Философские основания исторического познания

Обзор историософских концепций - начиная с Геродота и до наших дней.

«Вечный» поиск смысла истории, по сути, коррелирует с проблемой применения определенной логико-философской основы исторического исследования. Идеи, восходящие еще к Геродоту, Фукидиду, Тациту представляют одну из основных традиций понимания исторического процесса – античную (рассказывающую). В рамках данной традиции не найдены адекватные методологические и логические средства для преодоления дискретности исторического процесса. Именно поэтому, единственным объектом исторического исследования признается событие. Но в период поздней классики Аристотель совершает большой методологический прорыв в сторону моделирования непрерывного исторического процесса, опираясь на динамическое сущностное становление как принцип своей философии. Это является исторически первой попыткой системного подхода к проблеме. Предположение Аристотеля о вариативности непрерывного исторического процесса, обращение к исследованию высказываний о будущих событиях и их логико-семантический анализ «разрывает» дискретно-циклическое мировосприятие, создавая проблемное поле для логико-исторических исследований по различным направлениям: логика процессов, логика изменения, модальная логика и другие.

В рамках геродотовской традиции решение Аристотелем проблемы случайности будущих событий становится невозможным, так как, несомненно, предполагает совершенно иной уровень исследования – теоретико-модельный, ориентирующийся на построение исторических теорий. Последние появляются уже в христианской традиции. Разворачивающийся во времени единый исторический процесс становится центральной осью христианского миропонимания. В историко-философском плане линейное развитие истории можно рассматривать, начиная с Августина Аврелия, который предлагает довольно цельный концептуальный аппарат исторического рассмотрения. Таким образом, христианское историческое толкование подводит человеческое сознание к осмыслению тождественности истории и процесса; теперь истолкование смысла истории подразумевает ее осознание как беспрерывно изменяющегося во времени «потока».

Подобный подход определил возможность перехода к «нарративной истории», предполагающей феноменологическую реконструкцию прошлого. В этом направлении работали многие философы и историки европейской школы: Г. Форстер, Д. Вико, Ж.-А. Кондорсе, Ф.М. Вольтер и др. Однако переход к нарративным исследованиям сосредоточивает внимание историков на конкретно-эмпирическом материале прошлого и, тем самым, уводит от анализа гносеологических и теоретических аспектов своей науки. Но значение нарративно-феноменологического подхода в том, что он создает предпосылки для решения (в дальнейшем) двух основных проблем исторического познания: моделирование непрерывного исторического процесса и его принципиальная познаваемость. Подобная позиция привела к тому, что историческая мысль XIX – XX вв. уже приобретает стройное философско-методологическое основание в «лице» гегелевского панлогизма, исключающего всякие сомнения в возможности познаваемости истории. Историки уже не сомневались в том, что они познают прошлое таким, «каково оно было на самом деле»[1]. Поэтому и процедура реконструкции прошлого не вызвала у них никаких сомнений, что (в итоге) и привело к глубокому кризису как философии истории, так и самой исторической науки.

В этих условиях формируется иное философско-методологическое направление, целью которого является переход от нарративной, описательной науки к историческому исследованию собственно научного типа. Суть этого перехода состоит, прежде всего, в поиске адекватного «языка истории» и уточнении различных категорий исследования прошлого, настоящего и будущего для создания концептуального аппарата моделирования исторического процесса. Обращение исследователей XX века (М. Блок, Л. Февр, Ф. Бродель) к построению точных моделей описания во многом и предполагает использование методов современной логики для решения многих проблем исторического познания. Тем более, что в настоящее время уже существуют различные логические и философские концепции, рассматривающие категории «процесс», «событие», «время», «состояние», «изменение», «переход» и другие[2].

В целом можно выделить три основных подхода или три формы философского знания, различным образом объясняющих и реконструирующих процессы общественной жизни и истории. Первая из этих объяснительно-реконструирующих форм ориентируется на язык категорий, законов и принципов, связанных с социально-моральными, социально-экономическими, социально-политическими и в целом рационально-сциентистскими концепциями сущности человека. Свое отражение эта форма находит в морально-этических и позитивистских концепциях человеческой истории и отношения к этой истории. Таковы идеи представителей классической немецкой философии, К. Маркса, Л. Фейербаха, М. Вебера, Сен-Симона, Ш. Фурье, В. Вернадского, К. Поппера, Э. Фромма и других, видящих источник общественного развития исключительно в социальности человека.

Свое наиболее полное и цельное осуществление эта объяснительно-реконструирующая форма находит во Всемирно-исторической концепции, за которой, прежде всего, стоят имена Г.В.Ф. Гегеля и К. Маркса. Исторические корни этой концептуальной линии восходят к идеям, заложенным христианством в эпоху средних веков. В основе представлений об истории общественной жизни здесь вырастает концепция четырех империй прошлого: ассирийской, персидской, македонской, римской, а затем священной римской империи германской нации. Такова европоцентристская форма этой концепции. Подход, сформированный К. Марксом, ориентирует научную мысль на язык политико-экономических категорий и логических форм существования. На основе диалектической логики движения понятий и стоящих за ними явлений общественной жизни история народов предстает как, единый, внутренне связный процесс прогрессивного развития и совершенствования форм общественной жизни. Здесь идея логическая – поступательное, в диалектических формах представленное развитие отдельных народов и единого человечества есть объективный принцип общественной жизни, а в качестве господствующего императива выступает идея самодвижения логических понятий. Перепрыгнуть этапы своего развития отдельному обществу и человечеству в целом объективно невозможно, ибо каждый этап этого развития есть определенное качество жизни, которое с необходимостью должно быть прожито народом количественно. Данный императив свое наиболее полное политико-экономическое завершение нашел в концепции, представленной именно К. Марсом, в частности, в теории общественных отношений в общественно-экономической формации. Сила данной позиции в ее безусловно общенаучном характере, нашедшем свое отражение в фундаментальных эмпирических обобщениях – важнейших диалектических законах и принципах видения мира. Слабость же – в ее чрезвычайно абстрактном, логицизированном характере, унифицирующем существование различных, во многом чрезвычайно особенных форм общественной жизни. Эта слабость позиции в абсолютизации социальности человека и в недооценке его природно-биологической сущности.

В противоположность этому и отчасти как реакция на столь рационалистическую концепцию общественной жизни возникает в европейской культуре другая объяснительно-реконструируюшая форма человеческой истории. Ее наиболее полным выражением является концепция культурно-исторической жизни народов. Истоки этой концепции не менее древние. В европейской традиции она возникает как концепция Геродота, впервые противопоставившего Европу и, Азию как самостоятельные и особенные формы жизни. Важнейший постулат этой концепции – «каждая отдельная культурная область имеет свой особенный путь развития». Язык этой концепции ориентирует на такое восприятие общественной жизни и общественного развития, когда они предстают с точки зрения их сущности как жизнь и развитие органических форм вещества. Императивное звучание здесь приобретает уже момент естественно-природной сущности общественной жизни, что находит свое выражение, в частности, в доминанте органических законов над законами непосредственно общественной жизни (экономическими, политическими, моральными). Общественная жизнь предстает тем самым как процесс развития биологической формы живого вещества, проходящий ступени своего естественного возникновения, расцвета, упадка и гибели. Соответственно и жизнь народов представляет не как жизнь единой, самосозидающей общечеловеческой системы, а преимущественно, как жизнь отдельных народов (отдельных органических форм) в многообразии вариантов их культурно-исторического существования. Отдельное, особенное, неповторимое здесь господствует над всеобщим, системосозидающим. Элемент стоит выше системы. В таком случае всеобщностью оказывается закон возникновения, расцвета, увядания и гибели в конечном счете органически понятых форм общественной жизни культура, а вместе с ней и народ, ее взрастивший, придя в мир общественной жизни, однажды уходят из него, оставляя память в форме цивилизованных останков. В разное время культурно-историческая концепция разрабатывалась Ф. Ратцелом, Н.Я. Данилевским, К.Н. Леонтьевым, П.Я. Чаадаевым, О. Шпенглером, А. Тойнби, П. Сорокиным^[3]и другими мыслителями. Сильной стороной данной концепции является ее безусловно естественно-научный характер, основанный также на эмпирических обобщениях общенаучного звучания. Проникая в жизнь общества со стороны его природно-биологических свойств, усиливая момент особенного, концентрируясь на внутренних формах культурной жизни народов, культурно-историческая концепция создает предпосылку иного, более сложного восприятия процессов общественной жизни человечества. Эта предпосылка состоит в том, что общественный мир живет не только в поле морально-сциентистских, социальных, но и в поле природно-биологических форм жизни. Человеческий мир живет одновременно в двух формах своего существования – социальной и природно-биологической, которые, находясь в единстве и взаимообусловливании, развиваются, тем не менее, своими особенными, идущими параллельно, историческими путями.

Яркое выражение такой подход находит в концепции, названной ее автором Л.Н. Гумилевым «теорией этногенеза»[4]. Теория этногенеза – оригинальное продолжение и развитие культурно-исторической концепции общественной жизни и развития. Особенность ее в том, что общественная жизнь реконструируется как единство биосоциальных форм человеческого существования. В основе этой реконструкции представление об обществе как этносе в единстве его природно-биологических (популяционных) и социумных форм жизни. В качестве внутреннего источника развития представленного таким образом общества выступает биохимическая энергия живого вещества.

С точки зрения теории этногенеза, история общества протекает в двух параллельных мирах – «этноприродном» и «этносоциальном». Язык этой теории еще больше актуализирует роль естественно-природного начала социальных форм жизни. Ключевым объяснительным понятием здесь выступает «пассионарность» как биохимическая энергия живого вещества. Но вместе с тем не отрицается и концепция Всемирно-историческая и связанный с ней язык социальных форм жизни (язык политэкономических, моральных категорий в частности). Теория этногенеза лишь подчеркивает, что источник всех метаморфоз общественной жизни – биохимическая энергия живого вещества, подчиняющаяся законам энтропии. Рождающийся этнос, как сгусток этой энергии, «одевается» в соответствующие его эпохе социальные формы, развивая их в соответствии с имеющимся биохимическим зарядом и его напряжением. За жизнью государственной, жизнью материальных и духовных форм культуры скрывается, таким образом, движение биохимической энергии живого вещества, получившей в теории этногенеза наименование пассионарной.

Третья объяснительно-реконструирующая форма процессов общественной жизни и развития не стремится акцентировать свое внимание ни на социальной, ни на природно-биологической сущности человека. Изначальная установка этой формы – создать научный язык универсальных по своему применению понятий,  оптимальный с точки зрения адекватности развивающихся на его основе моделей, макроформ мировых процессов. Эта третья объяснительно-реконструирующая форма в своем наиболее завершенном виде может быть представлена общей теорией систем, созданной Л. фон Берталанфи, и синергетикой, разрабатываемой И. Пригожиным[5]и другими. С общей теорией систем и синергетикой связан целый ряд подходов и формулировок, многообразие которых цементируется тем не менее общностью целей и используемого языка понятий. В отечественной философской мысли это параметрическая теория систем, системный подход, теория элементно-структурных отношений, теория универсального эволюционизма, а на Западе, например, теория диссипативных структур.

В основе общей теории систем лежит идея исследования объектов как внутренне единых, организованных явлений. В конце сороковых годов ХХ в. Л. фон Берталанфи выдвигает, а затем реализует программу, предусматривающую формулирование основных законов и принципов поведения систем независимо от их вида и природы составляющих их элементов и отношений, призванных стать изоморфной методологией исследования различных явлений мира. Для формулирования этого языка широко применяется аппарат исследовательских операций физической химии и термодинамики, в том числе такие понятия, как «энтропия», «цефализация», «самоорганизация», «гомеостазис», «диссипативные структуры», «турбулентность» и ряд других. В свою очередь, синергетика ориентирует человеческое сознание на картину мира, основой понимания которой выступает отказ от идеи сводимости мира явлений к их элементарным составляющим. Вместо этого формулируется концепция мира как совокупности нелинейных процессов, подчиняющихся законам самоорганизации и бифуркации, характеризующих мировые процессы как принципиально рационально непросчитываемые, неизменно находящиеся ситуации перехода от хаоса к порядку. Синергетика призывает к пересмотру взглядов на науку и научную рациональность в контексте необходимости новой формы диалога человека и природы.

Наиболее существенным вкладом отечественной науки в общую теорию систем и синергетику явились идеи, изложенные в «тектологии» А.А. Богданова (конец ХIХ в.) и в «теории универсального эволюциониэма» Н.Н. Моисеева (конец ХХ в.). Представленная в этих подходах модель общественной жизни и истории общества опирается на язык фундаментальных эмпирических обобщений и связанных с ними законов. Например, идея стохастичности мира, где общество предстает в форме единой природно-социальной системы, основанной на принципах самоорганизации и являющейся элементом космической системы явлений. Масштабность, ориентация на межпредметный методологический язык эмпирических обобщений конца ХХ – начала XXI вв. позволяют говорить об этой форме объяснения и реконструкции процессов общественной истории и жизни как наиболее универсальной в своих построениях и наиболее перспективной в настоящее время картины мира.

При анализе современной методологии исторического научного познания следует учитывать, прежде всего, те инновационные методы исследования, на которые опирается наука, начиная с последних десятилетий прошлого столетия. В связи с общей тенденцией демократизации и либерализации общественной жизни, прежде всего, повышается интерес к человеку в истории, что выразилось в обращении к исторической антропологии Она, по словам Ж.Ле Гоффа, представляет собой «общую глобальную концепцию истории», объединяющую в себе изучение менталитета, материальной жизни, повседневности вокруг понятия антропологии (в том числе – изучение тела, жестов, устного слова, ритуала, символики и т.д.). Следствием этого, по словам М.М. Крома, является то, что вместо «поиска типического, построения генерализирующих объяснений, общемировых моделей развития… ученым предлагается присмотреться к локальным особенностям и вариантам, осознать фундаментальное многообразие культурно-исторического процесса в разных уголках земного шара. Кроме того, появилась потребность вернуть истории «человеческое измерение», оценить возможности проявления свободной человеческой воли среди безличных структур и разнообразных детерминирующих тенденций. Желаемый эффект подобной «перенастройки внимания» – проверка на прочность ряда предложенных ранее макро-исторических теорий и концепций и внесение в них необходимых корректив. Для этого тщательно фиксируются и анализируются малозначительные на первый взгляд слова, жесты, поступки участников социальной драмы»; их поведение «прочитывается» как некий текст. Затем добытые исследователем «кристаллы» смысла соединяются им воедино с учетом изученных отношений между элементами системы: так создается обобщенная характеристика данной культуры»[6]. Основоположником исторической антропологии как особого подхода традиционно считается Марк Блок, с его непревзойденным трудом «Короли-чудотворцы». Однако ее развитие началось позже, с 1960-х – 70-х гг., прежде всего, как показал Ж. Дюби, под влиянием успехов социальной антропологии (исследования К. Леви-Строса и др.) Свой вклад в него внесли историки разных стран – Ф. Арьес, М. Вовель, Р. Дарнтон, К. Томас, П. Берк, А. Макфарлейн и др.

С исторической антропологией тесно смыкается другое направление – микроистория. Его сторонники исследуют историю через всестороннее воссоздание жизни одного из рядовых представителей того или иного социального слоя, который считается «типичным» представителем эпохи, социума, исторического процесса. Главная их цель – изучение эволюции частых явлений. Микроистория возникла в 1970-е гг. в Италии. Первые работы, написанные в этом ключе, были опубликованы в журнале «Quaderni Storici», а затем – в серии «Microistorie», публикуемой в издательстве «Эйнауди» Карло Гинзбургом и Джованни Леви. В те же 1970-е гг. в Германии произошел «бунт» против представителей исгорико-критической социальной науки (Х.У. Велера, X. Бёме, Ю. Кокки, М. Штюрмера) под лозунгом: «От изученния государственной политики и анализа глобальных общественных структур и процессов – к малым жизненным мирам».

К микроисторическому весьма близок просопографический подход – методика изучения исторического процесса через всестороннее описание карьеры политических и социальных лидеров эпохи. По определению Л. Стоуна, просопография – это исследование общих характеристик группы действующих лиц в истории, которое касается двух главных проблем: 1) пути осуществления ими политических акций; 2) пути и варианты социальной мобильности применительно к различным социальным структурам[7]. Сам метод развивается со второго десятилетия XX века и в настоящее время представлен двумя школами.

Первая – школа изучения элит – максимально подробно (от мелочей быта до способов участия в политическом механизме) изучает развитие малых групп из правящих элит (напр., сенаторов США). При этом, помимо исторических методик, привлекаются психология, политология и т.д. Основателем этого течения в просопографии считается Ч. Беард, впервые подошедший к изучению американской Конституции как результату реализации классовых интересов и экономических воззрений, а также особенностей личного жизненного пути каждого из «Отцов-основателей»[8].

Вторая – школа статистического изучения масс – сосредотачивает свое внимание на выявлении механизмов социальной мобильности. При этом часто используется прием веберовского «идеального типа» для конструирования моделей социальных подвижек. Большую роль в развитии данного направления сыграл мотив научного обоснования протестантской этики. По всей видимости, одним из первых исследований в таком ключе стоит считать монографию А. Ньютона, показывающую связь морально-нравственных установок пуритан  – американских колонистов – с возникновением «американской модели» развития человека[9]. В настоящее время просопография все больше приобретает прикладное значение и сближается с социологией и политологией (особенно после появления компьютерных методик, позволяющих создавать математические модели карьерного роста). Это выражается в создании огромного количества справочников и энциклопедий жанра «Кто есть кто».

Основываясь на исследованиях Ю.М. Лотмана, в последние годы получила особое развитие семиотика истории. Семиотическое изучение истории отличается, прежде всего, своим подходом к тексту источника. Он отвергает известную формулу Л. Ранке о том, что задача историка – восстановить прошлое «wie es eigenlich gewesen» («как оно было на самом деле»). Сложность положения историка в том, что он не может иметь дело с первичными фактами (напр., полученными физиками в лабораторных условиях). Он работает с текстами – то есть отделен от реально произошедшего события его зашифрованным описанием.  Это означает, что в общетеоретическом плане семиотический подход к изучению истории во многом смыкается с герменевтическими и постмодернистскими построениями относительно парадигмы: «событие – его отражение в источнике – прочтение источника современником – изучение источника историком-интерпретатором. В практическом плане семиотика предлагает выявлять в прошлом символы и коды, переводить их в соответствии с современной знаковой системой и таким путем расшифровывать смысл источника. В настоящее время герменевтика занимает прочные позиции в западных исторических науках. Особенно распространена аналитическая герменевтика, корнями уходящая в творчество Р.Дж. Коллингвуда. Однако, по справедливому замечанию Ф. Анкерсмита, в последних подобных методиках очень велика опасность увлечься описанием отношений между словами и упустить из виду, что главной задачей герменевтики является поиск соотношения между словами и вещами, предметами, явлениями. Стоит процитировать слова Нэнси Партен: «История – это герменевтика, выраженная в специально созданном нарративе. Она сурово принуждает принимать его тех, кто выступает архитекторами исторического знания, чтобы строение было устойчивым, невредимым и пригодным для предназначенных нужд, гармоничным и продолжающим существующие строения и традиционный характер соседства, но также оно должно быть своеобразным и оригинальным в удовлетворении этих требований»[10].

Приведенные методики исследования исторических событий получили статус постмодернистского вызова в исторической науке, ответом на который явились антипостмодернистские направления изучения истории, такие, которые строятся на нескольких общих принципах (напр., материалистическое «конструирование социальною бытия посредством культурной практики» Р.Шартье или «социальная логика текстов» Г.М.Спигела). Феномен дискурса признается, но это совмещается с верой, в чем-то даже мистической, в возможность отыскания в нем имманентной способности отражения реальности. Процессы, происходящие в современной методологии исторической науки, весьма многогранны и противоречивы.  Выбор  в качестве основания конкретного исторического исследования определенной мировоззренческой установки остается за самим ученым-исследователем, интерпретатором тех или иных исторических событий.