ВХОД ДЛЯ ПОЛЬЗОВАТЕЛЕЙ

Поиск по сайту

Подпишитесь на обновления

Yandex RSS RSS 2.0

Авторизация

Зарегистрируйтесь, чтобы получать рассылку с новыми публикациями и иметь возможность оставлять комментарии к статьям.






Забыли пароль?
Ещё не зарегистрированы? Регистрация

Опрос

Сайт Культуролог - культура, символы, смыслы

Вы находитесь на сайте Культуролог, посвященном культуре вообще и современной культуре в частности.


Культуролог предназначен для тех, кому интересны:

теория культуры;
философия культуры;
культурология;
смыслы окружающей нас
реальности.

Культуролог в ЖЖ
 

  
Культуролог в ВК
 
 

  
Главная >> Теория культуры >> Психологическая парадигма

Психологическая парадигма

Печать
АвторРозин В.М., д-р филос. наук,, проф.  

Этот подход можно понять уже из самого названия: для объяснения культурных феноменов их редуцируют к психологическим, а затем на основе полученных психологических характеристик истолковывают особенности культуры. Эта парадигма сформировалась во второй половине ХIX века и к настоящему времени прошла три этапа. На первом использовались преимущественно философско-психологические представления, на втором такие психологические концепции как гештальт-психология, бихевиоризм, психоанализ, на третьем к ним добавились когнитивная психология и теория информации (последнее направление получило название «психологической антропологии»).

Прежде чем кратко охарактеризовать эти этапы приведем одну иллюстрацию. Речь идет о работе Карла Юнга «Психология бессознательного». Работая с одной пациенткой, Юнг выделил у нее переживание, которое он назвал демоническим («В ее взгляде таится нечто хищное, нечто демоническое? Значит она все же некий демон?»[1]), и ставит вопрос, какова природа этого «демона».

«Всегда, – пишет Юнг, – когда всплывает такой неприятный момент, мы должны отдавать себе отчет в том, является ли он вообще личностным качеством или нет. “Колдун” и “демон” могли представлять качества, которые по сути дела обозначены так, что сразу можно заметить: это не личностно-человеческие качества, а мифологические. “Колдун” и “демон” – мифологические фигуры, которые выражают то неизвестное, “не-человеческое” чувство, которое овладело тогда пациенткой. Эти атрибуты отнюдь не могут быть применены к некоторой человеческой личности, хотя они, как правило, в виде интуитивных и не подвергнутых более основательной проверке суждений постоянно все же проецируется на окружающих, что наносит величайший ущерб человеческим отношениям.

Такие атрибуты всегда указывают на то, что проецируются содержания сверхличного, или коллективного, бессознательного. Ибо “демон”, как и “злые колдуны” не являются личностными воспоминаниями, хотя каждый когда-то слышал или читал о подобных вещах<…> Это –  мифология, т.е. коллективная психика, а не индивидуальная. Поскольку мы через наше бессознательное причастны к исторической коллективной психике, мы, конечно, бессознательно живем в некотором мире оборотней, демонов и т.д.; ибо это вещи, которые наполняли все прежние времена мощнейшими аффектами. Но было бы бессмысленно стремиться приписывать себе лично эти заключенные в бессознательном возможности. Поэтому необходимо проводить как можно более четкое разделение между тем, что можно приписать личности, и сверхличным<…>

У наивных людей эти вещи никогда не отделялись от индивидуального сознания, т.к. эти боги, демоны понимались не как душевные проекции и как содержания бессознательного, но как сами собой разумеющиеся реальности. Лишь в эпоху Просвещения обнаружили, что боги все же не существуют в действительности, а являются проекциями. Тем самым с ними было покончено. Однако не было покончено с соответствующей им психической функцией, напротив, она ушла в сферу бессознательного, из-за чего люди сами оказались отравленными избытком либидо, который прежде находил себе применение в культе идолов. Обесценивание и вытеснение такой сильной функции, как религиозная, имело, естественно, значительные последствия для психологии отдельного человека. Дело в том, что обратный приток этого либидо чрезвычайно усиливает бессознательное и оно начинает оказывать на сознание мощное влияние своими архаичными коллективными содержаниями. Период Просвещения, как известно, завершился ужасами Французской революции. И сейчас мы тоже переживаем снова это возмущение бессознательных деструктивных сил коллективной психики. Результатом было невиданное прежде массовое убийство. Это – именно то, к чему стремилось бессознательное. Перед этим его позиция была безмерно усилена рационализмом современной жизни, который обесценивал все иррациональное и тем самым погружал функцию иррационального в бессознательное. Но если уж эта функция находится в бессознательном, то ее исходящее из бессознательного действие становится опустошающим и неудержимым, подобным неизлечимой болезни, очаг которой не может быть уничтожен, т.к. он невидим. Ибо тогда индивидуум, как и народ, необходимо вынужден жить иррациональным и применять свой высший идеализм и самое изощренное остроумие еще лишь для того, чтобы как можно более совершенно оформить безумие иррационального. В малом масштабе мы видим это на примере нашей пациентки, которая избегала кажущейся ей иррациональной жизненной возможности (госпожа Х), чтобы ее же в патологической форме с величайшим самопожертвованием реализовать в отношении к подруге»[2].

Рассуждения и конструкция Юнга чрезвычайно интересны. Постулируя связь индивидуальной психики с бессознательным сверхличным коллективным началом (коллективной психикой), Юнг получает возможность, с одной стороны, объяснить психические напряжения в индивидах (отравленность избытком либидо, ранее реализовавшемся в культе идолов), с другой – истолковать ужасы Французской революции и современности (они есть результат возмущения бессознательных деструктивных сил коллективной психики, действующей через отдельных индивидов). Таким образом, психоаналитические представления вкупе с идеей юнгианских архетипов (бессознательных коллективных представлений) позволяют культурные явления (в данном случае ужасы революции и современности) редуцировать к психологистическим представлениям и психологически объяснять.

Первый этап формирования психологической парадигмы удобно рассмотреть на материале одной из традиций русской школы культурологии. Здесь могут быть названы такие имена как Л.П.Карсавин, О.А.Добиаш-Рождественская, Н.А.Бердяев, П.А.Флоренский, М.М.Бахтин, В.С.Библер, Д.И.Андреев. «В основе психологической концепции культуры, – пишут Неретина и Огурцов, – предполагалась идея личности, понимание которой было внутренним нервом этой концепции. Л.П. Карсавин определял личность не как разрывающего миропорядок субъекта, а как сгущение семьи, рода, человечества, их символ»[3]. В «Культуре средних веков» (1918 г.) Карсавин характеризует культуру как «изображение развития или раскрытия некоторой основной психической стихии, проявляющейся через индивидуальные проявления во всех сферах жизни изучаемой коллективности – от социально-экономических отношений до высот мистико-философского умозрения»[4].

Если Карсавин понимал психическую стихию, которая определяет сущность культуры, как «средний человек», сосредоточивший в себе «фонд» культуры, ее основные оппозиции, основные особенности человечества, то Бердяев вкладывает в понимание психического другой смысл. С одной стороны, для Бердяева в человеке «заключены все исторические эпохи прошлого», с другой – прообразом человека является конкретная, неповторимая, личность Христа. С третьей стороны, человек всегда проявляет и осуществляет себя в творчестве, в произведениях культуры. «В произведениях культуры творческий акт нисходит в мир, получает “мирское” существование и, будучи объективированным, включен в мир отчуждения, падшести, распада. Но в актах творчества культуры, связываемых Бердяевым с деяниями гениев (вновь возникший на русской почве культ гениев), обнаруживаются те характеристики, которые приписываются им миру Духа, – свобода, активность, динамизм. Тем самым культура и культурное творчество отождествляются с историей, завершающейся в новом Эоне – царстве Святого Духа»[5]. 

И для Бахтина культура существует и выражает себя в творчестве и произведениях, прежде всего в сфере языка и искусства. Как языковое и художественное творчество культура есть диалог (одного субъекта с другим, одного культурного сознания с другим) и поэтому, считает Бахтин, вся «расположена на границах культуры». Библер склонен обобщить идею диалога, распространив его на любые сферы культуры, а не только языка и искусства. У Библера диалог, составляющий сущность культуры, ведут «Образы культуры» (то есть выражающие основные культурные позиции и ценности личности различных исторических эпох) – Прометей, Эдип, Христос, Гамлет, Дон Кихот, Фауст и т.д. Даниил Андреев определяет культуру близко к предыдущим авторам, для него «культура есть не что иное, как общий объем творчества человечества <…> творчество, как и любовь, – пишет дальше в «Розе Мира» Андреев, – не есть исключительные дары, ведомые лишь избранникам <…>  Пучины любви, неиссякаемые родники творчества кипят за порогом сознания каждого из нас»[6].

Одна из центральных проблем психологической трактовки культуры, на мой взгляд, заключается в том, как соединить эту трактовку с непсихологическим пониманием, когда культура задается как система норм и ценностей, или как особый организм, или как набор социальных институтов и т.д. В первом случае культура центрирована на личности или культурном сознании человека и поэтому есть множество и процесс, идея и диалог. Во втором культура скорее – единство, структура, система. Преодолеть это противоречие в понимании культуры, вероятно, можно, учтя два обстоятельства. 

В культуре действуют не одинокие робинзоны, а именно культурные персонажи, то есть индивиды, предопределенные культурой (что не отменяет их уникальности). Именно они, относясь к другим представителям культуры, вступая с ними в диалог (а как иначе можно склонить других людей действовать согласованно и целесообразно?), создают культурные нормы и ценности, а также социальные институты. Поскольку постоянно сменяются поколения и изменяются условия жизни, постольку необходимым условием воспроизводства и поддержания (жизни) культуры является творчество и переосмысление культурных реалий, общение и диалог.

В школе «Анналов» эту проблему пытаются решить, разрабатывая идею «ментальности», например, Гуревич утверждает, что в настоящее время «первой проблемой исторического исследования является ментальность»[7]. В идее ментальности причудливо соединяются характеристики психологической и непсихологической (культурной и социальной) реальностей. Неретина и Огурцов приводят несколько характерных определений ментальности:

«Ментальность – это общий тип поведения, сойственный и индивиду и представителям определенной социальной группы, в котором выражено их понимание мира в целом и их собственного места в нем (Ж.Ле Гофф);

это эмоциональная и дологическая предрасположенность, бессознательные и неотрефлектированные способы поведения и реакций (Г.-В.Гетц) – определение противоположное предыдущему;

это то, что «обладает человеком», то есть картина мира, которая «не сформулирована и в принципе не поддается формулировке ее носителем <…> Такая картина – наиболее устойчивая и консервативная сторона социальной системы (А.Я.Гуревич);

«это сама психология», поставленная «в контекст социальных условий», это обыденность, «средний человек» и «способы чувствования и мышления», «силы, формирующие привычки», отношения, «безличный культурный контекст», которому отдается предпочтение перед творчеством «высоколобых» (Ж.Ревель) <…> Большинство представителей “новой исторической науки” полагают ментальность константой, инвариантом, определяющим человеческое существование (то есть жизнь), являющимся его фундаментальной онтологической предпосылкой»[8]. 

Второй и третий этапы формирования психологической парадигмы, по сути, близки. Здесь помимо примера работы Юнга можно остановиться на идеях современной психологической антропологии. Если на втором этапе постулировались такие психологические универсалии как «базовая структура личности», «модальная личность», «система мотиваций личности», то на третьем этапе во главу угла ставится психологическое представление о ведущей роли познавательных (когнитивных) процессов.

«Когнитивисты исходят из того, что общей для людей является способность к переработке информации, выражающаяся в когнитивной функции. Эта функция обеспечивает регуляцию отношений индивида с окружением через селективность восприятия, научение, пользование языком и другими формами символической коммуникации»[9]. Чтобы эффективно действовать в культурной среде, человек в сфере познания создает представления о самом себе и мире (в когнитивной психологии эти представления описываются на основе понятий «образ тела», «роль», «Я», «другой» , «картина мира», «план» и другие). С точки зрения когнитивистов, подобные представления используются индивидами как способ репрезентации действительности (то есть представляют ее), позволяя последним принимать решения, ориентироваться в мире, осуществлять ценностные выборы и т.п. При этом культура понимается как социальное и семиотическое условия познавательных процессов.

Хотя когнитивисты, как мы видим, задают свои универсалии человека, одновременно в ряде концепций «принимается допущение о том, что различия в представлениях о мире и определенная степень взаимонепонимания служат поддержанию культурного порядка. С одной стороны, расхождения представлений и непонимание в ситуациях социальной коммуникации побуждают людей к поиску нужной информации. С другой стороны, наличие культурных стереотипов освобождают индивидов в ситуациях их использования от необходимости понимать мотивации друг друга»[10]. 



[1]     Юнг К. Психология бессознательного. Из раздела "Архетипы коллективного бессознательного" // Культурология. Учебное пособие и хрестоматия для студентов. Ростов-на-Дону. 1995. С. 472.

[2]     Там же. С. 473-474.

[3]     Неретина С., Огурцов А. Время культуры. С. 127.

[4]     Там же. С. 127-130.

[5]     Там же. С. 109.

[6]     Андреев Д. Роза мира. М., 1991. С. 21-22.

[7]     Неретина С., Огурцов А. Время культуры. С. 145.

[8]     Там же. С. 145-146.

[9]     Орлова Э.А. Культурная антропология в ХХ веке: объяснение униформности и многообразия культурных феноменов. С. 122.

[10]    Неретина С., Огурцов А. Время культуры. С. 122-123.

рцов А. Время культуры. С. 122-123.

18.10.2011 г.

Наверх
 

Поиск

Знаки времени

Последние новости


2010 © Культуролог
Все права защищены
Goon Каталог сайтов Образовательное учреждение