Культуролог в ЖЖ 
Культуролог в ВК
Наука с верой |
Ложность противопоставления веры и науки. О смысле науки с православной точки зрения. Каким может быть социальный заказ веры науке?  О ложности сопоставления «вера и наука»Эта статья написана в продолжение темы, поднятой работой «Вера и наука (критика теории сотрудничества)»: https://culturolog.ru/index.php?option=com_content&task=view&id=95&Itemid=10 Разделяя, в основном, точку зрения автора в её критической части относительно понимания «сотрудничества» считаю необходимым далее наметить возможные подходы к выстраиванию позитивной части. А именно, попытаться ответить на вопрос, нужна ли христианству и христианину наука. Какой христианский смысл в ней, может ли христианское общество сформулировать свой «заказ» на научные исследования? Согласитесь, вопрос далеко не праздный. Наука – часть общества. И, в конечном счёте, делает то, что хочет от неё общество, то есть какой-то социальный заказ выполняет так же, как и все. Если мы хотим христианского общества или, как минимум, не противоречащего христианству в основных своих ценностях, то неизбежен вопрос, какое место в обществе должен занимать тот или другой вид деятельности. И должен ли занимать вообще. И, тем более, такой серьёзный, как наука. Можно сколько угодно доказывать, что, с точки зрения веры, «наука – это хорошо» или «наука – это плохо». Но ограничиваться этим – значит, смотреть на мир, в котором живёшь и судьбу которого тоже решаешь, взглядом стороннего наблюдателя. Из другой страны или другой галактики. От которого ничего не зависит, и который ни за что не отвечает. А это не только ошибочно, это и не очень хорошо. Как ни странно, но разлад между верой и наукой задаётся именно теми, кто говорит о сотрудничестве и совпадении взглядов веры и науки на то или иное. Очень просто задаётся, самим фактом противопоставления – вот наука, а вот вера, вот здесь они союзники. Наука заранее определяется как некий альтернативный религии путь добычи знаний. Что само по себе с точки зрения веры вряд ли приемлемо. Религиозное знание потому и нужно, что другим путём его не получишь. Как параллельный маршрут к той же точке наука не годится. Что, в общем, убедительно доказывает автор «критики теории сотрудничества». Можно и порадоваться, что своим путём наука, допустим, пришла к выводам, совпадающим с утверждениями Писания – например, по каким-то историческим событиям или мироустройству в целом. Но ведь такая радость для верующего человека, если подумать, довольно странна, чтобы не сказать – неразумна. Хотя и вполне по-человечески естественна. В каком-то смысле эта радость напоминает следующее. Строители, роя котлован под здание, обнаружили ряд исторических артефактов. Это, конечно, ценно для историка, и строителей можно и поблагодарить по-человечески. Но говорить на этом основании, что строительные работы способствуют установлению исторической истины, а строители занимаются историческими исследованиями, что надо прислушиваться к их точке зрения на историю, что наконец, они нашли, что надо, а до того копали не там… смешно, не так ли? И, в целом, само сопоставление «наука и вера» вряд ли приемлемо для верующего человека. Наверно, ему естественно желать торжества веры и присутствия её во всём. Нахождения всего и всех в пространстве веры, под покровом веры. Не должно быть «лагеря» веры и «лагеря» науки, союзнические это лагеря или нет. Для сравнения - кто-нибудь когда-нибудь сопоставлял, например, «веру и земледелие»? «Верующий и тракторист» - союзники или оппоненты? Слишком очевидна абсурдность такого вопроса. А «верующий и физик», «верующий и биолог» - не абсурдность? При этом за «верой» стоят живые верующие люди, а за «наукой» – живые учёные люди. И что, первые, так сказать, занимаются верой, вторые – занимаются наукой? И можно сколько угодно говорить о союзе между этими группами, такое общество с позиций веры расколото и больно, а учёный, получается – человек заведомо заблудший. Нет же никаких препятствий трактористу быть верующим человеком, а верующему – работать трактористом. И общество не расколото на «верующих и трактористов», или на «церковь и сельхозпредприятия». Скорее, наоборот – труд пахаря, земледельца воспринимается даже до определённой степени сакральным, наполненным христианским смыслом. Тем не менее, можно представить ситуацию, когда и труд земледельца неприемлем с позиций веры. Например, если это возделывание мака или конопли для производства наркотиков. И тут уже никаких дискуссий – таким «земледельцем» верующему человеку быть нельзя, это грех. Тогда что есть наука с позиций веры (в нашем случае мы говорим о православной христианской вере, хотя, наверно, рассуждения эти приложимы и к другим) – «земледелие» или «производство наркотиков»? Или так – в науке есть полезное земледелие или вся она, прямо или косвенно – «наркопроизводство»? И отсюда следует ещё более простой и практический вопрос – стоит ли заниматься наукой верующему человеку, если он чувствует к этому склонность? А как христианскому обществу относиться к науке? Ведь отсюда, в конце концов, следует – финансировать или нет, а если да, то какие направления исследований? Над-практический смысл науки – есть он или нет?Несложно предвидеть возражения против столь прямолинейной постановки вопроса, в том числе – со стороны большинства верующих людей. Поскольку практическая ценность науки для общества слишком очевидна. Однако, с позиций веры практическая ценность – ещё не всё и даже не главное. Да, наука создаёт технику и технологии, позволяющие нам жить безопаснее и комфортнее. Но, если побочным эффектом этого является ухудшение нравственного состояния общества, развращение, отвращение его от Бога, от заповедей – зачем нужны такие безопасность и комфорт? Есть вещи похуже их отсутствия. При этом наличие этих технологий даже не гарантирует, что они помогут. Скажем, несмотря на мощное развитие науки и техники, включая ВПК, страна наша развалилась. Разрушители нашу мощь не сокрушили, они её просто «обошли», пойдя «другим путём». Также не помогает наука и от демографического кризиса, то есть от самого что ни на есть физического вымирания нации. И очевидно, что не поможет. Что поможет не наука, а что-то другое в первую очередь. Есть и другая сторона. Её, наверно, лучше поймут те, кто сам наукой занимается или занимался. Не может науку вдохновлять одна лишь сугубо практическая значимость. Наука может развиваться и достигать больших высот «на кураже». Если тяга к знаниям и открытиям имеет романтическую и метафизическую подпитку. Если знания воспринимаются не только как средство, но и как цель. Если такие песни слагают: «Уверяют космонавты и мечтатели, Что на Марсе будут яблони цвести» Тем более, это относится к науке фундаментальной, где практический эффект исследований, проводимых в данный момент, далеко не очевиден. Где и правда своего рода «яблони на Марсе», то есть производство очевидно нерентабельное. При этом, без фундаментальной науки спустя несколько десятилетий выдохнется и прикладная. Так что без над-практического смысла наука не сможет выполнять и свою практическую функцию. Отсюда следует, что для развития науки в христианском обществе у неё должен быть и христианский смысл. Так он есть или его нет? Если есть, то в чём? А, если нет, то зачем наука – ибо есть вещи похуже отсутствия науки и практических последствий этого отсутствия? Выбор именно столь жёсток. Надо сказать, что вопрос применим к любому труду. Вернёмся снова к аналогии с земледелием. На Руси «до исторического материализма» пахота предварялась молитвой с крестным ходом (впрочем, как и любое важное дело). Сейчас это правило возрождается, во всяком случае – местами. Вопрос – а зачем это делают? Чтобы повысить урожайность? Наверно, и для этого тоже. Но не только. И даже, пожалуй, не столько. Ибо, если только для урожайности - это уже не христианство, а магизм, язычество, волхвование. Попытка использования высших сил в чисто практических целях. Наверно, это делается для подтверждения и укрепления метафизического христианского смысла труда, смысла, выходящего за рамки практической задачи обеспечения людей продовольствием. И, вероятно, именно подтверждения и укрепления, а не создания этого смысла с нуля. Есть вещи, которым никаким крестным ходом христианского смысла не придашь. Кто-то будет освящать по православному обычаю бордель или казино, прошу прощения? Допустим даже, кто-то сотворит подобное кощунство, но богоугодным он это «предприятие» не сделает. Нет дела, «параллельного» вере. Или оно может быть освящено как несущее высокую метафизическую составляющую, или лучше ему не быть. Конечно, человеку нужно трудиться, чтобы выжить. Однако с позиций веры есть вещи хуже физической смерти. Выживание ценой греха, тем более – какого-то «системного», а не единичного греха, вряд ли приемлемо. Но жизнь – дар Божий, а не тягостная повинность. Уныние – грех. А восприятие руда как средства к физическому выживанию, и не более того, без христианского смысла и радости труда, похоже на разновидность уныния. Так что христианский смысл науки есть или нет. Если он есть, то он может быть искажён, затерян, затёрт, ослаблен. Но он, тем не менее, есть и не нуждается в искусственном создании, только в исправлении и подкреплении. Ну, а нет – так нет. Но тогда наука – это «бордель», этакое мозгоблудие. Которому лучше не быть. В общем-то, это, вероятно, теологический вопрос. Есть ли высокий христианский смысл в познании материального мира рациональным путём? Обладает ли рациональное знание о материальном мире и методика получения этого знания ценностью с точки зрения веры? «Работает» ли оно на приближение человека к Богу? К истории вопросаЧестно говоря, богословствовать я бы не рискнул, не по силам. Лучше бы на этот вопрос попробовали ответить богословы, кто рассуждает, союзники вера и наука или нет. Ещё лучше – получить от крупных учёных – православных верующих, а такие есть, ответ на вопрос: «Зачем я занимаюсь наукой». Вот на этой основе можно было бы выстраивать отношение религии к науке и вписывать науку в христианский контекст. А пока, за невозможностью ответить на вопрос «в лоб», можно порассуждать «вокруг да около». Например, обратившись к истории вопроса. Наука, точнее – научный апломб, вполне заслужил критику со стороны религии. Но настораживает то, что наука сейчас подвергается атаке – причём не критике, а именно атаке на уничтожение, со стороны, совсем противоположной религии. Да, между религией и наукой есть конфликт. И его затеяли учёные. Ещё столетия назад. Возможно, правильнее говорить не об учёных, а каких-то «околонаучных» деятелях, но, в любом случае, нападение было совершено от имени науки на религиозную картину мира. И наука этот конфликт на каком-то этапе выиграла. Но получилось следующее. Религия апеллирует к высокому в человеке. Значит, сокрушая религию, сокрушаешь и высокие устремления. Получаешь человека, которым правит «низ». И, сокрушив религию, наука оказалась перед лицом «этого человека», перед «мурлом мещанина». Для него учёный – не союзник, не враг. А так… Обслуживающий персонал. Персонал, обслуживающий его низ. Новые «продвинутые» модели телефонов и телевизоров, виагра, опять же. А для чего наука ещё нужна? Чтобы делать удобно человеку потребляющему и развлекающемуся. Это для верующего мечта о «яблонях на Марсе» может восприниматься (не обязательно, но может) как замешанное на гордыне стремление конкурировать с Богом. А для «мурла» - просто бессмысленное баловство. Какие яблони на Марсе? Нужно пиво в ближайшем ларьке. Вернёмся, на этот раз, к теме распада страны. Неотъемлемой частью атаки на страну, на «систему» была атака и на науку. В духе: «Зачем нам космос, если тут очереди за колбасой, и вообще учёные – бездельники за казённый счёт». Где-то даже и справедливо. Но подлое передёргивание хорошо чувствовалось. Что это не ради обеспечения народа колбасой и повышения эффективности научного труда, а ради расправы с наукой. А заодно со всем, что в человеке и обществе «выше пупка». С наукой, впрочем, и расправились. Материально – перекрыв финансирование, и морально понизив престиж труда учёного «ниже плинтуса». И «верху» вообще нанесли серьёзный урон. Понятно же, что совсем не Христа ради такое делалось и делается. И что с наукой воюют, по сути, те же, кто воевал с религией. И примерно с теми же целями. И получить религию, верующих людей в союзники – для них колоссальный подарок. Которого им делать совсем не хочется. Тем более, понятно, что, добив науку, они «дожмут» и христианство. Хотя могут в войне с наукой до поры использовать и христианские аргументы. Как, в войне с христианством, использовали аргументы научные. Причём, несложно догадаться, что и в науке, и в религии для этих «товарищей» неприемлемо примерно одно и то же: 1) и наука, и религия апеллируют к «верху» в человеке; 2) и наука, и религия помогают человеку рассуждать. И, что ещё важно… Не только высокому объявили войну, не только науке. Неоднократно упоминавшимся выше трактористам – тоже. Любому производительному труду. Любопытно – о. Андрей Кураев пишет об общем враге христианской веры и науки в виде язычества, оккультизма, магии и суеверий. Но, рассматривая последние лет 20 нашей жизни, следуя этой логике, надо признать, что один общий враг объявился у веры, науки, сельского хозяйства, машиностроения, деторождения… Но ведь так и есть. Социальный заказ веры науке – попытка сформулироватьВернёмся, теперь, к статье «Вера и наука (критика теории сотрудничества)». Автор критикует научный менталитет, противопоставляя его религиозному. Вопрос в том, является ли этот менталитет специфически научным, и наука ли как таковая ведёт к атеизму. Точнее, на этот вопрос есть отрицательный ответ, в том числе – в Писании. О безумце, сказавшем в сердце своём: «Нет Бога», говорится в псалмах Давида. Так что история атеизма глубоко донаучна. Наука выполняет определённый социальный заказ. Это может быть заказ на обоснование атеизма, на достижение максимальной технической мощи, на обслуживание «общества потребления». Мы видим и то, и другое, и третье. А какой заказ может дать науке христианское общество? На что ей следует работать, с точки зрения христианина? Какую над-практическую пользу с христианской точки зрения наука может принести? И может ли вообще? Допустим, в дом бьёт молния, и он сгорает. Хозяин дома может сказать (если, конечно, ему достанет смирения): «Это меня Бог за грехи наказал». Но ведь молния – физический процесс, изучаемый методами науки. Отсюда исходит ироничное возражение: «Ну да, «Бог наказал» за отсутствие громоотвода». Дескать, физический характер явления исключает волю Божью. Такой подход ущербен. И нравственно, и умственно, представляя собой некую редукцию мышления и своего рода рационалистический кретинизм. Наверно, объяснять это верующему человеку нет нужды. Но возникает обратный вопрос – если молния обусловлена волей Божьей, есть ли смысл в изучении физической природы молнии? Надо подчеркнуть ещё раз – именно христианский, над-практический смысл. Много раз сказано, что вера «учит людей не тому, как устроено небо, а тому, как на него подняться». Ну, а знание устройства неба нужно для подъёма на него? Представляется, что не помешает. Хороший способ понять нужность того или иного – представить, что этого нет. И допустим тогда, что физическую природу молний не изучают и не знают. Сделает ли это людей нравственнее, добрее, мудрее? Судя по языческим временам, вряд ли. Метание молний приписывалось какому-то божеству, будь то Зевс или Перун, которому, для умилостивления, приносились жертвы. Бывало, что и человеческие. Но было ещё кое-что, с христианской точки зрения, возможно, и похуже. Когда люди отрекались от языческих идолов и принимали веру в единого Бога, на Него переносились свойства старых божеств. Теперь не Перун, а Бог (или кто-то из Его слуг – скажем, Илья – пророк) мечет молнии, наказывая людей. В восприятии людей просто сменилось небесное начальство, а «функции» начальства остались теми же. Истинного Бога люди «объязычивали». Получается, что отсутствие поиска рациональных объяснений содержит свои соблазны, для веры – даже более опасные, чем соблазны научные. И, когда пришёл учёный и доказал, что молнии – это физика, а не мистика, люди и Бога отбросили. Притом, что и учёный был воспитан в искажённой картине мира, где «Бог = Перун», то и сам он, постигнув физику, стал атеистом. А, в идеале, наверно, инициативу должен был перехватить богослов. Придя к учёному и попросив его: «Объясни людям физический механизм молнии. А то они думают, что это Перун». Конечно, учёный мог бы на это ответить: «Учти, мы оба рискуем. Сначала люди скажут, что я оскорбил их божеств, и поднимут меня на вилы. А потом они поймут, что я прав, и тогда на вилы поднимут уже тебя». Тогда уже богослову пришлось бы отвечать: «Я встану на твою защиту. И объясню людям, что Бог – не Перун». И, вполне возможно, учёный попросил бы богослова: «Для начала объясни это мне. А то, с тех пор, как я занялся физикой атмосферы, стал сомневаться в существовании высших сил». И тогда, конечно, богослову пришлось бы объяснить. В этом вымышленном диалоге вера привлекает науку в помощники для разгона языческой тьмы. Хотя из него неизбежно следует, что богослов заранее знает о наличии у молнии физической природы. То есть – что додуматься до этого можно и без помощи научных исследований, опираясь лишь на теологию. Так это или нет – пусть скажут теологи. Но видимо, так оно и есть. А, если так, то богослов или проповедник может, в принципе, обойтись без помощи учёного, но он нужен для большей убедительности объяснения – одно дело, доказать, что это физический процесс, другое – показать, в чём тут физика. Такого рода «чисто техническая» функция и роль «младшего партнёра» может задеть научное самолюбие. Быть может, именно это задетое самолюбие и породило атеистический заряд науки. С другой стороны, у учёного есть выбор – хочешь выйти за рамки «технологии», чувствуешь в себе достаточную интеллектуальную мощь для этого – так вырастай до богослова. Все эти построения заставляют вспомнить поговорку из средних веков: «наука – служанка богословия». Естественно, что ей придавался ироничный смысл. Но, если подумать, что в этом плохого? Чьей-то служанкой наука всё равно будет. Или её вообще не будет. Разумеется, апологет науки тут же может сказать, что наука должна быть только служанкой Истины. Красиво. Но наивно, по меньшей мере. Рациональное объяснение, почему молнии бьют – само по себе мелковато для какой-то большой Истины. Ну, есть оно, это объяснение, и что из него следует? Есть и другая сторона. Если у молнии есть рациональное объяснение, оно всё равно будет дано. И оно, пожалуй, даже должно быть дано. А тогда чем раньше его дадут – тем лучше. И, если вера рассматривает науку как оппонента, а не со-работника, то рациональные объяснения тех или иных явлений, на самом деле – не удар по вере, а своего рода «разведданные». Только надо уметь их обрабатывать. А для науки эти данные, с одной стороны – достижение, с другой – лишний груз. Наука тоже может захлебнуться в потоке информации. Тем более, она противоречива, она заставляет на каждом шагу менять теории и подходы, в конце концов – можно потерять понимание, ради чего это всё. Бесконечное накопление знаний ради бесконечного накопления знаний со всё большей потерей их системности? Науке тоже нужна упорядоченность, которую может дать именно формулировка над-практического сверхсмысла научной работы. А формулировка может быть различной. Она может быть и «от противного». Если со стороны религии чинятся препятствия научной работе, этот сверхсмысл тут же формулируется как «борьба с религиозным мракобесием». Что и требуется кое-кому. Из этого не следует, что никогда никаких препятствий чинить не надо. И все знают случаи, когда однозначно надо. Но не в этом дело. Общество для науки, всё-таки, должно быть не «лицензирующим органом», которому, в принципе, всё равно, чем и зачем наука занимается, лишь бы не выходила за некие рамки дозволенного. А стратегом, формулирующим сверхзадачу. А наличие сверхзадачи уже само, в значительной степени, определяет рамки. А также придаёт определённую окраску и решению прикладных задач, будь то защита от болезней, обороноспособность, ресурсосбережение и прочее. Сама себе сформулировать сверхзадачу наука не может. Возвращаясь снова к статье «Вера и наука (критика теории сотрудничества)» - там, в частности, приведены два взгляда на то, сможет ли наука своим рационализмом «держать фронт» против магии, оккультизма и прочей, так сказать, чертовщины. О. Андрей (Кураев) рассматривает науку как союзника в этом вопросе. Оппонирующий ему А.В. Карпов считает союзника ненадёжным. И он, увы, прав. Но с одной поправкой – оба участника дискуссии рассматривают науку как некий самостоятельный «второй фронт». И в этом качестве, оставшись один на один с чёртом (а христианство будет где-то там, по другую сторону), наука ему проиграет и подпишет сепаратный мир. А наука, стоящая на христианском богословско-философском фундаменте, наверно, не «прогнётся». А ведь наука всегда стоит на каком-то сверхнаучном (метафизическом) фундаменте. В общем-то, это прописная истина, и даже несколько странно говорить о «науке и религии» как чём-то «равноправном». Но это предполагается a priori спором о «науке и религии», независимо от того, «хороша» наука или «плоха» с точки зрения спорящего. Изучать же оккультные феномены, когда/если они полезут изо всех щелей, всё равно придётся. И давать им какое-то вразумительное объяснение. Они же изберут своей целью общество. Которому надо будет объяснять, что за «Перун» на этот раз мечет «молнии». Кстати, они начнут воздействовать и на учёных. Тут уже принципиальное отличие от молнии. Она в чистом виде объект, а исследователь – субъект. А здесь будет по-другому. «Феномен» носит черты субъекта, а исследователя он постарается лишить статуса субъекта и сделать объектом, инструментом манипуляций. Так что проблема для учёных выйдет далеко за рамки науки. Наконец, такого рода «феномены» поставят под вопрос вообще всю науку. Потребуют от учёных сменить парадигму, причём так кардинально, как никогда раньше. Не было же ничего подобного в поле зрения учёных за тысячелетия существования науки. Не общались с бесами ни Аристотель, ни Галилей, ни Ньютон, ни Эйнштейн. Технический инструментарий науки окажется бессильным при таком развитии событий. И, вероятно, всё будет зависеть от метафизического и нравственного выбора учёного. Но, пока этого не произошло, на что, всё-таки, должна работать наука, с точки зрения христианства? Наверно, на нравственное оздоровление и просвещение общества. Легко сказать, но как осуществить? Тем не менее, другого ответа не просматривается. Из него, тем не менее, совсем не следует, что надо сесть и составить списки научных исследований, деля их на «нравственные» и «безнравственные». Хотя кое-что и сейчас можно было бы выкинуть на помойку. У науки в определённом смысле много общего с искусством. Где многое, проходящее по разряду «бестселлеров», на самом деле не искусство, а бессмысленная жвачка. А настоящую пользу людям приносят шедевры классики, которыми интересуются немногие, и которые продаются намного хуже. В свою очередь, и искусство можно некоторым образом разделить на «фундаментальное» и «прикладное». Разглядывание в телескоп созвездия Кассиопеи или вот, полёты к Луне и Марсу – вещь практически бесполезная, не так ли? К тому же не без соблазна гордыни. А вот сверхновое средство от похудания (или для похудания, или ещё для чего)… Это ведь тоже результат каких-то научных разработок, на это охотно, следуя модной фразеологии, клеят ярлык «научного» и «инновационного». Вроде имеет практическое значение и становится своего рода научным бестселлером, а по сути – муть несусветная. Без какой-либо пользы людям. А подоплёка изобретения суперэффективных средств для чего-то там – уж никак не чище, чем у стремления к звёздам. Напротив – существенно грязнее. А главное – именно такое направление диктует ставящаяся перед наукой сверхзадача. Не специальные запреты или, напротив, требования, касающиеся тех или иных определённых научных разработок – а именно сверхзадача, генеральный социальный заказ «рулит». В рамках которого генерируются уже локальные задачи. Если средство для похудания обществу важнее информации о планетах и галактиках – это хорошо или плохо с христианской точки зрения? Наконец, нельзя не затронуть вопрос – а как, всё-таки, быть, если данные науки противоречат данным Писания? Как правило, этот вопрос всплывает в связи с гипотезами о происхождении и эволюции жизни и человека. Не хочется сейчас предаваться рассуждениям о том, что в данном случае противоречат не столько данные науки, сколько определённая их интерпретация. Да, в основе «теории эволюции» лежит определённая идеология, на которой уже выстраивается здание научной гипотезы. Об этом уже довольно много сказано. И, честно говоря, мне более важным кажется затронутый выше общий вопрос о соотношении физического и мистического. Вполне возможно, что противоречие между теорией эволюции и Писанием окажется частным случаем этого общего вопроса. Но, допустим, противоречит. Тогда… тогда надо с этим жить. Мало ли неразрешённых противоречий? Можно требовать от учёных всего лишь быть честными. И смотреть на вещи позитивно. Как на загадку, которую Бог нам предложил разгадать. Раз она есть, значит, есть в ней какой-то смысл? И ещё один момент важен. Против теории эволюции достаточно теологических аргументов. И можно относиться спокойно к выводам учёных, исходя из того, что, видимо, что-то они напутали и со временем разберутся. С другой же стороны, верующий учёный в этой ситуации оказывается в преимущественном положении перед учёным неверующим. Именно так, хотя он, как А.В. Карпов замечает, и будет испытывать дискомфорт. Но уж, наверно, он не захочет променять его на «комфорт» неверующего. Вообще дискомфорт – вещь необходимая, без неё и не спасёшься. Но я не об этом даже. А о том, что неверующий учёный, увидев противоречие данных науки и Писания, просто «отодвинет» Писание. А верующему придётся искать, где и почему тут нестыковка. Он должен поставить себе крайне интересную научную задачу, причём с выходом на над-научный уровень. А учёный – атеист этого профессионального удовольствия, а заодно и дополнительных стимулов к научному поиску и профессиональному совершенствованию себя лишит. | |
18.03.2010 г. | |
Наверх |
Комментарии
RSS лента комментариев этой записи.