Термин «холодная война» как системообразующая метафора

В статье рассматриваются ментальные операции, сделавшие возможным появление термина «холодная война». Автор полагает, что метафора «холодной войны» не может считаться концептуальной (как это принимают некоторые исследователи), но может быть признана системообразующей – с ее помощью создаются многочисленные выражения, трактующие события мирного времени в терминах войны («герои и жертвы холодной войны», «поля сражений холодной войны» и т. д.). 

Из истории термина.

«Сорок или пятьдесят лет назад г-н Герберт Уэллс и другие предупреждали нас, что человек находится в опасности, разрушает себя своим собственным оружием, освобождает Землю для муравьев или какого-нибудь еще стайного вида. Любой, кто видел опустевшие города Германии, по крайней мере, может это себе представить. Тем не менее, если смотреть на мир в целом, то в течение многих десятилетий его дрейф ведет не к анархии, а к повторному введению рабства. Мы, может быть, стремимся не к всеобщему самоуничтожению, но к эпохе такой же ужасающе стабильной, как рабовладельческий строй» [1].

Вышеприведенное высказывание принадлежит Дж. Оруэллу, изпод пера которого вышли знаменитые лозунги «ангсоца», должные продемонстрировать алогизм мышления носителей такой идеологии: «Мир – это война», «Свобода – это рабство», «Незнание – сила». Читая это, мы смеялись над парадоксальными и, казалось бы, лишенными какой-либо логики высказываниями. Проходит время, и оказывается, что практически каждое суждение, признаваемое истинным в мире ангсоца (лозунги написаны на здании «Министерства правды»), имеет под собой основу. В статье мы остановимся на знаменитом лозунге «Мир – это война». В продолжении приведенной выше цитаты Оруэлл пишет о том, что составляет подоплеку существования могущественных государств, то есть  «мировоззрение, вид верований и социальную структуру, которые будут в государстве НЕПОБЕДИМОМ и находящемся в состоянии перманентной холодной войны с соседями» (там же). Так, в 1945 г., если верить многочисленным интернет-порталам, в английском еженедельнике «Трибюн» появилась статья Оруэлла «Ты и атомная бомба». Статья содержала выражение «холодная война» (в русском переводе кавычки при этом выражении не стоят). В 1946 г. его пускает в публичный оборот американский политический деятель Б. Барух, а в марте 1946 г. У. Черчилль произносит знаменитую фултонскую речь, считающуюся началом «холодной войны», период которой исчисляется сроком с 1946 по 1991 г. И вот мы снова возвращаемся к «эпохе прошлого» – новой холодной войне: «Новая холодная война Америки с Россией» / «Началась ли новая холодная война?» / «Холодная война между Россией и США все очевиднее» – такими выражениями пестрят электронные СМИ и выступления политологов, впрочем, иногда отрицающих ее тождество предыдущей холодной войне и предпочитающих говорить о «холодном мире» («США и Россия: «холодный мир», а не «холодная война» [2]) или противопоставлять cold warи hot peace [3, с. 142].

О «холодной» и «горячей» войне.

С лингвистической точки зрения интересно происхождение этой метафоры. Она родилась не как антонимическое выражение к метафоре «горячая война» – напротив, насколько позволяют судить данные словарей и публицистических материалов, последняя появилась позже первой. Приведем ряд определений hot war из словарей английского языка:

1. New Collegiate Dictionary (2001): a conflict involving actual fighting – compare cold war.

2. English World Dictionary (2014) дает следующее определение: actual warfare: opposed to Cold War.

3. А словарь Webster erriam (2012) приводит пример употребления с этим выражением: fortunately, the cool relationship between the two nations never escalated into a hot war.

Таким образом, выражение горячая война появилось в словарях в начале 2000-х гг. Нужно сказать, что в 1998 г. на экраны вышел фильм «Hot war», созданный в Гонконге, однако он – не о войне с кровопролитными боями армий враждующих стран, а о любви, ненависти и мести. Скорее, здесь горячая война – метафора любви и ненависти. Отсутствие такого выражения или чрезвычайная редкость его встречаемости объясняется, очевидно, тем, что горячая война представляется плеонастическим выражением: война обычно ассоциируется с огнем, снарядами, пожарищами, тактикой выжженной земли и т. п. (ср. поджигатели войны, полыхал пожар войны, «горячий снег» и т. п.). Только после длительного периода «холодной войны», ее прекращения и возобновления  заговорили о «войне горячей» − это выражение встретилось мне в публицистике в эссе Умберто Эко под названием «Горячие войны» и популизм СМИ»: «После полувека «холодной войны» мы развязали наконец в Афганистане и в Ираке войну горячую» [4].

Для когнитивиста закономерным представляется вопрос о ментальных операциях, породивших метафору «холодной войны», опередившей, как уже сказано, «горячую войну», которая возникает как антитеза первой. В некоторых исследованиях метафору «холодной войны» называют базовой: «Метафора «холодная война» выступает в современной философской метафорике войны в качестве концептуальной (базовой) метафоры и не только потому, что с ее появлением возникла необходимость в появлении новой метафоры «горячая война» и в результате этого система философской метафорики войны осталась способной выразить целостность войны на новом уровне ее развития. Концептуальный статус данной метафоры подтверждается также той ролью, которую она сыграла в изменении традиционного понимания войны, в развитии понятийной системы войны, став, по существу, одним из ключевых понятий научного познания войны. Метафора «холодная война» позволила привлечь внимание науки к неизвестному для военной практики прошлого новому типу войны» [5].

«Холодная война» с позиции когнитивиста.

В предлагаемой статье мы делаем попытку разобраться в том, в ходе каких мыслительных операций появляется выражение с метафорическим эпитетом холодная.

Война – явление, пронизывающее всю мировую культуру. Так, Е.Н. Галаниди возвращается к метафоре Гераклита о ценности войны, поддержанной и философами более позднего времени: «Война – отец всего, царь всего», видя в феномене войны порождающее и правосудное начало: война делает одних свободными, а других – рабами, ставя все по своим местам.

Взгляд на войну как архетип свойствен мировой культуре в целом, где война рассматривается как ее необходимый элемент, реализующий до определенного момента дремлющий в человечестве инстинкт агрессии. «Юнг, говоря о сути архетипа и сложности его научного определения в отрыве от образного ряда, предлагал следующую метафору: высохшие русла рек могут в любой момент наполниться новой водой конкретных событий. В архетипе войны мы имеем дело в буквальном смысле с реками крови, а веками существующие мифологемы, освеженные этой новой кровью, возрождаются из небытия в современном контексте» [6].

При «вечности» войны в истории мировой цивилизации мы сравнительно недавно получили обозначение для момента «передышки» между войнами – холодная война (когда появились идеологически враждебные системы, каждая из которых пыталась доказать свое преимущество в разнообразных областях бытия, наращивая при этом военный потенциал). Появление выражения «холодная война» Е.Н. Галаниди с лингвистической точки зрения объясняет метафоризацией слова холодный. «В основе метафоры «холодная война» лежит слово, связанное в своем исходном значении с ощущением холода – «холодный». При образовании метафоры с помощью признака «холодный» возникает перспектива связи соответствующего чувственного ощущения с самыми различными сферами человеческого бытия, с многообразными проявлениями в них человеческой сущности <…> «Холодный» как признак объекта выявляется, как правило, на основе сенсорного  ощущения^[1]. Война в этом плане не является исключением <…> Несомненно, отсутствие адекватной чувственной реакции на данный тип войны связано с устранением основного элемента войны в обычном понимании (физического уничтожения армий противника, а также сопутствующих традиционной войне потерь мирного населения воюющих стран)» [5].

Складывается впечатление, что «холодная война» создается переосмыслением слова холодный – с температурного значения на психологическое (холодные отношения), и вместе с тем автор вышеприведенной цитаты отмечает устранение некоторых компонентов «войны» в ментальном представлении тех, кто использует это выражение. В таком случае приходится говорить и о переосмыслении слова война, его метафоризации, поскольку имеет место процесс уподобления – мирное сосуществование без кровопролитных сражений и больших армий уподобляется войне. В данном случае мы имеем взаимовлияние метафоризующего (война) и метафоризуемого (холодная) слов.

Такие процессы характерны для понимания выражений, порожденных в результате блендинга  ментальных пространств. Как представляется, противопоставление двух теорий исследования метафоры – метафора как концептуализирующее мышление и поведение (ментальная сущность) и метафора как результат смешения когнитивных пространств − является несколько неоправданным.

Теория КМ (теория концептуальной метафоры) говорит о метафоричности человеческого мышления в целом, с одной стороны, и КМ как факторе порождения языковых метафор и регуляторе поведения носителей определенной культуры, с другой. Здесь сфера-источник проецирует свои свойства на сферу-мишень (однонаправленная ментальная операция), в то время как теория смешения ментальных пространств Фоконье и Тернера [7] описывает в целом механизм порождения и понимания речи: в данном случае происходит взаимовлияние двух пространств. Так, например, в метафоре глаза паровоза метафоризуемым признается слово глаза (фары), а метафоризатором – паровоз. Однако смешение ментальных пространств, соотносимых с этими двумя словами, дает в результате бленд, где паровоз приобретает антропоморфные черты, что проявляется и в порождении и понимании других текстов с этим словом: «Паровоз нас привезет, у платформы отдохнет»^[2]; «Долгожитель паровоз СУ»^[3].

Когнитивные процессы, приведшие к образованию метафоры холодная война, на мой взгляд, уместно описывать именно в терминах ментальных пространств. Метафору холодная война вряд ли следует считать концептуальной метафорой в обычном смысле понимания КМ, поскольку непонятно, как представить ее существование в терминах сферы-мишени и сферы-источника и какие языковые метафоры позволяют ее реконструировать. Эта метафора действительно является базовой – в том смысле, что порождает другие метафоры с включением этого выражения – мы бы назвали ее системообразующей: полководцы, разведчики холодной войны^[4], сражения холодной войны, оружие холодной войны^[5], предатели, перебежчики, изменники холодной войны^[6], герои и жертвы холодной войны^[7], фронт холодной войны^[8]и даже в тылу фронта холодной войны^[9]. Интересно, что элемент выражения, соединяющийся с холодной войной, при этом не метафоризуется. Так, текст о жертвах холодной войны повествует о погибшем в небе Китая советском пассажирском самолете в августе 1953 г., по словам автора, сбитом американскими истребителями, то есть о реальных жертвах ситуации противостояния идеологически враждебных держав^[10].

Метафора «холодная война» как результат концептуальной интеграции.

Метафора холодной войны позволяет описать многие явления определенного исторического периода, объяснив их в военных терминах. Но как объяснить появление самого метафорического выражения холодная война, где, видимо, оба слова претерпевают изменение своего значения? Как уже было сказано выше, появление этой метафоры уместно рассматривать в терминах ментальных пространств и концептуальной интеграции Фоконье и Тернера [7]. «В теории когнитивных моделей ментальные пространства заменяют возможные миры и ситуации. Они сходны с возможными мирами в том, что могут рассматриваться как отражение нашего понимания гипотетических и вымышленных ситуаций» [8, с. 173].

К ментальным пространствам относится и наше понимание как реальной действительности, так и  прошлого с будущим, метафора же есть, по Фоконье, совмещение разных ментальных пространств, в ходе которого устраняются противоречия между ними и увеличивается число общих предпосылок, позволяющих создать и понять непротиворечиво полученное выражение. Думается, что метафора холодной войны образовалась в результате концептуальной интеграции двух ментальных пространств – ментального пространства ситуации войны и ментального пространства ситуации мирного сосуществования, то есть двух исходных пространств, именуемых нами далее «мир» и «война».

Одна из глав книги У. Эко называется «Война, мир и ни то ни сё». К «ни то ни сё» автор относит не столько «холодную войну», сколько последовавшую за ней в современном мире «нео-войну». Последняя характеризуется рядом черт, не свойственных прежним войнам, как-то: спасение человеческой жизни любой ценой и в силу этого изменение прежнего представления о неизбежности жертв, роль СМИ в «раздувании» трагедийного начала войны, в силу чего население воюющей стороны начинает сочувствовать жертвам противной стороны, и т. д. Ранее война («пра-пра-война») «должна была приводить к победе над противником так, чтобы его поражение давало выгоду победителю. Враждующие развивали свои стратегии, захватывая врасплох противников и мешая противникам развивать их собственные стратегии. Каждая сторона соглашалась нести урон – в смысле терять людей убитыми, – только бы противник, теряя людей убитыми, нес еще больший урон. Ради этого прилагались все возможные усилия» [7]. «Холодная война» есть, по Эко, состояние «мирной воинственности» («воинственного мира»). Думается, что именно в этом случае уместно также обозначить ситуацию выражением «ни то ни сё» – ибо что есть «мирная воинственность»?

В Рунете можно найти информацию о существовании в США неофициальной награды – медали Cold-War-Victory Medal, обоснование учреждения которой якобы принадлежит Хиллари Клинтон. «Наша победа в холодной войне стала возможной только благодаря готовности миллионов американцев в военной форме отразить угрозу, исходившую из-за железного занавеса. Наша победа в холодной войне стала огромным достижением, и те мужчины и женщины, которые проходили службу в то время, заслуживают награды» [9].

Так чем же тогда «холодная война»  отличается от «горячей войны» и как могла появиться и утвердиться эта метафора, став понятной для всех? Впрочем, в 2009 г. Всероссийский центр изучения общественного мнения (ВЦИОМ) провел опрос, согласно которому выяснилось, что больше половины россиян (58 %) не знают, почему холодная война называется «холодной» [10]. Интересен и иронически сформулированный вопрос на сайте вопросов-ответов askforme.ru^[11]: «Почему война называется холодной: отключают отопление или проводят зимой?» – один из ответов на который звучал так: «Потому что без взрывов, а они горячие:)». При всей несерьезности таких вопросов-ответов остается вполне обоснованным интерес к возникновению этой метафоры.

Сравним два ментальных пространства, структурированных определенными когнитивными моделями.

• Ментальное пространство «война» включает такие составляющие, как: враждебные отношения между двумя странами (или союзами), преследующими свои интересы через стремление к победе посредством применения оружия; поля сражений; армии; кровопролитие; оружие (огнестрельное), уничтожающее противную сторону; огонь, бомбежки, пожары; победа одной из сторон и, соответственно, поражение другой.

• В пространство «мир» (peace) включаются: государства, имеющие свои интересы и отстаивающие их (экономическая состязательность; стремление к  влиянию в той или иной области – спорта, науки, искусства и т. д.); наличие социального института армии (ее задачи – обеспечение неприкосновенности границ, защита суверенитета страны и т. п.); отсутствие сражений  (взрывов, пожаров – «горячего») и потерь.

Есть ли коннекторы между ними, то есть возможные связи между элементами? В обоих пространствах есть когнитивные модели (фреймы) «государства», есть «армии», есть «стремление к лидерству/победе». Идея концептуальной интеграции состоит в том, что в ее результате образуется бленд (мы не останавливаемся на сложных механизмах его образования), в который включаются элементы исходных пространств и устраняются противоречия между несополагаемыми элементами. Некоторые элементы, находящиеся в центре одного пространства, из центральных переводятся в периферийные. Если произойдет интеграция таких общих признаков, как «государства (их институты, в частности, армия)», «стремление к доминированию (военному и идеологическому)», и невключение в новое пространство признака «сражения», ассоциативно связанного с признаками «огонь», «горячее» («горячие точки») из первого пространства, то каким-то образом следует объяснить наличие признака «победа/поражение» (напр., «У СССР было 5 возможностей победить в холодной войне» [11]). Это становится возможным, если будет переформатировано первое ментальное пространство («война») – невключенному признаку «сражения с кровопролитием» и всего, что с ним связано (огонь), в результирующий бленд будет включена сопоставленная ему антитеза: «горячие» поля «сражений» станут «холодными» [12].

Война как элемент метафорического базового концепта.

Е.Н. Галаниди, анализируя метафоры и метафорику  войны (справедливое различение), полагает, что «исследование философской метафорики войны представляет немалый научный интерес как для углубления понимания войны в культуре, так и для уточнения на этой основе стратегии действий человечества в отношении войны» [5]. С учетом происходящей эволюции характера «горячих войн»  и усложнения самой действительности можно говорить, что исследование метафоры войны вносит свой вклад в понимание не только роли войны как таковой в культуре, но и понимание целостной современной реальности как непрерывной череды конфликтов, трактуемых в терминах войны (как уже отмечено выше, взгляд на войну как архетип свойствен мировой культуре в целом, где война неизбежно актуализирует дремлющий в человечестве инстинкт агрессии). Сравним информационные войны, «медицинские войны в Самаре»^[12], педагогические войны^[13], «Косметические войны / Cosmetic Wars» (фильм), допинговые войны^[14]– эти примеры показательны тем, что наряду с собственно метафорой войны, включающей это слово, используется и метафорика войны: метафоры, реализующие слоты фрейма «война» («ответный удар»). Еще один показательный пример: «Похоже, допинговая диверсия против российских спортсменов была спланирована заранее»^[15]– здесь используется не метафора войны, но военная (милитарная) метафора, в совокупности с другими образующая метафорику войны.

Интересен с точки зрения конструирования реальности как войны пассаж из статьи Ю. Щербины «Метафоры войны: художественные прозрения или тупики?»:

«Однако что такое, в сущности, само писательство, как не война? Война одновременно на двух фронтах. С реальностью – чаще инертной, порой враждебной, но всегда сопротивляющейся попыткам ее осмысления. И с самим языком – пластичной, но упругой и неподатливой системой, требующей выбора наиболее точных и предельно честных слов для описания действительности, соответствующих изобразительных средств, тех метафор, что, подобно гранате, смогут взорваться пониманием происходящего» [13].

А.П. Чудинов, исследуя русскую метафорику, предложил смелую базисную метафору: российская действительность – это непрекращающаяся война, или в другой формулировке: современная Россия − это милитаризированное общество. Это было до всех «пятых колонн», «национал-предателей», «ватников» и «либерастов». Практически пророчески сегодня звучат слова А.П. Чудинова:

«Наблюдения за подобными метафорами показывают, что свойственное тоталитарному обществу милитаризированное сознание по-прежнему сохраняется в мировосприятии наших современников, с той лишь разницей, что разрушение прежней государственной системы и фактическое поражение в холодной войне направило общественное сознание на поиски врагов уже не вовне, а внутри общества: холодная война с враждебным миром превращается в гражданскую войну» [14, с. 111].

Да, война позволяет осмыслять разнообразные сферы действительности через ее понятийную сферу, более того, метафора войны регулирует и соответствующее поведение участников, исполняющих отведенные им роли «на военном театре». Так, допинговая война, существующая в спорте, выявила задействованность спецслужб и подлинно «тайных военных операций», имевших место, в частности, во время Олимпийских игр в Сочи, если принять в качестве истины рассказ экс-главы антидопинговой лаборатории России Г. Родченкова:

«В рамках тайной операции российские антидопинговые эксперты и сотрудники спецслужб заменили образцы мочи, загрязненные допингом, чистыми анализами, взятыми на несколько месяцев раньше, обнаружив способ вскрывать запечатанные пробы, говорит Родченков. Каждую ночь они часами работали в скрытой лаборатории, освещенной одной лампой, передавая банки с мочой через отверстие в стене размером с руку, чтобы быть готовыми к тестированию на следующий день»^[16].

«На войне как на войне» – можно сказать, прочитав приведенную выше цитату. 

Признать метафору войны базовой, то есть концептуальной, поскольку она концептуализирует различные сферы действительности, можно только в одном случае: если мы обнаружим сферу-мишень. Эта сфера выявляется достаточно легко: социальные отношения в рамках любой области действительности, независимо от наличия или отсутствия массового кровопролития, есть война (в ее разнообразных проявлениях). Иначе говоря, МИР (PEACE) ЕСТЬ ВОЙНА. Говоря, что конфликт на некоей стадии якобы завершился в пользу одной из сторон, мы исходим из идеи, что конфликт вообще «способен завершиться». Но ведь завершение было бы возможно, лишь если бы война оставалась, по Клаузевицу, продолжением политики иными средствами: то есть война кончалась бы, когда бы достигалось желаемое равновесие и можно было бы возвращаться просто к политике.

Однако две большие мировые войны XX  в. продемонстрировали, что политика послевоенного периода всегда и повсеместно – это продолжение (любыми средствами) процессов, начатых войной. Чем бы ни завершались войны, они приведут ко всеобъемлющим перетряскам, которые в принципе не смогут удовлетворить всех воевавших. Так что любая война продолжится в форме тревожной экономической и политической нестабильности еще сколько-то десятилетий, не обеспечив никакой другой политики, кроме политики воинствующей [4]. Эта политическая нестабильность, получившая название холодной войны, породила воинствующую метафорику, обличающую «врага»: железный занавес, гонка вооружений, поджигатели войны и даже борьба за мир, а в «новое время» – «крестные отцы мирового ультраправого национализма» (Х. Клинтон о российских властях) или «США – спонсор мирового террора»² и т. п.

Страницы истории сквозь призму метафоры «холодной войны».

Среди метафор, пронизанных высокой негативной оценочностью, метафора холодной войны выделяется тем, что она не несет в себе прагматического потенциала, поскольку характеризует этап сосуществования государств, не исходя из субъективных интересов одной из сторон. Она, как было показано выше, мотивирует воинственную метафорику политических дискурсов (напр., «рыцари холодной войны»). Нужно сказать, что в современном российском политическом дискурсе эта метафора сегодня чаще используется для концептуализации событий прошлого, вскрывая неизвестные нам стороны  «холодной войны»:

На фронтах холодной войны («Американские пехотинцы во время патрулирования границы между Восточным и Западным Берлином в дни постройки «Берлинской стены»; август 1961-го года». Прилагается фотография)^[17].

Кубинцы на фронтах холодной войны: от Анголы до Сомали, от Алжира до Эфиопии. Об участии (не инициированном Москвой) спецслужб Кубы в различных военных операциях по всему миру^[18].

ЦРУ и мир искусств. Культурный фронт холодной войны^[19]– так в русском переводе называется книга Фрэнсис Стонор Сондерс (Frances Stonor Saunders), написанная в 1999 г. и переведенная на русский язык в 2013 г. Интересно, что в аннотации к русскому изданию книга позиционируется как разоблачение деятельности ЦРУ в области культуры с целью оказывать «мягкое влияние» на западных интеллектуалов через различные фонды. В английских источниках книга рассматривается как размышления над отношениями интеллектуалов и политической власти после Второй мировой войны (Джеффри Айзек). Английское название не содержит слова фронт: the cultural cold war: The CIA and the world of arts and letters. Сам перевод книги на русский язык в 2013 г. и аннотация к ней говорят об известной интерпретации содержания применительно к обстановке новой холодной войны.

Миссия русской эмиграции. На фронтах холодной войны^[20]. О невозвращенцах и насильственной «репатриации» беженцев от советского режима после войны. Интересно, что здесь метафора холодной войны использована по отношению к периоду, когда холодная война еще не началась (имело место сотрудничество НКВД и западных служб по насильственному возвращению людей, пожелавших стать эмигрантами).

Нельзя в целом не отметить того факта, что метафора холодной войны получает сегодня широкое хождение, в известной степени переосмысляясь: под это метафорическое обозначение подводятся события, не относящиеся к периоду, именуемому в истории «холодной войной» (с 1947 г. до «перестройки», распада СССР), или исторические события, не связанные с напряжением в отношениях между СССР и Западом. Так, в Рунете можно найти страницу с названием «На фронтах первой холодной войны»^[21], где оговариваются действия Франции и Англии по расчленению России на «зоны действия», имевшие, по словам автора, место еще до 10 декабря 1917 г. (до начала Гражданской войны). Сюда же относится и «китайский фронт холодной войны»²: «С термином «холодная война» прочно ассоциируется именно советско-американское противостояние, соперничество СССР и США. Здесь коллективная память России почти забыла, что большую часть «холодной войны» Советский Союз боролся на два фронта – не только с капиталистическим Западом, но и с социалистическим Китаем».

Вряд ли военное напряжение и военные столкновения между китайскими и российскими пограничниками (остров Даманский) можно назвать «холодной войной», тем не менее эта метафора получает сегодня не просто второе дыхание – она открывает  закрытые страницы прошлого и расширяет свое содержание, видимо,  как удачное обозначение как бы мира в мире, постоянно балансирующего на грани «горячей войны», что, судя по всему, является его единственно возможной формой существования, реализацией врожденного архетипа войны, свойственного культуре. Трансформируя лозунг ангсоца в романе Оруэлла, можно сказать, что «мир – это холодная война».

Библиографические ссылки

1.       Оруэлл, Дж. Ты и атомная бомба / Дж. Оруэлл. – URL: https://www.proza. ru/2014/03/29/1611. – Режим доступа: 22.04.2017.

2.       Чжэнлун, У. США и Россия: «холодный мир», а не холодная война / У. Чжэнлун. – URL: http://inosmi.ru/world/20140410/219454770.html.

3.       Еремина, Н.В. К вопросу о стилистических особенностях английской публицистики в условиях кросс-культурного взаимодействия / Н.В. Еремина, В.В.Томин // Вестн. Оренбург. ун-та. – 2014. – № 11.

4.       Эко, У. Полный назад «Горячие войны» и популизм в СМИ / У. Эко. – М.: Эксмо, 2007.  – 502 с. – URL:http://e-libra.ru/read/362664-polniy-nazad!-C2%ABgoryachievoyni%C2%BB-i-populizm-v-smi.html.

5.       Галаниди, Е.Н. Философская метафорика войны: автореф. ... канд. дис. / Е.Н. Галаниди. – Ставрополь, 2003. – URL: http://www.dslib.net/religio-vedenie/losof skaja-metaforika-vojny.html.

6.       Кавтарадзе, С. Архетипы войны: насилие, бессознательное и борьба за базовые потребности / С. Кавтарадзе // Историческая психология и социология истории. – 2012. – № 1. – URL: http://cyberleninka.ru/article/n/arhetipy-voyny-nasiliebessoznatelnoe-i-borba-za-bazovye-potrebnosti. – Дата доступа: 05.04.2017.

7.       Fauconnier, G.The way we think: Conceptual blending and the mind’s  hidden complexities / G. Fauconnier, . Turner. – N. Y: Basic Books, 2002.

8.       Лакофф, Дж. Когнитивная семантика // Язык и интеллект. – М.: Прогресс, 1995.

9.       Награды за победу в «холодной войне» – это фэйк или правда? – URL: http:// eto-fake.livejournal.com/615395.html.

10.      Около 58 % россиян не знают, почему холодная война так называется. – URL: https://www.dp.ru/a/2009/12/04/Okolo_58_rossijan_ne_znaju.

11.      У СССР были 5 возможностей победить в холодной войне. – URL: http:// inosmi.ru/russia/20140721/221807970.html.

12.      Хлевов, А.А. Три возраста холодной войны. The Cambridge history of the Cold War / ed. by elwyn P. Leffler & Odd Arne Westad. Cambridgу University Press: Cambridge, New York, elbourne, adrid, Cape Town, Singapore, Sāo Paulo, Delhi, Dubai, Tokyo, 2010. I, II, III (Рецензия) / А.А. Хлевов // Вестн. Рус. христиан. гуманит. акад. – СПб., 2013. – Т. 14. – Вып. 4. – С. 319–324.

13.     Щербина, Ю. Метафора войны: художественные прозрения или тупики? /

Ю. Щербина // Знамя. – 2009. – № 5.

14.      Чудинов, А.П. Россия в метафорическом зеркале: когнитивное исследование политической метафоры (1991–2000) / А.П. Чудинов. – Екатеринбург, 2001. – 238 с.