Николай Лёвочкин, машинист и архитектор рая

О существовании произведений Николая Лёвочкина никто никогда не узнал бы, не приди родственникам в голову мысль передать их после его смерти в Московский музей архитектуры (МУАР). Николай мало общался с окружающими людьми, а после кончины жены и вовсе «затворился» от мира. Говоря о нем, сослуживцы и соседи утверждают, что это был «тихий и замкнутый» в себе человек и не могут вспомнить никаких подробностей о его жизни. Но на выставке его работ, напоминающей сумрачный грот, где освящена  только сжатая ширмой папирусных стен экспозиция, вы чувствуете, что в прямом смысле заглядываете в «потемки чужой души». И невольно удивляетесь, какой красивой, открытой и чистой она была.

За 22 года Николай Лёвочкин создал 32 произведения, объединив их в цикл «Деревянное зодчество». Среди его работ доминируют православные храмы, высота самого крупного - 2,5 метра (Московский собор). Можно ли считать все это произведением искусства и если да, то к какому направлению отнести?

«Безусловно это можно назвать искусством, - считает куратор выставки, архитектор Сергей Ситар. - Профессиональное искусство пережило революцию в 20-м веке. В результате границы того, что попадает под определение «искусства» расширились. С другой стороны в этих работах есть некая сущность, некое метафизическое измерение, устремленность за пределы нашего повседневного чувственного мира, что и делает их искусством в противоположность многим другим работам, которые за искусство выставляются, но являются таковым в гораздо меньшей степени. Можно сказать, что такими средствами человек сумел передать свой духовный опыт. В то же время эти работы достаточно сложно приписать к какому-то определенному разделу искусства или культуры, они находятся на «развилке» между «наивным искусством» и искусством «аутсайдеров», противопоставляющи серой обыденности потрясающую нестандартность своей души».

Сам Лёвочкин никак не определяет свой стиль. И в то же время не считает свои произведения «сувенирами» или «макетами», называя их «сооружениями уличного типа». Каждое, с пунктуальностью, характерной для машиниста метро, подписывает точной датой и временем «введения объекта в эксплуатацию». Улицу Вековую, на которой живет, автор переименовывает для себя в улицу Деревянное зодчество и мысленно располагает на ней собор, церковь, мельницу, монастырь, часовню и другие «объекты», а свою квартиру называет «площадью Деревянного зодчества». Воображение художника расширяет окружающее его тусклое пространство повседневности и заставляет играть всеми красками самобытного таланта. 90-е и нулевые годы для него словно и не существуют, Лёвочкин выпадает из времени, будто его сознание навсегда заморожено на исторической метке: «советское время». Дневник Лёвочкина раскрывает для нас тайники творческого процесса, которому была посвящена треть его жизни.

Трудно точно сказать, когда в душе заурядного машиниста метро произошел духовный переворот. Чета Лёвочкиных представляла собой обычную семью, успешно справляющуюся со своей работой (о чем свидетельствуют почетные грамоты) и путешествующую в отпусках по традиционным для всех маршрутам - Крым, Прибалтика, Поволжье, Кавказ. Может быть, здесь сыграла свою роль гибель их ребенка, умершего во время родов, может быть поездки в Троице-Сергиеву Лавру и возможные встречи с монашествующими, о чем, впрочем, остается только гадать.

Свой храм Христа Спасителя Лёвочкин воссоздает в 1985 году, но позднее переименовывает его в память о скоропостижно скончавшейся жене в церковь святой Лидии. Эта работа не имеет ничего общего с произведением К.Тона, но видимо как-то связана с ним в духовном сознании автора. Но вот что пишет об этом сам автор: «В 1967 году у меня была мысль построить этот храм на лад своего типа и конструкции, но главное, какой бы он ни был: прошлое не вернешь, но зато есть такой, какой есть в данный момент в натуре и фото».

Особое место экспозиции уделено глубокому чувству Николая к Лидии, которое приобретает какое-то особенное напряжение после ее смерти. В строках белых стихов, посвященных жене, сквозит соприкосновение с вечностью и терпеливое ожидание приближающейся встречи: «Любовь не может разлучить с тобой - мой друг». И в этом смысле вернисаж открывает второе измерение души художника – любовь к близкому человеку.

Уходя с выставки, у вас возникает странное ощущение парадоксальности и контраста между заурядной внешностью, «обыкновенностью» этого человека и уникальностью, неповторимостью его души. Пусть его работы выполнены на уровне гран-при архитектурного кружка «Детского Дома творчества» и не дотягивают до высокого искусства. Но так творила его душа, прорываясь сквозь обволакивающий туман пошлой повседневности. И разве не вызывает уважения пусть и не совсем успешная, но все же попытка найти свой путь в искусстве, состояться как творческая личность, не разменяв отпущенный Богом дар на пятаки?

Скромный незаметный человек прошел по обочине этой жизни, глубоко сконцентрировавшись на своем внутреннем мире. И перед тем как сесть в поезд, уносящий в вечность (он умер в 2007 году), успел создать свой необычный, так похожий на сказку мир, который становится откровением даже для тех, кто не верит в сказки.

Алексей Реутский 

Церковный вестник