Влияние богословских предпосылок на познавательные стратегии науки

Если вспомнить историю становления научного знания, то налицо тот факт, что церкви, монастыри, богословские институты и т.п. заведения были одним из первоначальных и главных оплотов познания как такового и научного знания в частности. Во всяком случае, данная ситуация была характерна для территории Европы и зарождающегося русского государства. Несомненно, познавательные стратегии человечества были тесно связаны с Богопознанием, хотя в дальнейшем и наметился раскол познания на «чистую» науку и богословскую.

          Когда-то религиозное мировоззрение включало в себя всю полноту взглядов, в том числе и элементы научного познания, но в дальнейшем духовно-интеллектуальное развитие человечества пошло по пути дифференциации и специализации сфер познания. Это было связано со все более раскрывающейся сложностью мира и с неспособностью обычного человека охватить многоаспектность мироздания, составить и запечатлеть в своем сознании целостное мировоззрение [i].

          Следует отметить, что связь между богословием и наукой коррелируется также взаимоотношениями эмпиризма и рационализма. Если исходить из посылки о том, что наука есть система знаний, проверенных эмпирическим путем, естественных фактов как таковых, то богословское познание получается вынесенным за скобки научного знания. Однако, коль скоро мы признаём правомерность гуманитарных и надприродных исследований, исследований всех проявлений человеческого духа, в том числе и его рациональных построений, никоим образом не способных подтвердиться эмпирическим путем, то мы напрямую сталкиваемся с первоистоками научного знания в лоне богословия.

           Подходя к богословию как к феномену сугубо христианского миропонимания, мы можем увидеть влияние первого на сам тип научного познания. Когда во главу официального религиозного культа ставится один, главный Творец-Вседержитель, это не может остаться без последствий и для всего остального мировоззрения и мироощущения людей. Научное знание, выросшее на почве монотеистической религии, по самой своей сущности склонно искать Абсолютное Знание, а не разрозненное, относительное и преходящее. Поиски «философского камня» и прочие интенции европейских мыслителей являются проявлением тяги именно к такому абсолютному познанию, к знанию, которое поможет стать достойными счастья, а впоследствии и счастливыми, не только современникам, но и будущим поколениям. Кроме того, о взаимосвязи и взаимовлиянии научного и богословского знания говорит и символическая архитектура христианского храма. Крестово-купольный тип постройки заведомо апеллирует к определенной системе, структуре, к упорядочиванию хаоса в мире, а эта системность является неотъемлемым свойством науки как таковой.

     В определенные периоды человеческой истории наука, богословие и церковь защищали людей от жестоких, бессознательных проявлений дикой природы, однако, к середине XX века назрела настоятельная необходимость защищать уже природу от алчных посягательств не всегда боговдохновенных представителей рода человеческого. Богословие стало играть роль предохранительного морального клапана в контексте сходящей с ума технократической цивилизации. Эксперименты с евгеникой, ядерным оружием и прочие потуги поклонников НТП (научно-технического прогресса) неоднократно осуждались служителями церкви, однако, ученые, так же, как и все остальные представители творческих профессий живут не только по морально-религиозным заповедям христианства, но и по законам своего государства, чья политика не всегда благоразумна и полезна для общества в целом.     

         Религия взаимосвязана с наукой, о чем свидетельствует целый ряд выдающихся ученых, которые были верующими, однако в этой конвергенции научной и религиозной картин мира есть свои тонкости, которые необходимо четко видеть и обозначать.

          Во-первых, весь тысячелетний опыт человеческой истории свидетельствует о том, что ни один закон природы не был познан непосредственно с помощью религии, а все разговоры об «интуитивном методе познания», об «откровении» как двигателе прогресса, способствовали больше личной славе Э. Сведенборга, А. Бергсона, Н.А. Бердяева, чем оставили после себя реальный остаток в науке. Массы же (в особенности - интеллигентские массы) робеют перед красноречивыми людьми слова. Религиозные верования нигде и никогда не способствовали напрямую познанию мира: нет тому примеров. Иное дело, что на заре истории вполне реальная наука находила прибежище в храмах, которые одновременно часто являлись обсерваториями и лабораториями. Египетские жрецы, так тщательно наблюдавшие небесные светила, были лишь совместителями: поклонение Озирису и прочим национальным богам происходило отдельно, астрономические наблюдения - отдельно; и современные члены Папской академии в Ватикане работают в ультрасовременных научных лабораториях, используют новейшие научные методы, ничуть не уповая на божественные откровения и интуицию [ii]. Следовательно, механизмы взаимовлияния богословских предпосылок и научно обоснованных стратегий не так очевидны, как это часто описывается в публицистических источниках - связь тех и других более опосредована, что, разумеется, не отменяет ее значимости и важности.  

         Во-вторых, при всем этом нельзя отрицать позитивное влияние богословия на творческое становление того или иного ученого в качестве своеобразной психотерапии. Область неизвестного слишком велика до сих пор, и некоторых это пугает; тайна происхождения самой Вселенной, невозможность вместить и охватить своим личным рассудком вечность и бесконечность заставляют искать прибежище в некой Абсолютной Мудрости, в Мудрости Бога-Отца, и на данные вопросы ответы нередко дают одаренные церковнослужители. Человек есть сочетание тела, души и разума, и поэтому насколько важную пищу для ума дают наука и философия, настолько важную подпитку для сердца предоставляет богословие. Относительное приобретает основу своего бытия в абсолютном, в чем каждый может убедиться личным опытом и вдумчивым наблюдением[iii]. «Мы постигаем истину не только разумом, но и сердцем... У сердца свои законы, которых разум не знает» [iv], - писал выдающийся французский математик и физик, мыслитель Б. Паскаль еще в XVII веке, однако его мысль не потеряла своей актуальности до сих пор.

          В-третьих, в научных и околонаучных дебатах на тему конвергенции науки и богословия часто упускается из виду то, что некоей обобщенной религии не существует, а есть множество отдельных религий, рисующих весьма разнообразные картины мира. Однако, при этом преимущество отдается христианству, поскольку именно в контексте христианской европейской культуры зародилась и развилась наука как таковая. Античные философы, предугадавшие появление некоторых научных знаний (например, Демокрит, развивавший теорию атомизма), питали именно христианскую теологию, отчасти - творчество мусульманских мыслителей, и совсем не соприкасались с буддизмом. Вся современная наука фактически выросла именно в христианских странах, а потому имеет долгую историю взаимоотношений, прежде всего, с католицизмом. Таким образом, призывы к конвергенции с религией вообще, фактически оборачиваются призывами к конвергенции науки с христианством, вольно или невольно признавая тем самым христианство главной мировой религией. На данный момент наука едина, однако есть риск, что если начнется чаемая некоторыми философами и физиками конвергенция науки и религии вообще, то ученые начнут конвергировать в разные стороны, возникнут науки христианские, мусульманские, буддийские и т.д., и все парадоксы, омрачающие существование современного человечества, разорвут и общее пространство мировой науки [v]. Следовательно, мы всегда должны помнить о сущности науки, столь же единой и неделимой, сколь неделима христианская вера.

          Весьма интересен тот отпечаток, который накладывает определенная культура на своих носителей. По результатам опросов конца XX века, ведущие специалисты США в естественных науках в большинстве своем отрицают трансцендентное. Неверие в бога и «вечную жизнь» выразили соответственно 65,2% и 69% биологов. Среди физиков Национальной академии наук уровень атеизма еще выше - 79% и 76,3%. Большинство остальных опрошенных в обоих случаях отнесли себя к агностикам, и лишь малая часть верит в бога и бессмертие. Наиболее верующими оказались лидирующие американские математики: 14,3% - в бога, 15% - в жизнь после смерти. В то же время лишь 7,1% специалистов наук о жизни разделяют мнение о ее загробном существовании и только 5,5% из них считают, что Бог есть. Физики и астрономы заняли среднюю позицию: 7,5% верят в господа, в бессмертие - столько же [vi]. Американская культура, вобравшая в себя всё многообразие культурных особенностей других цивилизаций мира, отличается своим специфическим развитием и технологичностью, где цель чаще всего представляется оправдывающей любые средства, что, как мы видим, накладывает отпечаток и на поверхностное понимание христианской веры. По словам Стэнли Л. Яки, сейчас уже не требуется, чтобы народ в США «был праведным, честным и богобоязненным, но лишь, чтобы народ был сытым, преуспевающим и свободным от всяких страхов, в особенности же от устаревших социальных табу, в том числе таких, как страх Божий» [vii]. Российское же общество, более консервативное по своей сути, еще не настолько далеко отошло от догматов христианской веры, несмотря на все усилия наших идеологических недругов.   

           Как выразился профессор Оксфордского университета Питер Аткинс, наука занимается поиском истины, тогда как религия убеждена, что она обладает абсолютной истиной[viii]. Однако, при этом следует оговориться, что здесь происходит неправомерная подмена понятий, ибо имеются ввиду два разных вида знаний: наука оперирует знанием частным, конкретным, ситуационным, тогда как богословие транслирует в массы знания глобального и вечного, безотносительного к физическим явлениям характера.

          Разумеется, крайности чреваты, и слепая религиозная вера в Абсолют способна вылиться далеко не в позитивные для общества поступки, консервируя прирост научных знаний и уничтожая лучших представителей творческой интеллигенции. Каждый школьник знает о печальной участи Н. Коперника и Г. Галилея. Однако, с другой стороны, и чрезмерная вера в силу сугубо научных построений, в изжившие себя позитивистские установки способна задушить в человеке то личностное и творческое начало, которое и делает его человеком. Культура сердца и культура разума часто приходят в противоречие друг с другом, но от этого жизнь человека не делается менее прекрасной, ибо в поиске гармонии между этими двумя началами и проходит его полноценная и насыщенная творческим ростом жизнь. Как писал Святитель Лука (Войно-Ясенецкий), «на своем жизненном пути нам встречаются два типа людей. Одни во имя науки отрицают религию, другие ради религии недоверчиво относятся к науке. Встречаются и такие, которые умели найти гармонию между этими двумя потребностями человеческого духа. И не составляет ли такая гармония той нормы, к которой должен стремиться человек? Ведь обе потребности коренятся в недрах человеческой природы» [ix].

         Как отмечал выдающийся русский философ С.Л. Франк, «наука изучает мир и явления, в нем происходящие, без отношения их к чему-либо иному; религия же, познавая Бога, познает вместе с тем мир и жизнь в их отношении к Богу. Поэтому, хотя и религия, и наука затрагивают отчасти одно и то же - мир и жизнь, но они берут эту реальность в двух разных отношениях и потому говорят все-таки не об одном и том же, а о совершенно разных вещах. Чтобы уяснить это, приведем пример соотношения некоторых наук. Может ли геометрия противоречить физике? ... Обе науки изучают (отчасти) одно и то же - формы тел, но берут их в двух разных отношениях; поэтому их выводы не совпадают, но и нисколько не противоречат друг другу. Что верно в отношении идеальных, образцовых форм, взятых независимо от конкретных тел, то неверно в отношении тех же форм, как они опытно даны в физических телах, И это совсем не делает геометрию фикцией, реально ненужной наукой, ибо в физических телах, хотя лишь в приблизительном и искаженном виде, реально присутствуют идеальные формы, о которых говорит геометрия; и всякий инженер знает, как реально важны и нужны геометрические чертежи и относящиеся к ним истины» [x]. Следовательно, как бы сильно ни расходилась реальность с идеалом, это отнюдь не лишает ее стимулов к слиянию с ним.

             В христианском богословии абсолютные факторы обещают и обеспечивают абсолютный результат; но и во всех других областях знания наша неизбежная относительность почерпает силу лишь в общении с абсолютным, которое окрыляет наши напряжения и озаряет светом высшего единства все относительные успехи. С этой стороны богословие, верное своему идеалу, будет наиболее совершенным знанием, если оно не забудет, что - в качестве науки - должно средствами человеческого разума стремиться к постижению объекта своей веры [xi]. По словам П.А. Флоренского, необходимо сближение «разумной интуиции и созерцания единства в бытии сердцем», сближение знания и веры, и даже их отождествление. Как в вере мы «приобщаемся к Истине» и ею держимся, так и разум «причастен бытию, а бытие причастно разумности», особенно разум в своем духовном обогащении уже не отделяется от веры [xii].  

          При этом метафизические построения богословия не мешают, но, наоборот, помогают найти человеку верный ориентир в своей научно-практической сфере. Все высшие образцы подлинных «практиков», великие государственные деятели «обладали широтой жизненного кругозора, даруемой религиозным пониманием жизни, и вся тайна их успеха заключалась в здравой расценке и своих собственных сил, и сил внешних, в умении сочетать великое дерзновение с великим смирением, с покорностью перед высшими, непобедимыми силами - умении, которое тоже непосредственно вытекает из религиозного сознания и соответствующей ему широты и глубины понимания человеческой жизни. Напротив, сознание неверующее есть сознание обнаглевшее и потому потерявшее правильные перспективы и обреченное на гибель.

          Таким образом, религия не только не противоречит науке, не только совместима с последней, но и родственна ей и проистекает из одного общего духа с ней; и этот дух в свою очередь не только не противоречит так называемому «здравому смыслу», т. е. здоровому и практически плодотворному отношению к жизни, но при внимательном отношении к делу обнаруживается как единственное условие подлинно здорового отношения к жизни, спасающее человека от всяческой ограниченности и слабости, от обывательского скудоумия и рабского бессилия. Как бессмысленно противопоставление науке здравого смысла, потому что научное знание есть подлинный здравый смысл, а протест против него порожден именно больным и искалеченным «смыслом», так же и по тем же основаниям бессмысленно противопоставление здравого смысла и религии» [xiii].

          Следует отметить, что конфликт между наукой и религией заключается в превышении своих полномочий. Деятели науки осуждались несведущей в астрономии церковью, а ученые позволяли себе отрицать существование бога на основании его отсутствия в видимом мире. Такие богословы, как Августин, выступающий против идеи о шарообразности Земли, или Лютер, оспаривающий гелиоцентрическую систему, выступая против науки, считали, что они защищают веру в Библию, хотя вместо этого защищали свои толкования Библии. Сам священный текст не решает естественнонаучных вопросов, в его задачу не входит ни подтверждение, ни опровержение теорий естествознания; там ставится вопрос о целесообразности всего сущего, о высших ориентирах жизненных интенций человека [xiv].

          Несмотря на утверждения Ф. Ницше и других антирелигиозно настроенных философов и ученых, о смерти Бога говорить не приходится, он не может умереть, он бессмертен - во всяком случае, в сердце, в бессознательных структурах людей. Наука же в современном мире терпит кризис: как бы ни велик был ее прогресс за последние два столетия, чем больше происходит открытий в сфере познания мира, тем больше «белых пятен» открывается вне этих открытий. Мы уже не ждем от науки, чтобы она сказала последнее слово обо всем на свете; наука не доказывает ни существования, ни отсутствия Бога, это - просто не ее сфера [xv]. Наука занимается познанием вещей, эмпирически либо рационально проверяемых, для постижения же Божественного Начала требуются иные «инструменты» - душа, сердце, интуиция. Если бы предмет и методы познания у науки и у богословия совпадали бы, то не было бы их обособления друг от друга, но поскольку каждая из этих областей знания занимается своей специфической деятельностью, постольку их различение неминуемо. Разумеется, различение не в смысле враждебного противопоставления, а различение в смысле осознания своей инаковости и в то же время схожести, ибо все науки и сферы человеческого познания суть ветви одного древа, просто люди идут разными путями к единой цели.

       В русской культуре мироздание и мировоззрение имеют иерархическую многоуровневую структуру. Соответственно, как наука, так и религия, должны заниматься своими специфическими областями. Однако, оказалось, что подобную теорию «двойственной истины» чрезвычайно трудно реализовать в социокультурной практике, особенно во время кризисов, когда ищутся универсальные рецепты. Наука, если и не противоречит религии в прямой форме, то делает это косвенно, на уровне человеческой психологии. Ограниченность психических ресурсов человека, делает очень трудным совмещение различных парадигм, претендующих на абсолютность [xvi]. Тем не менее, при более глубоком рассмотрении данной проблемы выход может и должен быть найден.

         Наука обосновывает не только естественные законы, по которым существует мир, но также и нормативные законы, по которым он должен существовать в интересах сохранения жизни. Такова этика - наука о нормах поведения. Медицина также обосновывает правила поведения, она доказывает необходимость чистой, нравственной жизни, предписывает юношеству половое воздержание вне брака, но не указывает источника сил для самодисциплины. Социология оправдывает закон солидарности людей и их кооперации; однако «ты должен», следовательно, «ты можешь», и значит, должна быть такая сила, которая служила бы для нас источником и света, и энергии в духовном отношении, источником духовного удовлетворения. Эта сила в Боге. Наука имеет лишь явления, а философская пытливость человека стремится проникнуть за завесу, которая скрывает от нас подлинную сущность мира, его естество, его истинное бытие, его онтологическую основу [xvii].

           Артур Пикок, почетный профессор физической биохимии в Оксфорде и англиканский священник в своей книге «Богословие в век науки: модели бытия и становления в богословии и науке» рассматривает богословие и естественные науки как области культуры, которые развиваются по аналогичным законам. Он анализирует богословские и научные модели описания природы, Бога и человека и приходит к выводу об отсутствии фундаментального разрыва между этими моделями [xviii]. Это еще раз приводит к мысли о том, что всё вокруг пронизано Божественным Промыслом, из Него исходит и в Него возвращается. Идеальная матрица Его Духа присутствует в каждой организованной частичке и структуре бытия.

           В рамках самой церкви также выделяется своя, особая наука - догматическая. Ее задачей является служить единению человека с Богом, приобщать человека к вечности.
Вторая, не менее важная, тактическая задача догматической науки - это задача чисто историческая, задача свидетельства. Каждая эпоха ставит перед церковным сознанием свои проблемы, и каждое поколение богословов должно дать определенный ответ на эти вопросы, причем, непременно в соответствии с Православной традицией.       

       Что касается научного метода догматики, то он состоит в систематическом раскрытии основных православно-научных истин. Этот метод заключается в том, чтобы указать основание догматов в Священном Писании и привести принципиальные положения святоотеческой мысли по тем или иным догматическим вопросам [xix].

         В связи с этим хотелось бы подчеркнуть особую важность адекватной интерпретации богословского учения. Как писал в своей автобиографии Ч. Дарвин, «как бы прекрасна ни была мораль Нового завета, вряд ли можно отрицать, что ее совершенство зависит отчасти от той интерпретации, которую мы ныне вкладываем в его метафоры и аллегории» [xx]. Алогичное и противоречивое толкование Библии как главного первоисточника христианства приводило, как уже было сказано, к неправомерным преследованиям прогрессивных деятелей науки, внесших в усовершенствование человеческого общества вклад намного более значительный, чем слепые и алчные инквизиторы, их преследовавшие. С другой стороны, при верно расставленных акцентах и адекватном понимании сути христианской идеологии все противоречия, возникающие между наукой и религией, устраняются автоматически. 

          Примечательно, что любой мало-мальски значимый ученый, даже если он задействован в естественнонаучной сфере, а не в гуманитарной, не только не отрицает, но, напротив, утверждает значимость религиозного чувства для плодотворных научных исследований. Достаточно вспомнить Альберта Эйнштейна, который писал, что «космическое религиозное чувство является сильнейшей и благороднейшей из пружин научного исследования. Только те, кто сможет по достоинству оценить чудовищные усилия и, кроме того, самоотверженность, без которых не могла бы появиться ни одна научная работа, открывающая новые пути, сумеют понять, каким сильным должно быть чувство, способное само по себе вызвать к жизни работу, столь далекую от обычной практической жизни. Какой глубокой уверенностью в рациональном устройстве мира и какой жаждой познания даже мельчайших отблесков рациональности, проявляющейся в этом мире, должны были обладать Кеплер и Ньютон, если она позволила им затратить многие годы упорного труда на распутывание основных принципов небесной механики! Тем же, кто судит о научном исследовании главным образом по его результатам, нетрудно составить совершенно неверное представление о духовном мире людей, которые, находясь в скептически относящемся к ним окружении, сумели указать путь своим единомышленникам, рассеянным по всем землям и странам. Только тот, кто сам посвятил свою жизнь аналогичным целям, сумеет понять, что вдохновляет таких людей и дает им силы сохранять верность поставленной перед собой цели, несмотря на бесчисленные неудачи. Люди такого склада черпают силу в космическом религиозном чувстве. Один из наших современников сказал, и не без основания, что в наш материалистический век серьезными учеными могут быть только глубоко религиозные люди» [xxi].

         Отрицая Высший смысл, придется приписать материи свойства Бога и, прежде всего, вечность, разумность, способность к «самоорганизации» и бесконечному развитию. Вместо слова «Бог» материалисты поставили слово «само», не объяснив ничего, создали психологически, таким образом, иллюзию объяснения. Ведь «само» означает только «само», и не более того. Бунт против Бога неизбежно оборачивается бунтом против человека, как созданного по Его образу и подобию. Как говорил Николай Бердяев, если Бога нет, то и человека нет. Не естественнее ли предположить, что существует некий Вселенский высший разум, чем представлять мир как механическое нагромождение малосвязанных друг с другом элементов?[xxii]

          Богословские парадигмы помогают деятелям науки не только в периоды застоя творческой мысли, вдохновляя их на новые поиски истины, но и в периоды больших социокультурных потрясений, вселяя в людей уверенность в том, что всё, ими совершаемое, делается не просто так, а по Благословению Божью. Любое движение предполагает, по физическим законам существования материи в мире, отталкивание субъекта действия от чего-либо, потребность его в точке опоры. Именно такую точку опоры, от которой можно оттолкнуться для последующего научного движения, и представляет собой богословие. Поскольку любое развитие предполагает движение к чему-то, точку кульминации и последующий спад, то христианская парадигма служит вдобавок ко всему, как уже отмечалось, и своеобразным центром равновесия, возвращающим человеку утраченные духовные силы в процессе его актуальных научных поисков. Откат от абсолютной веры продолжается последующим эмпирико-фактическим конкретизированием и завершается возвращением в лоно богословия, но уже в иной, обогащенной форме. Накопление, прирост научного знания осуществляется по закону отрицания отрицания.

          Нередко наука платит дорогую цену за свою конкретность и точность: это - узость исследуемой области (материальный мир). В эту цену входит и ограниченность соответствующей методологии: наблюдаемость и повторяемость эксперимента. Наука ищет, прежде всего, ответ на вопрос «как», не посягая на решение главного вопроса - о смысле человеческой жизни. А. Эйнштейн утверждал, что наука не может создавать целей и еще менее способна вселять их в людей. Самое большее - наука может предоставить лишь средства для достижения некоторых целей [xxiii]. Разумеется, в данном случае речь идет, главным образом, о естественных науках, которые без конкретных эмпирических данных просто немыслимы. Связующим же звеном между узкими экспериментальными фактами и абсолютистско-догматическим богословским знанием до сих пор служит философия, из которой вышли все науки и к которой все ученые обязаны обращаться, чтобы не потерять целесообразность своих исследований.

       Помимо онтологической и гносеологической основы философия, находящаяся на стыке эмпиризма и рационализма, на пересечении относительного и абсолютного знания, в центре взаимоотношений человека с Богом, предоставляет людям науки и определенные этические принципы. Такая философская дисциплина, как этика, призвана восполнить пробел в личной культуре ученого и объяснить ему смысл бытующих норм поведения, вылившихся в определенные моральные кодексы, на языке более понятном, нежели язык сугубо богословский. «Люди очень мало знают о Боге и о человеческой душе, мало способны отличать истину от заблуждения, правильную веру от суеверия. С другой стороны, современный человек не может и не хочет верить слепо и оказывается, что множество мыслящих людей остаются вне Церкви именно потому, что им на понятном для них языке не могут объяснить как и в кого верить» [xxiv]. Миряне и клир мыслят разными категориями, однако истинные эксперты богословия владеют и тем, и другим языком; многие популярные русские философы были одновременно и проповедниками христианства. Н.А. Бердяев, В.С. Соловьев, С.Н. Булгаков, В.В. Зеньковский..., - это лишь некоторые из тех людей, которые внесли свою лепту в дело христианизации русского народа и отечественной философской науки.

          Разумеется, для того, чтобы богословие не противоречило науке, а дополняло ее, необходим соответствующий квалификационный уровень проповедника-христианина в той или иной дисциплине - будь то физика или культурология. Иначе создается скользкая ситуация, при которой «богословы, с одной стороны, отрицают разногласия между наукой и религией, именуют богословие «наукой», вмешиваются в отношения науки и общества, требуют включить богословские предметы в программы научно-образовательных заведений. Но, с другой стороны, отказываются признавать научные методы исследований и научные оценки суждений о существовании» [xxv]. Представляется вполне уместным, что коль скоро богословие позиционирует себя именно как наука, хоть и специфическая, то, как и любая другая наука, оно «не может состояться без производства определенных категорий, технических терминов. Без этого богословие будет похоже на проповедь на незнакомом языке, когда, по выражению апостола Павла, дух молится, а ум безмолвствует. Это значит, что в дискурсе культуры оно вообще никак не сможет себя обозначить. Для того, чтобы богословский текст вошел в пространство культуры как «узнаваемый», это должен быть рациональный продукт и неважно, какой опыт лежит в его основании - мистический или какой-либо иной. Только тогда он вступит в коммуникацию с другими текстами..., в противном случае нет смысла его создавать» [xxvi]. Как говорится, «со своим уставом в чужой монастырь не ходят», а посему без взаимного уважения и соответствующей компетенции элиты научного сообщества и главных представителей богословских институтов их плодотворное сотрудничество невозможно.

          Необходимо отметить и то, что любая концепция, то есть система концептов, понятий, богословского либо научного толка так или иначе должна быть подтверждена на практике, любая абсолютная истина является истиной лишь до тех пор, пока она реализуется с пользой для человечества в нашем относительном и бренном бытии. «Понятийность насквозь пронизывает само понимание, и потому мы вынуждены отклонить любую теорию, не желающую считаться с единством слова и дела» [xxvii]. Любая моральная доктрина, взращенная в лоне богословского учения, должна быть апробирована в жизни ее религиозных адептов, пройти проверку временем, и лишь после этого она имеет право на существование и дальнейшую пропаганду среди мирян. Отличие богословов от обычных христиан в том, что первые концептуализируют духовный опыт и выявляют его закономерности, тогда как остальные верующие его только переживают[xxviii]. Богословие, как одна из форм знания о мире и человеке, постоянно должно стремиться к гармонии рационального и интуитивного начал в рамках своей самоорганизующейся системы. Без адекватного насущным потребностям человечества соотношения веры и разума богословие приходит в моральный или интеллектуальный упадок, либо теряет своих приверженцев.

         Большинство христианских богословов справедливо указывают на факт принципиального различия науки и религии как двух областей человеческой жизнедеятельности. Как уже было сказано, независимость этих двух сфер мысли в первую очередь обусловлена различием объектов познания. В этом есть и свои плюсы, и свои минусы: с одной стороны, именно автономность религиозного и научного познания исключает всякую вероятность конфликта между наукой и богословием, но вместе с тем она затрудняет возможность конструктивного диалога и взаимообогащения. Со стороны естественнонаучной апологетики поиски преодоления данного барьера сопряжены с определенными сложностями. Трудность состоит в выработке критериев корректного использования в богословии различных научных теорий и гипотез [xxix]. Как писал академик В.И. Вернадский, оценивая сам процесс развития познания в науке, «общеобязательность и непреложность выводов охватывает только часть научного знания - математическую мысль и эмпирическую основу знаний. Ни научные гипотезы, ни научные модели в космогонии, ни научные теории, возбуждающие столько страстных споров, привлекающие к себе философское искание, этой общеобязательностью не обладают. Они необходимы и неизбежны, без них научная жизнь работать не может. Но они преходящи, и в значительной, непреодолимой для современников степени, неверны и двусмысленны, как Протей художественной чеканки, они непрерывно изменчивы» [xxx].

          Вместе с тем, ценность научного знания как такового неоспорима, ибо на каждом витке развития человеческого общества необходима именно та, а не иная актуальная познавательная парадигма. К примеру, первобытному человеку совершенно ни к чему были геометрия Евклида или физика И. Ньютона, а для современных людей использование системы локтей для измерения кажется давно устаревшим. Сознание творческого сообщества ученых (и каждого из них, в частности) должно пройти определенную эволюцию, сначала быть зачатым, а затем созреть и предоставить полноценный плод. Аналогично развивается и Богопознание, ибо всему свое время и свое место - «время разбрасывать камни и время собирать камни»: если бы человеку сразу, одним мощным усилием открылась Божественная Истина, либо кибернетика во всей своей многоуровневой сложности, то его сознание просто не выдержало бы огромного напряжения, если вообще смогло бы воспринять открывшееся.

          В связи с этим хорошо ощущается ценность взаимного ограничения науки и богословия: первая требует от религии доказательности, системности и фактической аргументации, дабы постулаты и аксиомы церковнослужителей не звучали пустым упражнением в ораторском искусстве и излишним метафизическим философствованием; второе - не позволяет сциентистски ориентированным коллективам «вместе с водой выплеснуть и младенца», ограничивает необузданную, иногда граничащую с безумием, тягу к познанию моральными заповедями и глубинным пониманием вопроса.

          Другой, не менее важный момент в контексте влияния богословских предпосылок на становление научных знаний заключается в том, что не следует однолинейно приравнивать одно к другому в плане познания. Несмотря на некоторые соответствия, прямолинейной связи между научными и богословскими знаниями нет, так же, как нет четкого соответствия идеала и реальности. Как писал А. Шимбалев, «если мы будем пытаться найти в Священном Писании подтверждение бытующей ныне естественнонаучной парадигме и считать это непреходящей истиной, мы впадем в ошибку наших предков, сакрализовавших систему мира Птолемея-Аристотеля. Мы должны понимать, что наука развивается и на смену одной парадигме приходит другая. Священное Писание неизменно. Вполне возможно, что научные открытия помогут богословам более глубоко понять смысл библейских текстов, а Библия подскажет новые пути в науке. Но и здесь есть ловушка. Насколько то, что мы сегодня знаем в науке, соответствует той Высшей Истине, которая скрыта в Библии? Библия не может служить точной иллюстрацией к научным теориям, так как их изменчивость будет приводить каждый раз к новым толкованиям текстов Священного Писания. Мы должны помнить слова кардинала Барония, сказавшего еще во времена Галилея, что Библия учит нас как попасть на небо, а не тому, как оно устроено. Однако, в Священном Писании много символов, которые постоянно подсказывают ученым те или иные идеи, реализуемые в науке» [xxxi].

          Сотрудничество богословия и науки выражается также в методе исследования. Примером может служить средневековое богословие и многие его представители, например, Николай Кузанский. Представление об античной Вселенной, воспринятое и Средневековьем, было основано на концепции «очевидного мира». Явным противовесом этому аргументу явилась система представлений Н. Кузанского. Он считал, что Вселенная является бесконечной и не имеет выделенного центра. По мнению ученого, опиравшегося на отрицательное богословие, Бог положительно непознаваем, т.к.  ничто из положительного не может привести к его адекватному познанию. Не имея конечных определений, Бог бесконечен; но для того, чтобы не потерять связь с миром, бесконечный Бог разворачивается в бесконечной твари. Таким образом, взгляды Николая Кузанского привели его к необходимости раздвинуть границы Вселенной до бесконечности. Рассуждая далее, Н. Кузанский утверждает, что в бесконечной Вселенной нет центра, или он находится везде. Если же у Вселенной нет центра, то и Земля не может находиться в центре; а так как покоиться может только центральное тело, то Земля не может быть совершенно неподвижной [xxxii]. Данные выводы ученый сделал не на основе анализа фактов, а с помощью «умудренного незнания», т.е. умозрением. Это - всего лишь один из примеров того, как интуитивное прозрение вкупе с религиозной верой способны подтолкнуть прогрессивное человечество к новым открытиям.

          Рассматривая проблематику взаимосвязи и взаимовлияния науки и богословия, мы, преимущественно, ведем речь о науке в общем и о богословии в общем, лишь изредка вдаваясь в достаточную эмпирическую конкретизацию, но, тем не менее, факты, верные для соотношения научных парадигм и православного богословия, будут верны и для других отраслей науки. Наиболее часто в ходе разнообразных дискуссий разбирается взаимосвязь богословия и естественнонаучных исследований, однако, область применения данной проблематики намного шире - например, на «круглом столе» в Институте Европы РАН в 2003 году директор Института Европы академик Николай Шмелев высказал следующее: «Я с давних лет занимался экономикой, и вот теперь, оглядываясь на наше прошлое, должен признать, что разрабатывавшиеся нами модели экономического развития, как и все научные концепции в целом, страдали от того, что мы начисто игнорировали религиозный фактор в самых различных его проявлениях. Выстраивать решения в экономической, как и в других областях, полагаясь на одну лишь науку, вероятно, не столь уж плохо для гимнастики ума, но не объяснит до конца, что же с нами происходит, если мы не примем во внимание также и духовную составляющую нашей жизни» [xxxiii].

          Таким образом, подводя итог всему вышесказанному, мы можем четко и осознанно констатировать, что богословские предпосылки, без всякого сомнения, оказывают свое специфическое влияние на становление и развитие познавательных стратегий науки. Однако, при этом постоянно надо помнить о том, что

       во-первых, это влияние является не столько непосредственным и прямолинейным, сколько опосредованным и глубинным;

    во-вторых, научные парадигмы также вносят свою лепту в развитие богословского знания, то есть процесс влияния является взаимным, имеет эффект обратной связи;

   в-третьих, определенным периодам человеческой истории соответствовали и соответствуют определенные богословские и научные достижения, но все они были продиктованы актуальной насущной социокультурной потребностью;

   в-четвертых, социокультурная детерминация накладывала одновременный отпечаток на богословие и науку, поэтому в основе развития и первого, и второй всегда лежали некие общие исходные матрицы познания, отображающие отпечаток (хотя и разной силы и формы) Единого Сознания Абсолютного Бога, исповедующего себя через относительность бытия человека;

      в-пятых, конструктивный диалог наиболее активных, элитарных представителей научных и богословских кругов зависит исключительно от компетенции, квалификации и уважения к иному типу мышления каждого из них.

          Резюмируя, можно сделать вывод о том, что человечество, вошедшее в XXI век, имеет много горизонтов интеллектуального и духовного развития, и одним из наиболее плодотворных путей этого развития является именно сотрудничество богословских учений и научных парадигм.     

Ссылки:

[i] Вениамин (Новик), игумен. Богословие и наука: противостояние или взаимодополнение? // Режим доступа : http://www.scienceandapologetics.org/text/81.htm Дата обращения : 25.07.07.

[ii] Чулаки М. М. Разные боги под общим брендом / М. М. Чулаки. - 2002. - Режим доступа : http://www.skeptik.net/religion/science/chulaki1.htm Дата обращения : 05.08.2007.

[iii] Глубоковский Н. Н. Богословие как наука / Н. Н. Глубоковский // Богословский вестник, 2004, №4. - С. 382-388.

[iv] Паскаль Б. Письма к провинциалу / Б. Паскаль // Лабиринты души. - Симферополь : Реноме, 1998. - 416 с. - С. 220.

[v] Чулаки М. М. Разные боги под общим брендом / М. М. Чулаки. - 2002. - Режим доступа : http://www.skeptik.net/religion/science/chulaki1.htm Дата обращения : 05.08.2007.

[vi] Большинство лидирующих ученых Америки отрицают существование бога // Журнал «Nature», 23 июля 2000 г. - Режим доступа : http://www.skeptik.net/ism/sci_god.htm Дата обращения : 04.08.2007.

[vii] Яки С. Л. Спаситель науки / С. Л. Яки ; пер. с англ. И. В. Лупапдина. - М., 1992. - Глава 6. Всевышний на скамье подсудимых. 

[viii] Большинство лидирующих ученых Америки отрицают существование бога // Журнал «Nature», 23 июля 2000 г. - Режим доступа : http://www.skeptik.net/ism/sci_god.htm Дата обращения : 04.08.2007.

[ix] Лука, Святитель (Войно-Ясенецкий). Наука и религия; дух, душа и тело. -  Ростов н/Д. : Феникс, Троицкое слово, 2001. - С. 33.

[x] Франк С. Л. Религия и наука / С. Л. Франк // Библиотека «Вехи», 2002. - Режим доступа :  http://www.vehi.net/frank/religiya.html Дата обращения : 30.07.2007.

[xi] Глубоковский Н. Н. Богословие как наука / Н. Н. Глубоковский // Богословский вестник, 2004, №4. - С. 382-388.

[xii] Зеньковский В. В. История русской философии. В 2 т. / В. В. Зеньковский. - Ростов н/Д. : Феникс, 1999. - Т.2. - 544 с. - С. 485.

[xiii] Франк С. Л. Религия и наука / С. Л. Франк // Библиотека «Вехи», 2002. - Режим доступа :  http://www.vehi.net/frank/religiya.html Дата обращения : 30.07.2007.

[xiv] Тимощук А. С. Наука и религия / А. С. Тимощук. - Режим доступа : http://www.philosophy.ru/edu/vgu/07.htm Дата обращения : 28.07.2007.

[xv] Ланселен О. Когда наука становится религией / О. Ланселен, М. Лемонье // «InoPressa», 23 декабря 2004. - Режим доступа : http://www.inopressa.ru/nouvelobs/2004/12/23/16:02:28/religion Дата обращения : 06.08.2007.

[xvi] Вениамин (Новик), игумен. Богословие и наука: противостояние или взаимодополнение? // Режим доступа : http://www.scienceandapologetics.org/text/81.htm Дата обращения : 25.07.07.

[xvii] Лука, Святитель (Войно-Ясенецкий). Наука и религия; дух, душа и тело. -  Ростов н/Д. : Феникс, Троицкое слово, 2001. - С. 39-74.

[xviii] Пикок А. Богословие в век науки: модели бытия и становления в богословии и науке / А. Пикок. - М. : Библейско-богословский институт св. апостола Андрея, 2004. - 416 с.

[xix] Догматическое богословие как наука // Православная энциклопедия. - Режим доступа : http://www.sedmitza.ru/index.html?did=3277 Дата обращения : 28.07.2007.

[xx] Дарвин Ч. Автобиография. Религиозные взгляды / Ч. Дарвин // Дарвин Ч. Сочинения. Т. 9. Воспоминания о развитии моего ума и характера. - М. : Изд-во АН СССР, 1959. - С. 166-242.

[xxi] Эйнштейн А. Собрание научных трудов / А. Эйнштейн. - М. : Наука, 1967. - Т. IV. - С. 126.

[xxii] Вениамин (Новик), игумен. Богословие и наука: противостояние или взаимодополнение? // Режим доступа: http://www.scienceandapologetics.org/text/81.htm Дата обращения : 25.07.07.

[xxiii] Эйнштейн А. Собрание научных трудов / А. Эйнштейн. - М. : Наука, 1967. - Т. IV.

[xxiv] Владимир (Маслов), игумен. Наука как язык богословия // Режим доступа : http://www.igumen.ru/index.php3?id=32 Дата обращения : 07.08.07.

[xxv] Крайнев А. М. Атеизм - не вера, богословие - не наука / А. М. Крайнев // Здравый смысл, 2005, №3 (36). 

[xxvi] Василевский Д. В. Богословие как наука и принцип герменевтики (а также, почему символы не противоречат принципу реальности?) / Д. В. Василевский // Режим доступа : www.inst.by/basis/publ/XII2-13.pdf  Дата обращения : 08.08.2007. 

[xxvii] Гадамер Х.-Г. Истина и метод / Х.-Г. Гадамер. - М., 1988. - С. 470.

[xxviii] Василевский Д. В. Богословие как наука и принцип герменевтики (а также, почему символы не противоречат принципу реальности?) / Д. В. Василевский // Режим доступа : www.inst.by/basis/publ/XII2-13.pdf  Дата обращения : 08.08.2007. 

[xxix] Савельев В., протоиерей. Синтез науки и религии: пути решения проблемы / В. Савельев // Режим доступа : http://pravoslavye.org.ua/index.php?action=fullinfo&r_type=article&id=10638 Дата обращения : 09.08.2007.

[xxx] Вернадский В. И. Проблема времени в современной науке / В. И. Вернадский // Известия АН СССР. Отделение математических и естественных наук. - 1932. №4.

[xxxi] Шимбалев А., иерей. Наука, псевдонаука и религия: проблема веры и познания / А. Шимбалев // Наука и богословие: Антропологическая перспектива. - М. : Библейско-богословский институт, 2004. - С. 129-134.

[xxxii] Кузанский Н. Об ученом незнании / Н. Кузанский // Кузанский Н. Соч. в 2-х т. - М.,1979 - Т.1. - С.50-88.

[xxxiii] Красиков А. Наука и религия в новом тысячелетии / А. Красиков // Режим доступа : http://minyan.ru/rus/6/04.html Дата обращения : 09.08.2007.