, гостиная, портрет, окно, свеча, сигара, дом, сад; чаша; радио; зал; улица, фасад, номера, здания, литье, многооконный (фасад), кружево (балкона), балкон, двери, стена, пейзаж, рупор, бинокль, корона и др.); слов, обозначающих реалии жизни музыканта (люстры, хлопки, цветы, пассажи, афиши, рукоплескания, слава, сплетни, венки, газеты; хвала, музы; искусство, кумир, венец (лавровый), тернии, таланты; рампа и др.); слов, передающих эмоции и чувства (отчаянье, счастье, страсть, торжество, любовь; восторг; ужас, злоба, гордиться, волновать, чувства; тревога, стон; слезы, потрясать; рыдать, счастливее, успокаивать, задушевный (лепет), мучения, любить, любимые (черты) и др.); слов, относящихся к семантическому полю ‘поэзия’ (элегии; оды, стих; поэт; пушкинские (строки), строки и др.); слов, обозначающих субъектов, реалии, понятия, действия, связанные с жизнью человека (дети, свадьбы, память, голова, грудь, мечта, сердце, сила, рок; помнить, забыв, мечтать, жизнь, мечты, сознавать, знать, душа, угадать, божество, свет, дружба, верить, делиться, идеи, юность, сжиться, дело, дары; покой, узнавать, Родина, голос; судьба; слова, позабыть, устать, лицо, пальцы, дышать, дыханье, сказать, встретить, объяснить, воспоминания, быт, проспать, столетье, существовать, значить, быть, жить, друг, связи, бытие, современники, детство, поколенье, колени, зубы, отдыхая, движение, ноги, бог, сон, двигаться, гений, сказка, быль, бабушки, глаза, Россия, черты; смысл, заботы и др.) и др. Некоторые из указанных здесь слов могут быть отнесены к нескольким группам одновременно (концерт, певец, искусство и др.). Кроме названных лексических единиц, в поэтических произведениях некоторых авторов используются: фамилии людей (Апухтин, Чайковский – Вс.А. Рождественский; Чайковский – Н.В. Крандиевская-Толстая, Б.Л. Пастернак, Н.И. Рыленков); имена героев (и название персонажа) из произведений П.И. Чайковского (Таня, Спящая красавица – Вс.А. Рождественский; Паоло, Франческа – Б.Л. Пастернак); имя легендарного и литературного героя (Ланчелот – Вс.А. Рождественский); имя богини (Леда – И.Л. Сельвинский); название сказочного персонажа (Царевна-Лебедь – И.Л. Сельвинский); название сочинения П.И. Чайковского (Шестая симфония – Вс.А. Рождественский; Шестая – Н.В. Крандиевская-Толстая); географическое название (Клин – Вс.А. Рождественский). Все эти слова формируют неповторимый образ П.И. Чайковского как человека, композитора и музыканта. 

Анализ вышеприведенной лексики показывает, что образ П.И. Чайковского в русской языковой картине мира воплощается как образ человека, занимающегося музыкой; любящего свой дом; живущего активной жизнью; эмоционального, творческого; создающего произведения, выражающие все категории человеческой жизни и воздействующие на чувства людей. Э.С. Смирнова указывала: «Среди русских композиторов-классиков выделяется имя Чайковского. Оно дорого любителям музыки всего мира. Произведения его в равной мере захватывают и волнуют всех людей – музыкантов-профессионалов и широкого слушателя. Свое творчество Чайковский посвятил человеку, его любви к Родине и русской природе, его стремлениям к счастью, мужественной борьбе с темными силами зла. В музыке композитора – вся жизнь человека с ее радостью, скорбью, надеждами, борьбой, отчаянием. И о чем бы ни говорил Чайковский – он всегда правдив и искренен» [10, с. 106]. Композитор очень любил жизнь и отразил это в своих сочинениях. Н.А. Калинина писала по этому поводу: «Чайковский был великим и неисправимым жизнелюбом, о чем свидетельствует вся его музыка <…> Поныне от колыбели всем нам сопутствует великая, могучая музыка Петра Ильича Чайковского» [4, с. 139]. Каждый человек открывает для себя своего П.И. Чайковского; познает жизнь и мир благодаря его произведениям; становится мудрее, красивее и лучше, если в его душе есть место для прекрасного мира гениального композитора и музыканта. 

Список литературы