Русские — тоже коренной народ

Жизнь и история русского народа с точки зрения, какой мы обычно придерживаемся в отношении малых народов России.

Редакционный комментарий:

В российском законодательстве  есть понятие «коренного малочисленного народа», которое закон от 1999 года  (N 82-ФЗ) определяет следующим образом: «коренные малочисленные народы Российской Федерации  - народы, проживающие на территориях традиционного расселения своих предков, сохраняющие традиционные образ жизни, хозяйствование и промыслы, насчитывающие в Российской Федерации менее 50 тысяч человек и осознающие себя самостоятельными этническими общностями». Иными словами, это народы, которым удалось сохраниться на обочине современной цивилизации. Не будь у них традиционного образа жизни и особого хозяйственного уклада, ещё не втянутого полностью в капиталистическую систему хозяйствования, они бы были ассимилированы более крупными народами. И исчезли как этно-культурная единица.

Закон защищает их самобытность, в том числе и экономически, даёт им возможность оставаться самими собой. При этом, конечно, воздействие современной системы хозяйствования и глобализация хозяйственных механизмов неизбежно сказываются и на малых народах.  Наиболее активные представители этих народов время от времени стараются привлечь внимание общественности к их судьбе.  За сохранение самих себя приходиться бороться, иначе жернова  современной цивилизации смелют тебя в порошок. И такие обращения призваны побудить общественность встать на сторону малых народов, оказать им поддержку.

Между тем, часто остаётся в тени, что большие народы испытывают те же проблемы. Сохранение национальной идентичности и своего места в актуальной истории для больших народов также является непростым делом. Автор пытается посмотреть с этой точки зрения на русский народ. 

Мы, коренной народ...

С большим интересом прочитав интервью с Павлом Суляндзигой, очередной раз подумал о проблемах другого коренного, хотя и не малочисленного (пока?) народа России — русского. Тем более — я один из представителей этого народа, если угодно — это моя община, хотя и полураспавшаяся.

 Речь не о том, чтобы противопоставить русских удэге, ненцам или чукчам, совсем наоборот — о том, как много у нас общего, как много общих проблем и бед. Вплоть до того, что в большинстве случаев можно использовать ту же терминологию и чуть ли не подставлять «русские» вместо «коренные малочисленные народы Севера» в тексте интервью с Суляндзигой.

Итак, попробую сказать о русских так, в тех же терминах и понятиях, в каких обычно говорят о народах, относимых к категории «коренных малочисленных», в том числе — как говорил о них Павел Васильевич...

Русские — коренной народ Восточно-Европейской (собственно, иначе называемой Русской) равнины, оформившийся на этой территории, в лесной и лесостепной зонах, как этнокультурная общность не менее 1000 лет назад, а, начиная с XV-XVI вв. активно расселявшийся на Урале, в Сибири и Дальнем Востоке, Северном Кавказе — т.е. достаточно оснований считать русских коренным народом и для этих территорий. Русские сходны с рядом народов, делящихся на несколько групп в зависимости от преобладающего типа хозяйственной деятельности.

Так, например, чукчи делятся на «оленных», живущих в глубине континента и занимающихся, главным образом, оленеводством, и «береговых» — живущих на побережье и традиционно промышлявших морской охотой.

Русских, в свою очередь, можно разделить на две большие группы:

1) Сельские жители — крестьяне, занимающиеся, главным образом, земледелием и, в качестве вспомогательных форм хозяйства — животноводством, а также рыболовством, охотой и другими лесными промыслами. Специфика хозяйства русских зависела и зависит от природной зоны — чем ближе к южным степям, тем выше доля земледелия, и наоборот (собственно, если оленеводство — традиционный уклад, то земледелие — почему нет?);

2) Городские жители, работающие на промышленных предприятиях, в социальной сфере, системе науки и образования и т.д.

Надо отметить, что до начала XX века вторая группа была малочисленной, около 90% русских были крестьянами. Доля городских русских бурно росла в течение XX века, особенно — в первой его половине. При этом важно, что урбанизация, исход русских с традиционных мест обитания и хозяйствования, был в значительной степени вынужденным. Ряд социально-экономических реформ, проводившихся и при царском правительстве (столыпинская реформа), и при советской власти (коллективизация и ликвидация «неперспективных» деревень), и в постсоветской России (рыночные реформы) создавал для многих сельских жителей неприемлемые условия для дальнейшей жизни в родной среде.

Урбанизация русских произошла, по историческим меркам, сравнительно недавно. Городское население превысило сельское лишь в 1950-е гг., а к концу 1980-х выросло до более чем 70% населения. Неудивительно, что у многих (если не у большинства) ныне городских русских сохранились и родственники в сельской местности, и сильная сельская, крестьянская составляющая в менталитете. При урбанизации в городскую среду было привнесено множество традиционных крестьянских компонентов, нашедших отражение и в культуре, и во взаимоотношениях людей, и даже в организации производства и быта.

Таким образом, крестьянский сельскохозяйственный уклад является коренным для русского народа, а традиционная форма организации сельского хозяйства — крестьянская община, объединявшая, как правило, жителей одного поселения.

Земля принадлежала общине, и вопросы текущего распоряжения ею решались членами общины и были их внутренним делом. Сама же общинная земля воспринималась и считалась в системе обычного права как неприкосновенная и неделимая принадлежность общины. Земля для крестьян была матерью — кормилицей, а не «объектом недвижимости», подлежащим вовлечению в рыночный оборот.

Добавим, что, поскольку русские стали народом «государственным», это общинное мировосприятие распространялось на всю страну. Возможно также, что причину и следствие можно поменять местами — общинное мировосприятие помогло русским стать «государственным» народом и создать, вместе с другими народами Северной Евразии, великую страну в условиях, казалось бы, совершенно для этого неприемлемых.

Царское правительство практически до последних лет своего существования достаточно уважительно и мудро относилось к крестьянской общине. Хотя русские несли множество тяжких повинностей в пользу государства, хотя отдельные люди могли изыматься из общины против их воли, сама община обладала высокой степенью автономии, а на общинные земли никто не покушался.

Ситуация изменилась в начале XX века, когда общину попытались разрушить, а общинные земли — расчленить и сделать объектом рыночного оборота. Это известно под названием столыпинской реформы. Есть основания полагать, что именно эта реформа стала основной причиной последующего революционного взрыва. И что в октябрьской революции и установлении советской власти присутствовал, на самом деле, мощный консервативный элемент — борьба за сохранение общины, традиционного уклада.

Надо заметить, что и советская власть в итоге повела себя по отношению к русскому крестьянству с пониманием. Если говорить точнее, то до конца 1920-х, т.е. до начала коллективизации, русские крестьянские общины пережили почти «золотой век», поскольку  им были отданы (или правильнее сказать — возвращены?) помещичьи земли. Начавшаяся далее коллективизация поначалу не учитывала специфику общины, где разумно сочеталось общественное и частное, и была чем-то вроде «столыпинской реформы наоборот» — обобществление всего. Но, при всех тяжёлых последствиях коллективизации, в течение нескольких лет были найдены сбалансированные решения, отражённые в колхозном уставе 1935 года. Колхозы, созданные советской властью, разумеется, не были полными аналогами крестьянских общин, но были весьма близки к ним.

При этом советская власть вкладывала много сил и средств в развитие села — поставки техники, распространение системы всеобощего бесплатного здравоохранения, электрификация и прочее.
В общем, при советской власти по отношению к русским было сделано и много плохого, и много хорошего.  Так же и примерно в том же ключе, что и по отношению к малочисленным северным народам.

Урбанизация и организация городской среды также проходили, как уже говорилось, с учётом общинного опыта — точнее даже, с прямым переносом его в новые условия.

Это, например, градообразующие предприятия — они не только кормили работников, выплачивая им заработную плату, но и содействовали жизнеобеспечению в целом — при предприятиях строились детские сады и пионерские лагеря, создавались дома культуры с кружками и секциями для сотрудников и их детей, наконец — котельные предприятий отапливали и окрестные дома, и т.д. и т.п.

Не говоря уже о том, что в советской системе были защищены права работника предприятия — его практически не могли уволить, точно так же, как не могли «уволить» крестьянина из общины.

Естественно, и отношения в трудовом коллективе носили общинный отпечаток — с близкими и доверительными отношениями, обсуждением самых разных вопросов и т.д. Т.е. люди на работе не просто работали, а жили как в родной деревне. Это, возможно, не лучшим образом сказывалось на производительности труда, но, с другой стороны, так лучше сохранялся традиционный русский уклад бытия.

По сути, городское промышленное предприятие (причём не только предприятие, всё это можно сказать о почти любом городском учреждении) воспроизводило русскую крестьянскую общину в новых условиях, на новом технологическом витке.

Более того, можно сказать, что «общинный принцип» распространился на всю страну, что проявилось и в организации хозяйства, и отразилось в ментальности. Заметим, что у других народов России/СССР, и мало-, и многочисленных, этот принцип примерно тот же, так что отторжения это не вызывало. Так что община была интернациональной — в ней были и русские, и удэге, и все остальные.

В известном смысле так было и в царские времена вплоть до неудачной попытки строительства капитализма в конце XIX — начале XX века. В значительной степени революция 1917 года стала, как уже говорилось выше, реваншем традиционного русского уклада. Хотя это, конечно, дискуссионный вопрос.

Реформы, идущие с конца 1980-х — начала 1990-х гг., нанесли тяжёлый удар по традиционному русскому укладу. По сути, «большая» община в масштабах страны была демонтирована. Демонтаж, естественно, распространился и на общины «частные» — предприятия, организации, колхозы и т.д. Межэтническая вражда тоже началась и пока не думает заканчиваться.

Но, помимо политико-административного и экономического, был и культурный аспект. Русских начали третировать как носителей отсталого «совкового» сознания. На самом деле, «совок» был только разминкой — быстро заговорили о том, что русские уже не 70, а 1000 лет не те и идут не туда, куда надо. Речь зашла об изменении, ни много — ни мало, «культурного кода» русского народа (точнее, о его уничтожении, поскольку непонятно, куда его, собственно, менять, что должно получиться в итоге и как это менять).

На русских вылили не меньше грязи, чем на чукчей в дурацких анекдотах.

Иными словами, с русскими обращались так же, как и со всеми остальными «туземцами» в историческом прошлом:

1) уничтожение естественной, традиционной среды обитания в экономическом смысле, лишение возможности зарабатывать на жизнь и кормить себя;

2) культурная агрессия;

3) ползучий геноцид — в форме разного рода развращения, спаивания, распространения наркотиков и т.д. 

Русские земли (в т.ч. сельскохозяйственные земли, где русские традиционно хозяйствовали сотни, если не тысячи лет) и предприятия забирают корпорации.

Скажите, чем принципиально отличается захват удэгейской земли золотопромышленниками от захвата русской земли агрохолдингами?

И на русскую землю тоже возвращается крепостное право. Приходит новый хозяин и милостиво разрешает русским деревенским жителям жить на уже «его» земле и работать на «его» предприятии. Он даже любезно «создаст им рабочие места». На тех условиях, которые сам сформулирует. А, если условия не нравятся — ваши проблемы, ребята. Я китайцев найму или каких-то ещё «гастарбайтеров» — их всё устроит.

И куда русскому податься? До ближайшего предприятия или фермы тоже — десятки и сотни километров. В густонаселённом и насыщенном предприятиями центре европейской России какой-то выбор ещё есть, хотя тоже не как в Европе, а в других регионах?

Пьянство, конечно, тоже серьёзная проблема. Фермент-то, расщепляющий алкоголь, у русских есть. Предполагаю, что и у северных народов он уже есть, поскольку за несколько веков они сильно смешались с русскими. Но вторая причина — социальная. И вероятно, она важнее.
"Когда ты чувствуешь себя ненужным людям, когда тебя не уважают, как можно на это махнуть рукой и забыть?"

Это и о русских тоже.

И следующий вопрос — чем принципиально отличается спивающееся эвенкийское стойбище от спивающегося русского «моногорода» или уже спившейся русской деревни?

Может, даже ферменты разные, но спиваются-то примерно одинаково.
Вместе с тем…

 «Я, например, по своей общине знаю, — у нас в поселке есть охотники, которые считаются пьяницами. Но вы с ними выйдите в тайгу — они в тайге не пьют, они все время заняты,  чувствуют себя великолепно, это лучшие охотники, лучшие проводники. Но только  возвращаются в деревню — опять делать нечего, и начинаются эти проблемы.»

Так и я по своей общине знаю примерно то же самое -  у нас есть мужики, считающиеся пьяницами. Но вы с ним зайдите в мастерскую — там он преображается, у него золотые руки, он может хоть блоху подковать, хоть атомный реактор соорудить из подручных материалов. Но только возвращается домой…

Так какая принципиальная разница между неприкаянными удегейским и русским мужиками?

«Третья причина, конечно, в ментальности. Есть такое, что коренные народы плывут по течению. Они не хотят ни с кем воевать, бороться, доставлять какие бы то ни было неудобства...»

Да, и это есть у русских. Т.е. воевать-то, конечно, ещё способны, но… Общинный человек, «коренной» человек не очень умеет воевать лично за себя. За общину, за родину, за веру — пожалуйста. В обмен на это родина и ему не даст пропасть, и семье поможет в случае гибели. А вот так, чтобы самому себе отвоёвывать местечко под солнцем — большинство на это, на самом деле, неспособно. Вероятно, то же можно сказать и об удэге и других.

Вспомнил заодно стихотворение Глеба Горбовского:

Идут в Россию поезда,

в её глубины и туманы.

Как хорошо, что есть куда

податься хмурому Ивану.

Не на тщедушный выходной,

не на занудную "природу",

а на отшиб земли родной,

где меньше хитрого народу.

А там — затеплить костерок,

развесить ржавые портянки

и под осенний ветерок

открыть последние "полбанки".

Это про русских. Но разве не про удэге тоже? Даже имя, вроде, менять не надо, поскольку у удэге и имена русские уже. Вот и Суляндзига — Павел Васильевич. 

Что ещё сказать… У русских отнимают возможность жить в соответствии со своим укладом и культурой, но дают некоторые субсидии — благодаря возможности существовать до поры — до времени за счёт «трубы». Можно получать какие-то дивиденды за счёт продажи углеводородов — они, конечно, очень неравномерно, но как-то прямо или косвенно распределяются между всеми. На этом основании можно говорить, что для русских что-то делается.

 Так что русские и удэге различаются количеством тех и других, но  не качеством стоящих перед ними проблем. И, вероятно, даже не ментальностью. Просто проблемы русских в большей степени отождествляются с проблемами России в целом, а проблемы удэге как бы замкнуты внутри их охотничьих угодий. Но на самом деле проблема одна.

В сущности, всё то же самое можно сказать про любой народ России. И не только России. Так что надо вместе выбираться. Мы отказались быть в одной лодке, а в результате оказались в одной яме.

 Позволю себе немного критики — заранее прошу прощения, если перегнул палку. Но, когда говорят о проблемах «малочисленных коренных народов», особенно — если это представители этих народов, то они, всё-таки, говорят о них как о специфически своих и, разумеется, звучит это так, что им хуже всех. Страна, в которой они живут, воспринимается как нечто внешнее. Но это ошибочная позиция, более того — это может быть просто «разводкой».

 С одной стороны, это и правда может вызвать раздражение других народов — дескать, а нам что, лучше? С другой стороны, сами «малочисленные» ставят себя в заведомо слабое положение маленького и опекаемого.

Отчасти я понимаю приморского губернатора: "Наш губернатор заявил о том, что никакими коренными малочисленными народами он заниматься не собирается, для него все народы равны. Я считаю, это демагогия чистой воды". Павлу Васильевичу, конечно, виднее, но я не исключаю, что приморский губернатор не занимался демагогией, а имел в виду именно что-то такое, просто не очень точно выразил свою мысль.

Но ведь удэге — это хозяева не только своего стойбища, но и, наряду с другими народами, хозяева всей России. Так что, вероятно, есть смысл осознать эту самую общность наших проблем и включаться в их решение. Конечно, русских — 120 млн, а удэге — несколько тысяч, наверно. Но, тем не менее… «Один за всех — все за одного» — это же общинный принцип. Вот, собственно, русские и Россия в целом никогда не ставила вопрос «как бы нам было хорошо, и что другие должны для этого сделать», а ставили перед собой какие-то вселенские сверхзадачи. Что интересно — именно в этом случае жили и развивались. Потом отказались от такого подхода — решили, станет легче жить. Ан нет — получилось, что даже себя поддерживать не в силах. Сие да послужит уроком, как говорится.