Моральная кодификация

Авторское название: Роль моральной кодификации в развитии общества

Общество - это, прежде всего, упорядоченное единство (или хотя бы активное стремление к такому единству), это система, эманации которой неизбежно затрагивают, помимо прочих, и сферу морали и нравственности. Мораль становится продуктом общественной деятельности людей лишь тогда, когда она проходит процесс кодификации; до этого момента моральные нормы, образцы и идеалы представляют собой всего-навсего спонтанные попытки человечества приобщиться к Высшей Истине.   

Согласно доставшейся нам в наследство советской этической традиции, мораль - это «форма общественного сознания и вид общественных отношений, направленных на утвержде­ние самоценности личности, равенства всех людей в их стремлении к счастливой и достойной жизни, выражающих идеал человечности, гуманистическую перспективу истории. Мораль регулирует поведение человека во всех сферах общественной жизни - в труде, в быту, в политике, в науке, в семейных, личных, внутригрупповых, межклассовых и международных отношениях» [1]. Мораль является социальным институтом, который позволяет индивиду стать личностью, осознать истинно человеческое в человеке.

Кодекс (лат. codex - книга) - это «общая совокупность правил, привычек, убеждений...» [2]. Следовательно, моральный кодекс - это систематизированная совокупность моральных норм, установлений, правил, привычек, убеждений и предписаний, принятых в определенной общественной среде и регулирующих ту или иную область деятельности [3]. Рассматривая моральный кодекс как способ систематизации моральных норм, следует помнить о том, что «в отличие от инкорпорации при кодификации не ограничиваются внешней обработкой нормативного материала, его расположением в определенном порядке, но пересматривают заново все имеющиеся ... нормы, отменяют устаревшие, вырабатывают новые, восполняют пробелы ... и т. п.» [4]. Таким образом, в результате специфической кодификации устанавливаются те или иные моральные кодексы.

Моральная кодификация (от лат. codex - книга + facio - делаю) есть способ усовершенствования моральных практик, который состоит в содержательной переработке и согласовании определенной, связанной общим предметом регулирования, группы моральных норм и объединении их в едином кодексе [5]. Кодификация есть сведение в одно систематическое целое всей совокупности действующих моральных норм, введенных в употребление за какой-либо период времени [6]; это - также «система структуризации и формализации знаний, перевод из неформальных, неявных знаний в знания явные. Цель системы кодификации - привести существующие знания в такую форму, которая позволит пользоваться этими знаниями, например, всем сотрудникам организации» [7]. Моральная кодификация может рассматриваться и в аспекте структуризации и формализации информации о мире вообще, и этот процесс обязательно осуществляется посредством кодирования, то есть использования определенных смысловых кодов [8].

Исследуя феномен моральной кодификации, мы приходим к выводу о том, что существуют тесные отношения между основополагающими нормами социального взаимодействия и морально-символическим аспектом человеческой деятельности. Данные взаимоотношения вытекают из того факта, что, как полагал Шмуэль Ноах Эйзенштадт, они находят выражение в разнообразной символике, отражающей некоторые экзистенциальные проблемы человеческой жизни, а также противоречия и дилеммы, которые свойственны организованной социальной жизни. Такими основополагающими нормами могут, например, быть нормы принадлежности к различным коллективам или доступа к ресурсам и контроля над ними, а также символы коллективной идентичности.

Эти символические ориентации, представляя потенциально общие закономерности или свойства человеческого мышления, не приводят непосредственно, в некоем акте эманации, к утверждению тех или иных основополагающих норм социального взаимодействия. Наиболее важные символические проблемы, по Ш. Эйзенштадту, можно разделить на два больших круга: один, включающий то, что может быть названо экзистенциальными проблемами космического бытия человека, и другой - связанный со специально символической оценкой (в которую входит и моральный компонент) требований социальной жизни [9].

Моральная кодификация представляет собой, по существу, определенную генерализацию символов, которая, с точки зрения Никласа Лумана, является источником всех возможностей усиления власти; генерализация символов также лежит в основе дифференциации кода и процесса. Под генерализацией он понимает «обобщение смысловых ориентаций, делающее возможным фиксацию идентичного смысла различными парт­нерами в различных ситуациях с целью извлечения тождественных или сходных заключений» [10]. Под символически­ми кодами, по Н. Луману, «следует понимать упрощенное выражение некоторой комплексной интерактивной ситуации, которая в результате символизации пережива­ется как единство» [11]. При этом исследователь добавляет, что «конститутивные условия коммуника­тивного средства "власть" не могут как таковые непрерывно тематизироваться в сознании обеих сторон; они сводятся воедино и излагаются словами-символами, знаками или посредством символи­зации идентичности коммуникантов. Формы выражения при этом варьируются, например, в зависимости от отношения к источникам власти, степени персонализации, меры влияния правых институтов и тому подобного, но символизация как таковая является неизменным реквизитом формиро­вания власти» [12].

Морально-символическое значение основных организационных требований, возникающих в межличностных и социальных отношениях, прежде всего, связано с коренными дилеммами социальной жизни - «иерархия и равенство, конфликт и гармония, индивид и общность»; а также с относительным значением «власти, солидарности или институциональных побуждений как главных ориентаций в социальном порядке» [13]. Стремление к социальному порядку выражается на всех уровнях общественного взаимодействия - от неформальных межличностных отношений через различные формальные или институциональные разряды, вплоть до конструирования макросоциального порядка.

На всех подобных уровнях социального взаимодействия общество находит те или иные ответы на глобальные проблемы; и они становятся отправными точками в морально-символическом конструировании социальной реальности, «в формировании основ осмысленного социального и культурного порядков и в устройстве механизма, обеспечивающего участие в последнем. Эти ответы становятся также отправными пунктами в собирании разрозненной социальной практики в некие образцы (паттерны) осмысленного опыта, которые объемлют важнейшие области социальной и культурной жизни, в формировании и сохранении осмысленного содержания личной жизни в ее известном отношении к этим порядкам» [14].

Подобно всем другим сферам человеческой деятельности, такие ответы группируются, как выявил Ш. Эйзенштадт, по трем взаимодополняющим направлениям. Они дают:

«1) символические модели соответствующей сферы деятельности, иначе говоря, в данном случае социального порядка;

2) принципы структурирования базисных схем деятельности в той или иной сфере, в данном случае - структурирования основополагающих норм социального взаимодействия и параметров социального порядка;

3) конкретную символику для отношений между кодами и моделями и актуализацию этой символики в конкретных ситуациях» [15].

Одним из аспектов этих символических ориентаций, наиболее значимым в формировании основ или критериев различных основополагающих норм социального взаимодействия, является кристаллизация таких ориентаций в специфические образцы моральных кодов, которые соединяют широкие очертания институционального порядка с ответами на основные символические проблемы человеческого бытия и социальной жизни. Такие коды отнюдь не представляют собой культурно-ценностные ориентации всеобщего и неопределенного характера. Они гораздо ближе к тому, что Макс Вебер назвал «этикой хозяйствования», другими словами - к обобщающим формам религиозной, либо нравственной, ориентации в особой институциональной сфере и ее проблемах, к оценке сферы и формулированию принципов ее организации и поведения в ней в связи с соответствующими ответами на те или иные фундаментальные проблемы человеческого бытия [16].

Моральная кодификация является одним из важнейших механизмов в контексте традиционных и современных социокультурных процессов, инициаторами которых предстают правящие элиты. На протяжении всей человеческой истории, вплоть до настоящего дня, власть имущие люди должны были пользоваться (= извлекать из них пользу) определенными механизмами и законами социокультурного и психологического мироустроения для того, чтобы не потерять, а укрепить свои полномочия. В качестве одного из эффективных инструментов для репродукции собственной власти отдельные персоналии, либо общности, использовали мораль.  

Моральные кодексы - это мощный регулятор общественных отношений. Свое специфическое воплощение они находят в деятельности ученых и юристов, педагогов и писателей, журналистов и политиков и т.д. Моральные кодексы формулируются и формируются элитами общества - культурной, политической, религиозной. Наиболее полезный для социума вариант - это то состояние правящих элит, при котором они сливаются с элитой культурно-интеллектуальной. Однако, история являет нам в этой связи лишь отдельные, исключительные примеры, такие, как, скажем, деятельность сёгуната Токугава в Японии или «политика Просвещенного Абсолютизма» в России.

С точки зрения Ш. Эйзенштадта, каким бы ни было отношение между моделями социальных и культурных систем и системами моральных кодов, с одной стороны, и основополагающими нормами социального взаимодействия - с другой, содержание этих основополагающих норм не является непосредственно производным от содержания или динамики символов. Существует различие между процессами, в которых эти основополагающие нормы формируются и воспроизводятся, и другими, более тривиальными формами социального взаимодействия; такое различение включает несколько аспектов.

Более тривиальный или чисто организационный обмен и взаимодействие осуществляются по преимуществу индивидами, действующими в качестве частных лиц или же представителей существующих коллективов, либо по случаю, либо в продолжительном, но относительно свободном обмене простыми базовыми ресурсами, будь то богатство, услуги, власть или уважение. Напротив, взаимодействие, ориентированное на формирование основополагающих моральных норм, основывается на потенциально долгосрочных обязательствах и на готовности воздержаться от некоторых благ и риска, свойственных более непосредственному обмену или взаимодействию. Так, например, к формированию основополагающих норм социального взаимодействия относится не сам по себе обмен простыми, базовыми ресурсами, но, прежде всего, соотношение между этими ресурсами и символическими ориентациями. Такое соотношение соединяет структурирование контроля над относительно долгосрочным распределением основных типов ресурсов с осмыслением ситуаций социального взаимообмена.

Готовность признать определение смысла социальных ситуаций, которая подразумевается при формировании основополагающих норм социального взаимодействия, имеет два взаимодополняющихся аспекта. Она влечет за собой в той или иной ситуации отказ более могущественных субъектов, правящих элит от некоторых непосредственных преимуществ, которыми они располагают или могут располагать, в пользу менее сильных или менее непосредственных преимуществ, таких, как легитимизация своего права определять общие цели социального порядка [17].

Для тех групп, которые располагают относительно небольшими или более рассеянными ресурсами, готовность принять такие нормы предполагает,

    во-первых, отказ от возможности свободно использовать свои ресурсы и власть, либо устранение от участия в той или иной ситуации;

    во-вторых, наделение некоторых субъектов правом обеспечить организационные основы социальной жизни и вместе с этим структурирование пространства и базиса доверия и солидарности.

Установление основополагающих моральных норм, их кодификация осуществляется, с одной стороны, через взаимодействие между политическими элитами, которые заняты в организационно-институциональной сфере и готовы (или кажутся готовыми) использовать свои ресурсы скорее в коллективных, чем в частных интересах, и, кроме того, элитами, которые вырабатывают модели социального порядка, создают нормы и/или организационные системы, а с другой стороны, теми индивидуальными субъектами, социальными ячейками, слоями, группами или их представителями, которые не только представляют интересы своих групп, но одновременно пытаются выразить потенциальную солидарность коллективов в целом и которые желают вложить свои ресурсы, а главное, готовы принять и поддержать системы долгосрочного взаимодействия.

Серж Московичи отмечал, что «массы ищут, сами того не понимая, человека, способного оказать влияние на ход вещей, связать идеальное и реальное, невозможное и возможное. В общем, перевернуть существующий порядок, ощущаемый как беспорядок, и при­вести все общество к настоящей цели» [18]. Такую функцию изменения хода событий берут на себя политические лидеры, и нередко в процессе определенных инноваций хорошим подспорьем для них выступает моральное кодирование. Правящая элита способна интерпретировать нормы абсолютной этики именно таким образом, который позволит понять данные нормы обычным людям, массам; при этом следует отметить, что даже если элите не удается изменить физический ход вещей в мире, то она вполне может справиться с задачей изменения сознания масс, а эта трансформация влечет за собой и модернизацию социокультурной обстановки.

Любые моральные нормы и правила существуют не отдельно, не изолированно друг от друга, но в совокупности, и поэтому рано или поздно в процессе их развития встает вопрос об их кодификации. Кто же берет на себя роль кодификатора, то есть субъекта, занимающегося кодификацией? На ум, в связи с этим вопросом, чаще всего приходят деятели церкви и иже с ними, занимавшиеся составлением различных соборных уложений, осуществлявшие кодификацию церковных правил и т. п., а также биографии известных юристов, вносивших значительный вклад в изменения законодательства. Однако не стоит забывать, что полномочия как тех, так и других зачастую плотно соприкасались с полномочиями правящих элит, то есть от влияния последних нередко зависело, будет ли принят тот или иной кодекс - в сфере права, морали или иного социального института. Традиционное деление власти на законодательную, исполнительную и судебную не исчерпывает список полномочий властных структур; на правящих элитах лежит также немалая доля ответственности за моральный климат в обществе; разумное управление государством и социальными структурами невозможно без последнего компонента.

Моральными нормами могут пользоваться по своему произвольному усмотрению родители, педагоги, представители творческих профессий, религиозных структур, и т. д., - люди, принадлежащие ко всем слоям общества; сколько людей, столько мнений; сколько мнений, столько и стратегий поведения. Нормы морали оказались настолько размытыми в современном российском обществе, что сейчас само словосочетание «моральный кодекс» (то есть нечто упорядоченное и общее для всех - в исходном смысле) воспринимается либо как некий архаизм, либо как нечто присущее тому или иному субъекту, но никак не общности в целом, то есть смысл понятия оказывается вывернутым наизнанку; в связи с чем значение правящих элит в процессе установления объективных моральных норм в менталитете нации чрезвычайно важно. Таким образом, су­щественным является то, что «никакой нормативный кодекс ... не может од­нозначно предписывать конкретные способы действия в неисчислимом множестве разнообразных ситуаций. Практическое применение норм всегда предполагает их интерпретацию» [19].

До тех пор, пока мы будем опираться только на закон, игнорируя справедливость, заниматься сухой юридической деятельностью без соотнесения ее с моральным смыслом и наполнением, мы не получим ни полноценного общества, ни внутренней гармонии. В своем исходном значении политика - это «искусство управления государством»[20], «государственные или общественные дела»[21], однако возможно ли управлять государством и обществом, в которых нет морали, и способен ли выполнять данную функцию человек, который сам аморален? Без личного примера тех, кто стоит во главе государственного аппарата, граждане (за редкими исключениями) вряд ли сочтут целесообразным следовать навязанным извне моральным нормам, и общество лишь еще более укрепится в своем недоверии по отношению к власть имущим. История политических практик наглядно показывает, что важно не только «кто говорит, но важно, что он говорит - ведь он не говорит этого в любом месте. Он непременно вступает в  игру внешнего» [22].

В плане социально ориентированной политики моральная кодификация призвана решать сиюминутно возникающие ситуационные задачи, встающие перед членами социума и, в то же время, ориентирована на некоторые абсолютные, вечные, непреходящие цели и ценности. Несмотря на приобретение неких преференций, основным стимулом людей, приобщающихся к искусству управления, должны быть стимулы моральные; необходимо наличие в качестве основополагающей ценности служение государству и обществу в целом.

Одной из моральных норм, которые часто фигурировали в истории человечества в отдельных моральных кодексах, является моральное равенство и безотносительность служения Добру по отношению к социальному статусу, экономическому положению, принадлежности к той или иной расе и т.д. Мораль - это та сфера, где авторитет завоевывается не только словами, но и делом, каждодневным трудом, та сфера, где, в отличие от права, изнеженный политик может быть повергнут жесткими моральными доводами простого крестьянина, богач - бедняком и т.д. Мораль может опираться на некую субординацию, иерархию, как, например, в сфере религии, однако этот фактор проповеди моральных норм далеко не обязателен. Другое дело - оформление моральных кодексов, для чего одного бытового понимания и воплощения морали мало. Необходима экспертиза профессионалов высокого уровня, имеющих далеко идущее стратегическое мышление.

Весьма важным фактором влияния на перспективный процесс моральной кодификации является, как мы уже отметили, личный пример систематизаторов разрозненных форм и норм морали в единое целое. Люди доверяют и верят лишь той морали, которая, несмотря на свои установки на некую идеальную сферу, все же имеет под собой реально осуществимую (хоть и не так быстро, как хотелось бы) подоплеку. Для того, чтобы воплотиться в жизнь, эталоны морали должны быть понятны и симпатичны массам, представлять собой не просто набор формализованных знаний, культурно-технологических инструментов, но неизменно опираться на глубинные пласты человеческой души, быть интимно значимыми не просто для «всех» как некого безличного целого, но еще и для каждого в отдельности.  

Мораль, как и все остальные элементы культуры, созданные человечеством, может быть связана и с некоторыми парадоксами. С одной стороны, моральные нормы должны опираться на некие универсальные критерии, для того, чтобы быть воспринятыми если не всеми, то хотя бы большинством тех людей, которым они адресованы. С другой стороны, эта ориентированность на универсальность неизменно связана с некой шлифовкой и выхолащиванием сакрально-интимных смыслов морали, которым, исходя из такого факта, не остается ничего иного, как переместиться в сферу нравственности. Развивающаяся личность тянется к морали, стремится к взаимопониманию с другими людьми, и, в то же время, отторгает то, что навязывается извне, тем более, если это происходит насильственными путями. Например, такая моральная норма, как «не укради» имеет непреходящую положительную ценность для всех времен и народов, но, если ее прививать новым поколениям неадекватно, она может привести к прямо противоположному результату.

Таким образом, целью моральной кодификации должно быть не навязывание матриц мышления и стереотипов поведения, а способствование тому, чтобы каждый индивид сам осознал ценность следования тем или иным моральным нормам. Невозможно помочь тому, кто сам не хочет себе помочь. Невозможно научить тех, у кого отсутствуют сама способность к научению и желание обогатить свой опыт.

В качестве еще одного немаловажного аспекта рассмотрения данной тематики следует выделить то, что моральная кодификация способствует и выработке более высокой рефлексивной культуры личности, облегчает процесс универсализации и систематизации знаний, умений и навыков в ходе общественного развития. Моральная кодификация вырабатывает именно те культурные коды, которые становятся актуальными для всех социальных акторов.

В идеале мораль - это общепринятые нормы поведения людей, учитывающие интересы всех и каждого; мораль создана для человека, а не человек для морали. Мы должны следовать моральным нормам не из страха осуждения и насилия, а исходя из собственного, свободного волеизъявления. Каждый из нас должен сам понять ценность моральных норм для себя и окружающих, дойти своим умом до реализации их в жизни; однако, суровая реальность диктует человеческим общностям собственные условия. На поверку оказывается, что дорасти до необходимости моральных норм своим сознанием может далеко не каждый, еще точнее, избранные единицы. На основании этого факта функцию привития этих норм берут на себя кодификаторы, представленные правящими элитами, задействованные в структуре государства. В одних случаях инициаторы формирования моральных кодексов апеллируют к устоявшейся потребности человека в определенной системе верований, в других - призывают к сознательному чувству прагматического эгоиста, сидящему в каждом обывателе; помимо этих есть еще и другие способы убеждения.

Моральная кодификация - это сведение множества моральных норм в упорядоченные единства, кодексы; моральное кодирование, в свою очередь, представляет собой закрепление данных норм посредством использования глубинных культурных кодов. Кодификация - это процедура структуризации, систематизации; кодирование - уплотнение, сгущение, концентрация смыслов в кодах.

С точки зрения А. П. Огурцова, этико-аксиологический дискурс в своем единстве включает в себя, помимо прочих элементов:

- моральные правила и регулятивы, выраженные в виде определенных предписаний, мнений, советов и представленных в форме неких кодексов (кодификация морального опыта и моральных требований);

- моральные действия человека, соответствующие кодифицированным правилам и требованиям, то есть реальное моральное поведение и жизнедеятельность человека, релевантную или нерелевантную кодифицированной морали;

- формы и механизмы социального признания и моральности поведения, и кодификации морали, и этико-философских систем [23].

Исходя из этого, представляется целесообразным позаимствовать вышеуказанные элементы из этико-аксиологического дискурса, например, для дискурса этико-политологического, который мы уже затронули выше. По утверждению А. П. Огурцова, историю этики можно проанализировать как историю морально-аксиологического дискурса, как дифференциацию и усложнение уровней анализа морального опыта и поведения личности. Важно, что ее предметом окажется не только философско-этическая рефлексия, но и формы реального морального поведения личности, соответствующих или не соответствующих кодифицированным нормам и правилам, не только моральные установления, касающиеся семьи, общежития в социальных общностях и сексуального поведения, но и механизмы социального признания и одобрения тех или иных установлений и ценностно-нормативных структур [24]. Все это - и необходимость морального поведения, и этическая рефлексия, и моральные установления, касающиеся основных социальных институтов, и социальное признание и одобрение установлений - прекрасно может вписаться и в этико-политологический дискурс.

Когда мы оперируем понятиями и категориями в контексте этико-политологического дискурса, мы с необходимостью обращаемся к наследию прошлого; и здесь, как и во многих других отраслях науки, нельзя недооценивать значение и вклад античных авторов. Политическое учение Аристотеля тесно связано с его учением о благе и, особенно, о высшем благе, и с учением о душе. Политика, согласно Аристотелю, - наука об управлении государством и она «законодательно определяет, какие поступки следует совершать или от каких воздержаться» [25]. Исходя из этого, для законодательного определения моральности поступков необходимо выявить цель науки о государстве; эта цель и будет «высшим благом для людей» [26]. При этом следует отметить, что данная цель конкретизируется Аристотелем в его «Никомаховой этике» - речь идет не только о благе одного человека, но, прежде всего, о благе народа и государства; этика - составная часть политики, ее начало.

Исходным пунктом этического учения данного мыслителя является фиксация того, что общественная жизнь людей осуществляется в поступках и в их взаимодействии. Уже в первом абзаце «Большой этики» Аристотель отмечает, что «совершенно невозможно действовать в общественной жизни, не будучи человеком определенных моральных качеств, а именно человеком достойным. Быть достойным человеком - значит обладать добродетелями; и, следовательно, тому, кто думает действовать в общественной и политической жизни, надо быть человеком добродетельного нрава» [27].

В эпоху становления классической греческой культуры происходит объединение этических и политических компонентов заботы о душе в идее господства над собой. Появление философского дискурса ознаменовало со­бой рождение новой концепции субъекта, новых форм образования и заботы о себе; греческая философия развивала двойственную концептуализацию психического - физико-метафизическую и этико-политическую [28]. Эти интенции и язы­ки описания душевной жизни субъекта многократно переплетаются в платоновской философии (частным примером чего является миф о душе) и находят свое выражение в системе Аристотеля, где, как уже было отмечено выше, учение о душе рассматривается как основание этики, а последняя - политики.

Исходя из рассмотренных выше теоретических посылок можно сделать упор на добродетельности тех, кто принадлежит к политическим элитам общества, тем более, что они призваны, помимо всего прочего, и сами заниматься кодификацией моральных норм. Для наглядности можно рассмотреть этические нормативы поведения государственных служащих США.

Как выяснилось, американцы придают большое значение проблеме морали государственных служащих. Впервые Кодекс этики правительственной службы появился у них в 1958 г. в форме резолюции Конгресса. Идея рассматриваемого Кодекса состоит в том, что каждое лицо, находящееся на правительственной службе, должно:

1)     «преданность высшим моральным принципам и государству ставить выше преданности лицам, партии или государственным органам;

2)     ...работать весь трудовой день за дневную оплату, прилагая необходимые усилия и мысли для выполнения своих обязанностей;

3)     стараться находить и применять наиболее эффективные и экономичные способы решения поставленных задач;

4)     ...не давать никаких обещаний, касающихся должностных обязанностей, поскольку госслужащий не может выступать как частное лицо, когда дело касается государст­венной должности;

5)     не вступать ни прямо, ни косвенно в коммерческие отношения с правительством, если это противоречит добросовестному исполнению должностных обязанностей;

6)     никогда не использовать конфиденциально полученную при исполнении должностных обязанностей информацию для извлечения личной выгоды;

7)     ...соблюдать эти принципы, сознавая, что государственная должность является выражением общественного доверия» [29].

Однако, как отметил А. В. Оболонский, поскольку кодификация моральных норм еще не является основанием для придания им силы закона со всеми вытекающими последствиями, кодекс получил рекомендательный статус: законодатели, приняв в обеих палатах резолюцию, одобрившую кодекс, тем самым рекомендовали себе и служащим аппарата впредь придерживаться заложенных в нем стандартов поведения. На тот момент еще не очень четко прописанный, но явно ориентированный на соблюдение моральной чистоты документ стал лишь отправным пунктом для последующих усилий в том же направлении.

С конца 80-х годов моральные начала государственной жизни США  стали объектом еще более жесткого социального контроля и регламентации, в том числе и на законодательном уровне. Признано, что жизнеспособность и легитимность политической системы страны во многом зависят от того, насколько государственные институты и высшие должностные лица отвечают господствующим в обществе ценностям и идеалам, а их поведение соответствует нормам общественной морали. В ноябре 1989 года в США был принят новый закон о реформе моральных норм. В качестве основных разделов были представлены: ограничения на трудоустройство и деятельность бывших служащих после их ухода в отставку; правила отчетности федеральных госслужащих об их финансовом положении; прием подарков и командировки за счет неправительственных источ­ников финансирования; ограничения на работу по совместительству и получение гонораров; создание общественной комиссии по проблеме гражданской службы и зарплате служащих и другие. В октябре 1990 года Закон был подкреплен указом президента «Принципы этики поведения должностных лиц и служащих госаппарата»; за их соблюдением следит Управление правительственной этики [30].

Следует отметить, что некоторые требования к служащим не заканчиваются с их уходом в отставку, а распространяются и на последующий период. К тому же, все кандидаты на ответст­венные посты проходят тщательную проверку их финансового положения, анкетных данных и личной жизни по линии спецслужб, включая ФБР и Федеральную налоговую службу. Предполагается, что подобный пресс повышенных требований должен быть компенсирован как в материальном, так и в моральном отношениях. Между тем, на поверку оказывается, что ни средняя зарплата американских гражданских служащих, ни традиционное негативно-ироническое отношение к ним большинства членов общества не обеспечивают им подобной компенсации, и потому американская госслужба, несмотря на все усилия по ее совершенствованию, во многих своих звеньях весьма далека от совершенства.

Наличие же некомпенсируемых и зачастую не вполне оправданных ограничений способно приводить к совершенно неожиданным результатам: например, к падению престижа госслужбы на рынке труда и, следовательно, снижению качества работников госаппарата, к выработке более изощренной механики злоупотребления служебным положением либо использованию завышенных этических стандартов в качестве средства политического шантажа и сведения счетов (последнее мир мог наблюдать в «сексуально-политических» скандалах вокруг президента Б. Клинтона) [31]. При этом способы преследования президента, с точки зрения этики, оказываются не лучше инкриминируемых ему проступков. Таким образом, изначально благородная посылка кодификации моральных норм для госслужащих амбивалентна. Как отсутствие определенного морального кодекса в контексте политической активности элит общества, так и чересчур жесткая регламентация в рамках морально-политических коллизий, оказываются одинаково вредны для общества.

Проводя социокультурные параллели ХХ века, мы, разумеется, вспоминаем и об отечественном «Моральном кодексе строителя коммунизма», своде научно обоснованных принципов коммунистической морали, возникших в социалистическом обществе и нашедших свое теоретическое обобщение в Программе КПСС, принятой 22-м съездом КПСС (1961). Вероятно, что для развивающейся российской государственности американский опыт очень важен, хотя он и базируется на несколько иных концептуальных посылках и, разумеется, прямой, не адаптированный к местным условиям, перенос иностранных моделей и институтов вряд ли может быть продуктивен. Однако, с другой стороны, игнорировать, отвергать его, даже не попытавшись вникнуть в его суть, ссылаясь на исключительную российскую специфичность, было бы не менее неразумно. При этом не следует забывать и о своей собственной традиции в контексте моральной кодификации.

Помимо корреляции с государственным устройством, моральные нормы зачастую бывают связаны и переплетаются с некоторыми религиозными предписаниями. Каждый из граждан имеет право на свободное вероисповедание, однако, если, основываясь на научных посылках, предположить существование некоего Высшего Божественного Начала над бренным миром, которое бы контролировало людей с целью заставить их выполнять свои обязанности, то это было бы спорным вопросом, поскольку подобным контролем занимаются сами люди, - они постоянно ограничивают друг друга из зависти, злости, амбиций, трансцендентного чувства долга и т.д. Одним из стимулов изобретения категории «морального долга» правящей верхушкой, элитой общества (царей, жрецов и подобных им персоналий) было возвышение над массами; моральные догмы были внедрены в сознание людей постоянным повторением, определенным PR-ом и другими процедурами. Моральные кодексы формировались правящими элитами для того, чтобы управлять спонтанными, не всегда благородными, порывами народных масс; в этом состояла и состоит одна из ключевых функций первых.

Правителям необходимо было разрешать возникавшие проблемы и противоречия социокультурного порядка в кратчайшие сроки, поэтому для них легче было воспитать послушную, инертную массу, нежели подробно объяснять каждому, зачем делать так, а не иначе. В связи с этим и возникает культурное кодирование, своеобразный средневековый пиар: быстрее загрузить в голову информацию с помощью определенных методик, не объясняя ее смысл, чем работать досконально с каждым индивидом. Затем эта, введенная в глубинные пласты сознания, информация частично передается по генам, частично поддерживается взрослыми особями, хранящими морально-культурный опыт в уме и в сердце. Разумеется, данное кодирование является успешным не всегда: если мыслящему человеку можно что-то объяснить в случае форс-мажорных обстоятельств, то человеку в состоянии аффекта объяснять что-либо бывает поздно: примеров масса, в их числе - неуправляемые крестьянские бунты и революции. В связи с этим правящим элитам необходимо заботиться об обновлении морального опыта в обществе; если правитель упускает контроль над сознанием своих подчиненных, то он рискует своей властью и даже - жизнью.

В определенных обстоятельствах (болезни, войны, природные катаклизмы, революции) одни правящие элиты могут быть уничтожены, свергнуты и дискредитированы, а на их место придут следующие элиты, либо в системе управления намечается регресс, и однажды привитый моральный долг функционирует в сознании масс автоматически, подчас принимая самые разнообразные, вплоть до уродливых, формы.

Моральное кодирование является одним из культурных инструментов политических элит, наряду с мифом или обрядом, и вполне может сочетаться с последними в реализации на практике. Как отмечал Б. Малиновский, миф кодифицирует мысль, укрепляет мораль, предлагает определенные правила поведения и санкционирует обряды, рационализирует и оправ­дывает социальные установления [32]. Миф - это эффективный инструмент для управления массами, создающийся на реальной почве и преображающийся в нереальные, изощрённые формы; данную особенность мифа нередко используют правящие элиты в процессе морального кодирования.

Моральные мифы не приносят пользы человечеству в целом; не мифы, а реальные, адекватные знания способны устранить причины страданий; не приносят мифы особой пользы и группам людей в качестве объектов веры для их членов. Зато мифы о морали могут быть очень полезны какой-то одной группе, когда в них верят все остальные члены общества [33]. На протяжении всей истории человечества миф выступал эффективным проводником морали для власть имущих, для политической элиты общества: массам упорно навязывались моральные нормы, которые способствовали укреплению мифа о неприкосновенности царя, императора, Отца Церкви и т.д.

Моральная мифология отдельных социальных групп и правящих элит может выходить за пределы одного государства и иметь глобальные претензии на свое существование; однако рано или поздно любой миф, использующий в качестве инструмента для своего утверждения моральные нормы, подвергается антагонизмам и разрушению. Таким образом, подходить к изучению морального кодирования на примере мифологии социальных групп нужно с особой тщательностью: учитывая конъюнктуру существования рассматриваемой группы, условия возникновения и развития мифа, апеллирующего к господствующей морали, в рамках данной системы. 

Исследование любого феномена предполагает необходимость исследования и кризисов внутри этого феномена; любой кризис имеет своими предпосылками определенные условия, определенную конъюнктуру; не является исключением и кризис моральный. Одним из условий его возникновения являются банальный человеческий эгоизм и хищнические инстинкты, узурпирующие право моральных установок на господство в массовом сознании.

Основополагающие моральные нормы не являются просто данными либо гарантированными: «их функционирование, как и их основных институциональных производных, обусловливается тем, что действующие в рамках соответствующих систем институтов разнообразные коалиции осуществляют постоянный контроль» [34]. Как вывод в данном случае, можно привести мысль П. Бурдье о том, что именно «соответствие практики правилу приносит дополнительную символическую выгоду, которая имеется в том, чтобы жить по правилам или, как говорится, держаться в рамках правил, уважать правила и ценности группы» [35].

Тем самым, одной из задач отечественных правящих элит в современном мире должна быть задача восстановления практики моральной кодификации с пользой как для государства, так и для каждого отдельного гражданина страны, для развития и поддержания гражданского общества в России. Если не будет полноценного, физически и морально, духовно здорового населения, не станет и правящей элиты как таковой; с другой стороны, если политическая элита будет морально загнивать, то она и дальше будет приводить остальных граждан к дестабилизации; корреляция тех и других очевидна. Моральная кодификация деятельности правящих элит выступает специфическим способом конструирования социокультурной реальности, который опирается на множество различных внешних и внутренних факторов и предстает в многообразии форм своего выражения.

Таким образом, моральная кодификация является одним из наиболее плодотворных механизмов, способствующих консолидации членов общества и его дальнейшему развитию.

[1] Словарь по этике / под ред. А. А. Гусейнова и И. С. Кона. - 6-е  изд. - М. : Политиздат, 1989. - 447 с. - С. 186.

[2] Универсальный словарь иностранных слов русского языка / под ред. Т. Волковой. - М. : Вече, 2000. - 688 с. - С. 252.

[3] Краткий политический словарь / В. П. Абаренков, Т. Е. Абова, А. Г. Аверкин и др. ; сост. и общ. ред. Л. А. Оникова, Н. В. Шишлина. - 6-е изд., доп. - М. : Политиздат, 1989. - 623 с. - С. 222.

[4] Кодификация // Словарик на каждый день и случай. - Режим доступа: http://www.ekonomic.doco.ru/?id=245729524 Дата обращения : 21 июня 2006.

[5] Кодификация // Центр знань з Прав Людини. Нацiональний унiверситет внутрiшнiх справ. The British Council. - Режим доступа: http://www.naiau.kiev.ua/tslc/pages/humanright/glossary/gl560/info_rus.htm Дата обращения : 4 августа 2006.

[6] Универсальный словарь иностранных слов русского языка / под ред. Т. Волковой. - М. : Вече, 2000. - 688 с. - С. 252.

[7] Кодификация // Консалтинг и тренинги Санкт-Петербурга (TREKO.RU). Электронный словарь тренера и консультанта. - Режим доступа: http://www.treko.ru/show_dict_349 Дата обращения : 23 июля 2006. 

[8] Кодификация // Словарик на каждый день и случай. - Режим доступа: http://www.ekonomic.doco.ru/?id=245729524 Дата обращения : 21 июня 2006.

[9] Эйзенштадт, Ш. Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Н. Эйзенштадт ; пер. с англ. А. В. Гордона ; под ред. Б. С. Ерасова. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 416 с. - С. 70.

[10] Луман, Н. Власть / Н. Луман ; пер. с нем. А. Ю. Антоновского. - М. : Праксис, 2001. - 256 с. - С. 52.

[11] Там же. - С. 53.

[12] Там же. - С. 53.

[13] Эйзенштадт, Ш. Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Н. Эйзенштадт ; пер. с англ. А. В. Гордона ; под ред. Б. С. Ерасова. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 416 с. - С. 71.

[14] Там же. - С. 71.

[15] Эйзенштадт, Ш. Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Н. Эйзенштадт ; пер. с англ. А. В. Гордона ; под ред. Б. С. Ерасова. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 416 с. - С. 72.

[16] Там же. - С. 72.

[17] Эйзенштадт, Ш. Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Н. Эйзенштадт ; пер. с англ. А. В. Гордона ; под ред. Б. С. Ерасова. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 416 с. - С. 73.

[18] Московичи, С. Век толп. Исторический трак­тат по психологии масс / С. Московичи ; пер. с фр. Т. П. Емельяновой. - М. : Центр психологии и психотерапии, 1996. - 478 с. - С. 352.

[19] Малкей, М. Наука и социология знания / М. Малкей ; пер. с англ. А. Л. Великовича; послесл. Б. Г. Юдина. - М. : Прогресс, 1983. - 253 с. - С. 244.

[20] Краткий политический словарь / В. П. Абаренков, Т. Е. Абова, А. Г. Аверкин и др. ; сост. и общ. ред. Л. А. Оникова, Н. В. Шишлина. - 6-е изд., доп. - М. : Политиздат, 1989. - 623 с. - С. 421.

[21] Философский словарь / под ред. И. Т. Фролова. - 5-е изд. - М. : Политиздат, 1986. - 590 с. - С. 370. 

[22] Фуко, М. Археология знания / М. Фуко ; пер. с фр., общ. ред. Б. Левченко. - К. : Ника-Центр, 1996. - 208 с. - С. 123.  

[23] Огурцов, А. П. Благо и истина: точки схождения и расхождения / А. П. Огурцов // Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. - М. : ИФ РАН, 1998. - С. 450.

[24] Огурцов, А. П. Благо и истина: точки схождения и расхождения / А. П. Огурцов // Благо и истина: классические и неклассические регулятивы. - М. : ИФ РАН, 1998. - С. 452.  

[25] Аристотель. Никомахова этика / Аристотель // Аристотель. Сочинения. Т. 4. - М. : Мысль, 1983. - 830 с. - С. 55.

[26] Аристотель. Никомахова этика / Аристотель // Аристотель. Сочинения. Т. 4. - М. : Мысль, 1983. - 830 с. - С. 55.  

[27] Аристотель. Большая этика / Аристотель // Аристотель. Сочинения. Т. 4. - М. : Мысль, 1983. - 830 с. - С. 296. - Выделение полужирным шрифтом принадлежит мне (Гуреев М. В.).

[28] Романов, И. Ю. «Забота о душе» в исторической перспективе / И. Ю. Романов // Вторая навигация : Альманах 3 / сост. М. А. Блюменкранц. - М. : Весть-Вимо, 2001. - С. 124-154.

[29] Цит. по: Оболонский, А. В. Кадровая политика в федеральной государственной службе США: история и современность / А. В. Оболонский // Общественные науки и современность, 2001. №3. - С. 52.

[30] Оболонский, А. В. Кадровая политика в федеральной государственной службе США: история и современность / А. В. Оболонский // Общественные науки и современность, 2001. №3. - С. 53.

[31] Оболонский, А. В. Кадровая политика в федеральной государственной службе США: история и современность / А. В. Оболонский // Общественные науки и современность, 2001. №3.  - С. 54.

[32] Малиновский, Б. Миф в примитивной психологии / Б. Малиновский // Малиновский Б. Магия, наука, религия. - М., 1998. - С. 92-114.

[33] Берроуз, Д. Человек против мифов / Д. Берроуз ; пер. Н. Кротовской, В. Бибихина и А. Соболева. - М., 1961. - 203 с. - Глава первая «Введение. Мифы и философия».  

[34] Эйзенштадт, Ш. Н. Революция и преобразование обществ. Сравнительное изучение цивилизаций / Ш. Н. Эйзенштадт ; пер. с англ. А. В. Гордона ; под ред. Б. С. Ерасова. - М. : Аспект Пресс, 1999. - 416 с. - С. 75.

[35] Бурдье, П. От правила к стратегиям / П. Бурдье // Бурдье, П. Начала ; пер. с фр. Шматко Н. А. - М. : Socio-Logos, 1994. - 288 с. - С. 118.