Быт как лингвоспецифичный концепт

Слово быт входит в пласт безэквивалентной лексики, обозначающей специфические для русской культуры явления. Изучение таких слов традиционно  входит в ведение лингвокультурологии и лингвострановедения. Однако в данном случае  национально-культурное своеобразие концепта ‘быт' обусловливается прежде всего его коннотациями, которые нашли отражение в художественной литературе и публицистике 19 в. и особенно начала 20 в., в частности в творчестве поэтов-модернистов, писателей А.П. Чехова, М. Горького.  При этом ни один из проанализированных нами словарей не фиксирует тех специфических, как правило, имеющих негативный оттенок смыслов, которые эта абстрактная лексическая единица имеет в языке писателей (Любовная лодка разбилась о быт), а также в повседневной речи (быт заел, проклятый быт).

Цель нашей работы - анализ не словарного значения, а выявление национально-культурной составляющей концепта ‘быт', не зафиксированной в словарях, но во многом определяющей употребление слова. Собственно говоря, становление концепта происходит в первой четверти 20в. в творчестве поэтов Серебряного века. Для русской интеллигенции быт становится особым словом, многозначным и многозначимым, на его основе формируется специфичное понятие, в некотором смысле мировоззренческое. Анализ контекстов подтверждает это. Не случайно во многих статьях и книгах биографического, литературоведческого характера, посвященных поэтам и поэзии Серебряного века, неизбежно затрагивается этот аспект. Пожалуй, один из  наиболее ярких в этом отношении поэтов - Марина Цветаева. Это автор, у которого быт, бытовое нашли наиболее яркое и многообразное освещение. Не случайно книга В.А. Швейцер, вышедшая в серии "ЖЗЛ", озаглавлена "Быт и бытие Марины Цветаевой". Это противопоставление отсылает к словарю В.И. Даля: бытие как существование, жизнь и в "значении низшем" бытьё или быт. Оппозиции быт - бытие, приземленное - возвышенное, телесное - духовное борются в человеке, и зачастую первые члены этих оппозиций одерживают верх. Это подтверждают и дневниковые записи поэтессы. "Нас делят, дружочек, не вещи высокого порядка, а быт", - пишет Цветаева. Быт противостоит "вещам высокого порядка". И ещё: "У женщины, вне мужчины, целых два моря: быт и собственная душа". Еще одна антитеза быту - "собственная душа". В прозе М. Цветаевой это противопоставление отражено достаточно ярко и образно. В её дневнике 1918-1919 гг. есть отрывок "О любви", в котором мы наталкиваемся в частности на такие рассуждения: "Зная мировое, он, конечно, не знает бытового, а смерть такого-то числа, в таком-то часу - конечно, быт", "И чума - быт". Быт в данном контексте предстаёт как экзистенциальная категория, как нечто, тотально пронизывающее, опутывающее человеческое существование. Бытовое противопоставлено мировому. Это страшная, фатальная сила. У М. Цветаевой же в статье "Световой ливень", посвящённой Б. Пастернаку, в главе "Пастернак и быт" мы читаем: "Быт. Тяжкое слово. Почти как: бык. Выношу его только, когда за ним следует: кочевников. Быт, это - дуб, и под дубом (в круг) скамья, и на скамье дед, который вчера был внук, и внук, который завтра будет дед - Бытовой дуб и дубовый быт - Добротно, душно, неизбывно. Почти что забываешь, что дуб, как древо, посвященное Зевесу, чаще других удостаивается его милости: молнии. И, когда мы это совсем забываем, в последнюю секунду, на выручку, - молнией в наши дубовые лбы: Байрон, Гейне, Пастернак". Сложная, ступенчатая цепь, на первый взгляд где-то даже алогичных ассоциаций, их нанизывание друг на друга, уточняющее и обогащающее смысл: быт, бык, дуб, Зевес. Поэт будто задыхается от ненависти и бессилия перед лицом своего вечного врага - быта. Цветаева сразу же намеренно устраняет словарное значение слова быт, оно не вызывает у неё ни неприязни, ни в целом каких-либо эмоций.

Помимо словарного толкования ‘быт' обрастает новыми значениями, становится предметом эмоционального восприятия, сложной структурой. Цветаева разграничивает разные виды ‘быта'. Есть быт косный, рутинный, про который можно сказать, что он "заел", и именно об него может разбиться "любовная лодка". Для него характерны стагнация, отсутствие движения, развития, от него веет удушливой атмосферой. Этот быт неприемлем для творческих людей, он убивает вдохновение. По М. Цветаевой, у Б. Пастернака быт мыслится как земля, оттолкнувшись от которой, можно парить, отбросив низкое, приземленное, можно достигнуть более высоких сфер. В одной из дневниковых записей Марины Цветаевой читаем следующие строки: "Когда я, в отчаянии от нищенства дней, задушенная бытом и чужой глупостью, вхожу, наконец, к Вам в дом, я всем существом в праве на Вас. Можно оспаривать право человека на хлеб (дед не работал, значит - внук не ешь!) - нельзя оспаривать право человека на воздух". Здесь вновь всплывает устойчивая ассоциация, связанная с бытом, - глупость. И в статье "Световой ливень" словосочетания "дубовые лбы", "бытовой дуб", "дубовый быт" выступают как метафорические обозначения глупости, косности.

В статье М.Л. Гаспарова "Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике слова", посвящённой эволюции творчества поэтессы, подчеркивается, что она выбрала свой собственный путь в поэзии. Это было превращение стихов в дневник. И это был не обычный поэтический дневник, в который идут лишь избранные впечатления, возвышенные, приподнятые над бытовым. Такая установка позволила ей внести в поэзию "самый быт: детская, уроки, мещанский уют, чтение таких авторов, как Гауф или малоуважаемый Ростан, - все это по критериям 1910г. было не предметом для поэзии, и говорить об этом стихами было вызовом". Таким образом, М. Цветаева одной из первых опоэтизировала быт, сделала его источником вдохновения, поэтической ценностью. Для неё, как она сама писала не было ничего неважного, всё, что связано с ней, одинаково "значимо и важно". Быт и бытие почти уравниваются.

Формируется идиостиль поэта. На переходе от двух первых книг стихотворений к последующей, более зрелой лирике установка на поэтизацию быта не меняется, "но меняется сам поэтизируемый быт: прежний, детский быт был готово поэтичен и заданно-уютен..., из него шло в поэзию всё; новый, взрослый быт хрупок, окружен враждебной жизнью и грозящей смертью..., из него в поэзию идет только избранное: красивое, утонченное, воздушное".  На этом этапе представления М. Цветаевой о быте трансформируются, возникают неразрешимые противоречия.

Р. Якобсон в статье "О поколении, растратившем своих поэтов", которая преимущественно посвящена жизни и творчеству В.В. Маяковского,  писал о слове быт: "Любопытно, что в русском языке и литературе это слово и производные от него играют значительную роль, из русского оно докатилось даже до зырянского, а в европейских языках нет соответствующего названия - должно быть, потому, что в европейском массовом сознании устойчивым формам и нормам жизни не противопоставлено ничего такого, чем бы эти стабильные формы исключались. Ведь бунт личности против косных устоев общежития предполагает их наличие. Подлинная антитеза быта - непосредственно ощутительный для его соучастников оползень норм. В России это ощущение текучести устоев, не как историческое умозаключение, а как непосредственное переживание, исстари знакомо. Уже в чаадаевской России с обстановкой "мёртвого застоя" сочетается чувство непрочности и непостоянства: "Всё протекает, всё уходит... В своих домах мы как будто на постое, в семье имеем вид чужестранцев, в городах кажемся кочевниками".

 И в поэзии В.В. Маяковского господствует статика. Быт - изначальный враг поэта, и к этой теме поэт не устаёт возвращаться. "Быт без движеньица". "Всё так и стоит столетья как было. Не бьют и не тронулась быта кобыла". "Жирок заплывает щелочки быта и застывает, тих и широк". "Заплыло тиной быта болотце, покрылось будничной ряской". "Покрытый плесенью, старенький-старенький бытик". "Лезет бытище в щели во все". "Петь заставьте быт тарабарящий!". " В порядок дня поставьте вопрос о быте". "... в осень, в зиму, в весну, в лето, в день, в сон не приемлю ненавижу это всё. Всё, что в нас ушедшим рабьим вбито, всё, что мелочинным роем оседало и осело бытом даже в нашем краснофлаговом строе". Образы быта очень разнообразны, нет ни одного повторяющегося ("быта кобыла", "быта болотце", "быт тарабарящий"). Но их все объединяет общая семантика застойного, обременительного, тяготеющего над человеком. Это не быт Б. Пастернака, который "почти всегда в движении". Маяковский использует многочисленные аффиксы, создавая авторские неологизмы, вроде "бытик" или "бытище". В силу того, что в творчестве В.В. Маяковского быт предстает олицетворенным, одушевлённым, активно формирующим человека и его судьбу, с корнем быт возможно употребление оценочных суффиксов (уменьшительно-ласкательных и,  наоборот, со значением преувеличения), таким образом, создаются окказионализмы или потенциальные слова. С точки зрения синтаксиса, слово быт, как правило, выступает в функции субъекта действия, как активный деятель.  Несмотря на сложное отношение к быту, Маяковский как никто другой умел его поэтизировать, по-настоящему заставлять петь (например, стихотворение "А вы могли бы?).

У В.В. Маяковского и М. Цветаевой при некотором сходстве всё же различная образность. У обоих присутствует свой особый идиостиль. Быт - враг для обоих поэтов, но его образы непохожи друг на друга в их творчестве.

Как известно, В.В. Маяковский возлагал огромные надежды на новую власть, новый строй, он верил в конечное обновление, преобразование жизни. Но большинство его надежд не оправдались. И это подтверждает его поэзия (быт, осевший даже в "краснофлаговом строе"). Быт, по мнению В.В. Маяковского, - один из главных, а точнее, самый главный враг советского строя. В поэме "Про это" отчаянная схватка поэта с бытом дана в обнажении, быт не олицетворён, непосредственно в мертвенный быт вбивается слов напором поэт, и тот в ответ казнит бунтаря "со всех винтовок, со всех батарей, с каждого маузера и браунинга". В других вещах Маяковского быт персонифицирован, но это, по авторскому замечанию, не живой человек, а оживлённая тенденция. Определение этого врага в поэме "Человек" предельно общо: "Повелитель Всего, соперник мой, мой неодолимый враг". Враг - вселенский образ, и силы природы, люди, метафизические субстанции - только его эпизодические облики-маски: "Тот же лысый, невидимый водит, главный танцмейстер земного канкана. То в виде идеи, то чёрта вроде, то Богом сияет, за облако канув". Р. Якобсон находит соответствие этой вражде в языке спекулятивной философии. Её можно передать антиномией "я" и "не-я". "Не-я" - это быт. Это наиболее адекватное имя для мифологии Маяковского. Для поэта быт - "некоронованный сердец владелец", которого "ни один не трогает бунт". Этой невыносимой мощи должно быть противопоставлено небывалое восстание, имени для которого ещё нет. Поэта гнетёт призрак незыблемости миропорядка - "квартирного быта вселенной", ограниченного, сковывающего человека. В безлицем параде опутанных квартирной паутиной знакомых "в одном узнал - близнецами похожи - себя самого - сам я". Этот жуткий двойник, бытовое Я - собственник-приобретатель, с его пафосом стабильности и самоотмежевания: "И угол мой, и хозяйство моё - и мой на стене портретик". "Квартирный быт вселенной" ведет к обезличиванию, уравниванию людей.

В поэме "Про это" поэт истреблён бытом: "Окончилась бойня... Лишь на Кремле поэтовы клочья сияли по ветру красным флажком".  Маяковский мечтает о будущем, в котором не будет "никакого быта" (поэма "Летающий пролетарий"). Это идеал общества.

В поэме "Пятый Интернационал" поэт ставит вопрос об искусстве будущего. Согласно задуманной фабуле завершен первый этап революции - мировой социальный переворот. Но человечеству скучно. Быт уцелел. Теперь необходима направляемая Пятым Интернационалом "революция духа" во имя нового строя жизни, нового искусства, новой науки.

Одна из основных тем Маяковского - любовь, которая вкраплена "между служб, доходов и прочего". Любовь поэта раздавлена бытом. Поэт верил, что "настоящею земной любовью брызжет будущего приоткрытый глаз", что за горем, волной революций - "настоящие земные небеса", единственно возможное разрешение всех противоречий. Быт же, как пишет Р. Якобсон, - "только суррогат грядущего синтеза, он не снимает противоречий, а лишь затушевывает". Маяковский не приемлет компромиссов и механического примирения противоположностей. Объектами самой жестокой сатиры Маяковского являются соглашатели и согласователи. Поэт безмерно ненавидит тех, кто озабочен только своим личным счастьем, мечтает об отдыхе и уюте, он испытывает неугасимую вражду к той "любвишке наседок", которая несоизмерима с его "громадой любовью" и которая снова и снова воспроизводит современный ему быт. Всё, что так или иначе связано с бытом становится мелким, ничтожным, и в связи с этим частотно употребление Маяковским слов, имеющих в своём морфемном составе суффиксы с оттенком пренебрежительности, а также уменьшительно-ласкательные суффиксы в ироническом, уничижительном значении (любвишка, портретик, движеньице, щелочки, сам старенький-старенький бытик).  Веря в грядущее преображение мира, поэт ощущает и дурную бесконечность конкретного сегодняшнего дня.

Тема быта у В.В. Маяковского тесно связана с темой поэта и поэзии. Подлинный поэт "не на подножном корму у быта, не с мордой, упершейся вниз". Истинные поэты обгоняют своё время. Постоянный мотив в творчестве Маяковского - мотив самоубийства. Уже в его ранних произведениях появляются образы безумцев, которые кончают жизнь самоубийством в неравной борьбе с бытом (дирижёр, человек с двумя поцелуями). Значительная часть поэтической автобиографии Маяковского - безысходное единоборство с бытом. И даже в "буквах грядущих веков" поэт видит крепости быта. Тема самоубийства к концу жизни Маяковского становится всё более и более навязчивой. Ей посвящены поэмы "Человек" и "Про это". Каждое из этих произведений - зловещая песнь торжествующего над поэтом быта; лейтмотив - "любовная лодка разбилась о быт" (стих из прощального письма). Впоследствии многие авторы будут использовать эту цитату из В.В. Маяковского.  В поэме "Про это" эта тема уже выходит за рамки литературы. В ней резко намечены этапы бытия: "полусмерть" в вихре бытового ужаса и "последняя смерть" - "в сердце свинец! чтоб не было даже дрожи!" "По личным мотивам об общем быте", - так писал сам Маяковский об этой поэме. Она построена на свободной игре ассоциаций, на чередовании реально-бытовых фрагментов и фантастического гротеска.   Поэма звучит как сплошной безысходнейший стон. Для Маяковского быт не сводился к самоварно-двуспальному раю мещанства. "Обыденщины жуть" - стоглавый зверь, способный поглотить всё, изуродовать красоту и поэзию жизни, извратить само назначение человека. Быт толкает человека во власть самых низких инстинктов - похоти, наживы, трусости, жадности, эгоизма. Обыденщина и быт имеют общий корень, это одна жуткая стихия, с которой безуспешно борется поэт.   

Особый этап в творчестве Маяковского - это его газетные стихи. Быт здесь обрушивается стаей раздирающих сердце мелочей. Это уже даже не "дрянь с настоящим характерным лицом", а "пошлое, маленькое, мелкое дрянцо". Очередной социальный заказ поэту - изобретение приёмов для описания "мелочей, могущих быть и верным шагом в будущее", нужно бить "мелочинный бой" быта "деловой малостью". Свой поединок с бытом сам Маяковский сближал с дуэлями Пушкина и Лермонтова. Много схожего и в реакции общества на эти досрочные утраты. Снова прорывается ощущение злого рока, тяготеющего над русской духовной жизнью. Чудовищное прорастание быта из-под развалин прошлого породило много разочарований, идейных перерождений. Маяковский сражался с мещанством до последнего часа жизни - множество стихов, пьесы "Клоп" и "Баня". Он видел в мещанстве злейшего врага революции. Под мещанством порой разумеют чисто внешние проявления - чистенький бытик, вещизм, сентиментальность, житейское безвкусие. Но страшна прежде всего духовная его основа: неумение и нежелание мыслить, отсутствие идеалов. Питательная среда мещанства - быт: грозы и бури эпохи не мешают чириканью канареек и пересчитыванию слюнявыми пальцами купюр.

Маяковский ненавидел быт, кухонный, страшный быт, унижающий человеческое достоинство. И его поэма "Летающий пролетарий" (1925), написанная, казалось бы, с весьма утилитарной целью: призвать трудящихся в ряды ОВДФ - Общество друзей воздушного флота, превратилась в страстный антибытовой памфлет; поэт переселяет людей из подвалов, из коммунальных квартир в небеса, в просторы, призывает порвать со всем тем, что "в нас ушедшим рабьим вбито". Здесь уместно привести в параллель проанализированные выше слова М. Цветаевой о том, что такое быт для Б. Пастернака: "земля для шага: секунды придерж и отрывание". Маяковский не смог достичь такой гармонии.

"Лодка разбилась о быт", говорит Маяковский в предсмертных стихах об интимной своей жизни. Это значит, что общественная и литературная деятельность престала достаточно поднимать его над бытом, чтобы спасать от невыносимых личных проблем. Поэт ликвидировал счеты с противоречиями "быта", личного и общественного, пустив свою "лодку" ко дну.

На основании проанализированных микроконтекстов можно сделать вывод, что слово быт приобрело своё концептуальное значение в творчестве поэтов Серебряного века. Из нейтрального обозначения повседневного уклада жизни оно превратилось в культурный концепт. Одна из важнейших сторон концепта - ценностная. Именно она апеллирует к психолингвистическому аспекту и учитывает важность эмоционального подхода при изучении концептов. Аффективное, субъективное восприятие и специфическое, поэтическое миросозерцание породило особые значения и коннотации слова быт. Это понятие, возникшее на основе представлений о губительности косности, отсутствия движения, о фатальной неизбежности деградации человека, погрязшего в повседневной рутине. Жаждой благотворных потрясений, которые должны принести желаемое обновление, проникнуто творчество поэтов Серебряного века. И главным препятствием, которое стояло перед ними, был быт, "быт, как косность, как обстановка".

Библиография

Карасик В.И. Языковой круг: личность, концепты, дискурс. М., 2004.

Якобсон Р.О. О поколении, растратившем своих поэтов // Смерть Владимира Маяковского. Берлин, 1931.

Швейцер В.А. Быт и бытие Марины Цветаевой. // "ЖЗЛ", М., «Молодая гвардия», 2002.

Гаспаров М.Л. "Марина Цветаева: от поэтики быта к поэтике слова" // О русской поэзии. Анализы. Интерпретации. Характеристики. СПб., 2001,с.136-149.

Цветаева М. Световой ливень. // Собрание сочинений в 7 томах. М., 1994.

Цветаева М. История одного посвящения // Собрание сочинений в 7 томах. М., 1994. С. 130-158.

Маяковский В. В. Сочинения в двух томах. М., Правда, 1988.