АвторКазин Александр Леонидович, д-р философ. н., проф.
Глава из книги "Россия и мировая культура"
И своды древние Софии
В возобновленной Византии
Вновь осенят Христов алтарь.
Ф.И.Тютчев.
Есть имена в нашей культуре, для которых мало обычных определений - поэт, мыслитель, дипломат... В дневнике Александра Блока имеется запись о том, что одно время он жилстихотворением Тютчева "Мужайтесь, о други, боритесь прилежно...". Примерно то же самое говорил Лев Толстой. Это верно - жить в России без Тютчева в некотором смысле невозможно. Представьте себе на минуту современного русского человека, никогда не читавшего Тютчева...
Приметы внешней биографии Федора Ивановича Тютчева известны достаточно хорошо. Потомственный аристократ духа и крови, Федор Тютчев родился в 1803 году в усадьбе Овстуг Орловской губернии в стародворянской семье. Учился в Московском Университете, и с 1822 года посвятил себя служению Отечеству - прежде всего на поприще дипломатии. Более 20 лет в общей сложности провел он в Германии и Италии, где успешно защищал государственные интересы России. Одновременно он представлял свою Родину в высших интеллектуальных кругах Европы, в частности, был лично знаком с Шеллингом и Гейне. В 1836 году первая подборка стихотворений поэта была опубликована в пушкинском "Современнике", причем сам Пушкин пришел от них в восторг. В 1844 году Тютчев возвращается в Россию, где получает придворное звание камергера, и с 1858 года по высочайшему повелению становится председателем Комитета иностранной цензуры. Нет нужды специально подчеркивать, какова была идейно-социальная значимость этой высокой должности. В предпоследний год своей жизни он целые дни проводил на судебном процессе по делу террориста Нечаева - прототипа Петра Верховенского в романе Ф. М. Достоевского "Бесы". Похоронен Федор Иванович на кладбище Новодевичьего монастыря в Санкт-Петербурге, недалеко от могилы Н. А. Некрасова - если будете в тех краях, поклонитесь его праху...
*
Слова поэта суть уже его дела - заметил как-то Пушкин. За свою долгую жизнь Тютчев написал сравнительно немного "слов" - чуть больше двухсот стихотворений (для сравнения, одна только книга Блока "Стихи о Прекрасной Даме" содержит 164 законченных поэтических текста). Однако маленькая книжка тютчевских созданий "томов премногих тяжелей" -- тут Афанасий Фет безусловно прав.
Когда я учился в университете, нам упорно внушали, что Ф. И. Тютчев - поэт "чистого искусства". Тогда я воспринимал это с неким внутренним протестом, но теперь готов согласиться с такой мыслью, правда, с одним условием: если мы будем понимать искусство как неотъемлемую часть самой действительности, как момент истины бытия. Вот тогда небольшое по объему тютчевское поэтическое наследие предстанет перед нами как великое художественное творение - поэтическая вселенная, где есть своей экзистенциальный "верх" и "низ", "правое" и "левое", свое добро и зло. Более того, эта поэтическая вселенная оказывается в то же время частью христианского духовного космоса, что решительно отличает русского поэта Тютчева от его модернистских современников - например, от того же Шарля Бодлера с его "цветами зла" в качестве высшего подношения Господу... Но обо всем по порядку.
Два голоса
1
Мужайтесь, о други, боритесь прилежно,
Хоть бой и неравен, борьба безнадежна!
Над вами светила молчат в вышине,
Под вами могилы - молчат и оне.
Пусть в горнем Олимпе блаженствуют боги:
Бессмертье их чуждо труда и тревоги;
Тревога и т руд лишь для смертных сердец...
Для них нет победы, для них есть конец.
2
Мужайтесь, боритесь, о храбрые други,
Как бой ни жесток, ни упорна борьба!
Над вами безмолвные звездные круги,
Под вами немые, глухие гроба.
Пускай Олимпийцы завистливым оком
Глядят на борьбу непреклонных сердец.
Кто, ратуя, пол, побежденный лишь Роком,
Тот вырвал из рук их победный венец.
О чем это стихотворение? Разумеется, о Боге - вернее, о двух путях человека к Богу, о свободе выбора этих путей. Не случайно оно называется "Два голоса". Голос первый - это голос языческого по существу миропонимания, когда совершенство Бога трактуется как совершенство безразличной ко всему и равной самой себе природы. По характерному выражению Платона, космос есть чувственно воспринимаемый бог. Такому "богу" действительно нет дела до человека. Единственный удел людей в замкнутом на себя мире - трагедия, где некому жаловаться, но и некого благодарить. Олимпийские боги - это круг без центра, это вечное возвращение к началу, это безусловный отказ на мольбу о смысле бытия...
Второй голос в стихотворении Тютчева представляет принципиально другое видение универсума - христианское. Величие и мощь христианства покоятся на том, что сам всемогущий Господь совершает кенозис (жертву) ради любимого, хотя и грешного своего создания. В христианском духовном космосе совершенство Бога - это не мертвое самотождество, а любовь, которая выше всякого самодовления и самодовольства. Как писал в свое время Л. П. Карсавин, "Совершенный выше своего совершенства". Бог становится человеком, чтобы человек стал Богом. Только в таком взаимораскрытии Бога и человека обретают свой смысл борьба и даже гибель "непреклоннных сердец": венец победы для них приготовлен от века самим божественным промыслом.
Стихотворение "Два голоса" является религиозно-философским ключом ко всей "тютчевиане" (да будет позволено употребить здесь такое слово). В этом маленьком - как и почти всё у интересующего нас автора - поэтическом шедевре, подобно солнцу в капле воды, отразилось целостное мировоззрение, со своей онтологией, этикой и эстетикой. Молчание мира не означает молчания Творца - вот главная его идея. Напротив, безмолвие звезд и могил только приближает верующее сознание к Тому, кто по существу сам есть Свет и Победитель смерти. Трагедия мира сего преодолевается Воскресением, любви без жертвы не бывает, однако это такая любовь, которой остается лишь завидовать блаженным греческим олимпийцам. "Всякий усилием входит в Царствие Божие" (Лк. 16:16).
Второе ключевое произведение философской лирики Тютчева, без сомнения, "Silentium!". В отличие от предыдущего "онтологического" исповедания веры, здесь мы встречаемся преимущественно с человеческим, антропоцентрическим измерением сущего. Достойно внимания при этом, что в обоих стихотворениях мы прикасаемся к загадке мироздания прежде всего в молчании (silentium, да ещё с восклицательным знаком). "Молчи, скрывайся и таи / И чувства и мечты свои" -- таков первый принцип тютчевской "поэтической антропологии". У многих комментаторов, особенно романтического толка, эти слова вызывали нечто вроде мизантропии: на первый план у них выходила драма роковой разъединенности людей, порой даже самых близких. Как известно, в ХХ веке эта действительно важная тема получила тщательную художественную и теоретическую разработку в концепциях экзистенциализма и лингвистической философии. Кто не сталкивался, например, с пресловутой "некоммуникабельностью" - достаточно вспомнить "Молчание" И. Бергмана или "Затмение" М. Антониони. Знаменитый "Логико-философский трактат" Л. Витгенштейна заканчивается фразой: "о чем нельзя сказать, о том следует молчать".
У Тютчева имеет место нечто другое. Не следует забывать, что Федор Иванович Тютчев - русский поэт, наследник вековой православной традиции. "Слово - серебро, а молчание - золото", утверждает народная пословица. Тут заключена фундаментальная для всей православной культуры мысль: как свет во тьме светит, так и слово может быть услышано лишь в тишине. Истина есть тайна, которая освещается ещё большей тайной. Именно об этом писал в своих сокровенных трактатах Дионисий Ареопагит. Это понимали древние восточные исихасты, это понимал последователь Сергия Радонежского преподобный Андрей Рублев, изобразившей на своей "Троице" безмолвный разговор трех ангелов. С точки зрения апофатического богословия, Бог есть начало всего, которое в тварном существовании выступает как положительное ничто - таков глубинный смысл крылатой тютчевской строки: "мысль изреченная есть ложь". Разумеется, в падшем мире на духе лежит проклятие объективированной речи. Человеку - в том числе и художнику -- всегда мало сказанного, ему нужно ещё несказанное. Всякое людское слово частично, неполно. Но для того и было произнесено над вселенной Слово Божье, чтобы люди в тишине слышали и любили друг друга...
Так вот каково, значит, "чистое искусство" Федора Тютчева! Его чистота - это чистота первоначального замысла о мире и человеке. "Я люблю твой замысел упрямый", как скажет спустя сто лет другой знаменитый поэт. Выражаясь философским языком, поэзия Тютчева в своем мировоззренческом синтезе была попыткой сказать богочеловеческую правду о небе и земле в их постоянном - и прежде всего любовном - взаимостремлении. В 1836 году Тютчев писал о стихах Бенедиктова: "В них есть вдохновение и, что служит хорошим предзнаменованием будущего, наряду с сильно выраженным идеалистическим началом, наклонность к положительному, вещественному и даже чувственному. Беды в этом нет. Чтобы поэзия процветала, она должна иметь корни в земле"(1). Земля на фоне Неба -- вот основная тональность тютчевской лирики, которая вполне заслуживает наименования мистической, если бы это слово не было опошлено позднейшим декадентством. Сколько было написано в начале ХХ века о древнем хаосе, лежащем якобы в основе "мироздания по Тютчеву", о страшной ночи, глядящей нам в глаза из "безыменной бездны", лишь слегка прикрытой "златотканным покровом" солнечного дня. Основоположником такой трактовки тютчевианы стал никто иной, как Владимир Соловьев, подверставший наследие гениального поэта-мыслителя под свою, в сущности, гностическую концепцию борьбы "мирового художника" и "темного хаоса". Если бы мировидение Тютчева исчерпывалось подобной двойственностью, оно бы почти ничем не отличалось от "вечного возвращения" аполлоновского и дионисовского начал, дурной бесконечности которого не вынес ум Фридриха Ницше. В том-то и отличие духовного послания Тютчева от любых оккультно-модернистских опытов, что оно в последней глубине своей является христианским, то есть видящим мир в Божьем луче, а не в бездне. Да, в природе и человеке есть страсть и страх, им действительно угрожает "хаос родимый" -- но смерть в этом мире обусловлена в конечном счете отсутствием любви, подобно тому, как тьма есть всего лишь отсутствие света. Небо любит землю и не оставляет её одну, несмотря ни на что - такова ключевая мысль Тютчева, служащая ответом тем критикам, которые безоговорочно причисляют Федора Ивановича к авторитетам Серебряного века с его осознанной теорией "двух бездн" (Д.С.Мережковский, Вяч.И.Иванов), нередким срывами в смертолюбие и даже в открытый демонизм.
Чтобы покончить с легендой о Тютчеве-символисте и чуть ли не декаденте, приведу два коротких его стихотворения, афористически формулирующих отношение поэта к природе и тварному миру вообще:
Не то, что мните вы, природа:
Не слепок, не бездушный лик -
В ней есть душа, в ней есть свобода,
В ней есть любовь, в ней есть язык...
Совершенно очевидно, что Тютчев переживал природу не как мертвую материю, а как живой отблеск Божьей славы, что совсем не обязательно связывать с хаотической "мировой душой" Соловьева. Дело в том, что само бытие вселенной в истоке своем есть духовный акт, энергийно реализующий творческую идею Бога. В таком плане любой камень, не говоря уже о цветке или вольной птице, есть чудо (2) - просто у "нормальных" людей для его восприятия обычно не хватает зрения и слуха. О том и речь у поэта: "Они не видят и не слышат,/ Живут в сем мире как впотьмах,/ Для них и солнцы, знать, не дышат/ И жизни нет в морских волнах". Разумеется, природа райская и природа падшая решительно отличаются друг от друга, что всегда подчеркивалось христианской натурфилософией. Глубина тютчевской мысли заключается в интерпретации мирового - в том числе природного - бытия - как драматически развернутой коллизии между идеальным и наличным (грешным) её состоянием. "Вся тварь совокупно стенает и мучится доныне"(Рим.8:22), ачеловек как микрокосм действительно определяет собой судьбу творения, начиная с первородного греха и кончая последним выбором потомков Адама. Так или иначе, тютчевская поэтическая онтология переходит в конечном счете в эсхатологию, утверждающую оптимистический финал мировой драмы, когда "времени больше не будет":
Последний катаклизм
Когда пробьет последний час природы,
Состав частей разрушится земных:
Всё зримое опять покроют воды,
И Божий лик изобразится в них!
*
Сказанного, однако, было бы недостаточно для конкретизации тютчевского философского кредо, если бы об этом не позаботился сам поэт. В своих стихах он касался не только сущего, но и должного, так что на страницах его сочинений одинаково нечего делать ни пантеизму, ни экзистенциализму. В произведениях его зрелого периода главным действующим лицом - одновременно мистическим и совершенно реальным - становится Россия, или, лучше сказать, Святая Русь. Именно это, без сомнения, составило славу его творений и навеки ввело их в нашу национальную классику. Вспомним для начала хрестоматийно известные четыре строки:
Умом Россию не понять,
Аршином общим не измерить.
У ней особенная стать:
В Россию можно только верить.
Не боясь высоких слов, я назвал бы данное высказывание поэтической формулой России. Попытаемся медленно (герменевтически) вчитаться в этот шедевр -- он того стоит.
Каков смысл знаменитого "умом Россию не понять"? Прежде всего тот, что "ум не есть высшая в нас способность" (Н.В.Гоголь). Русская православная духовная традиция никогда не абсолютизировала конечный человеческий разум. Выражаясь ученым языком, русская культура не впадала, подобно романо-германскому Западу, в грех рационализма, когда живая жизнь фактически подменяется сколь угодно стройной логической схемой (яркий образец - философия профессора Гегеля). Применительно к самой России это означает, что для её осмысления требуются силы всей души, а не только холодного рассудка. Чтобы ориентироваться в многослойном русском пространстве-времени, нужна вера, надежда и любовь. Только отказавшись от агрессивного гносеологического захвата (от "аршина общего"), только не пытаясь подогнать уникальный космо-психо-логос Святой Руси под общечеловеческий обывательский стандарт, позволительно надеяться хоть что-нибудь понять на этой "шестой части суши". Если трактовать веру как "обличение вещей невидимых", то Россия в некотором отношении не вся видна, её метафизическое ядро скрыто от профанного взгляда. Пободно граду Китежу, при приближении чужих для неё духовных энергий Русь уходит на онтологическую глубину - сравни это хотя бы с североамериканской технической цивилизацией, где нет ничего вверху и внизу, а всё в середине.
Но мало того, что Федор Тютчев дал нам религиозно-эстетическую формулу русской души. Он ещё и содержательно раскрыл её -- разумеется, насколько она вообще раскрываема в художественных образах. Я приведу сейчас ещё одно ключевое стихотворение Тютчева, в котором вера в Россию предстает как христианская мысль о России, как её сакрально-эстетическое оправдание:
Эти бедные селенья,
Эта скудная природа -
Край родной долготерпенья,
Край ты русского народа.
Не поймет и не заметит
Гордый взор иноплеменный,
Что сквозит и тайно светит
В наготе твоей смиренной.
Удрученный ношей крестной,
Всю тебя, земля родная,
В рабском виде царь небесный
Исходил, благословляя.
В этих трех строфах содержится, собственно, всё, что следует постоянно помнить о России. К сожалению, мы, русские, нередко забываем мудрые тютчевские уроки, особенно оказавшись за границей. Нас соблазняет отшлифованный технологический "постав" заморского способа существования, купленного - назову вещи их именами - ценой бегства с христианского фронта, ценой натурализации (комфорта) в мире греха. Используя тютчевский оборот, скажем, что "гордый взор иноплеменный" уже давно (по меньшей мере, со времен Вольтера) отвернулся от перспективы вечного спасения, заменив её хорошо оформленным пейзажем на земле. Как раз по этой причине он никогда - за редкими исключениями (3) - не замечал того, что "сквозит и светит" в пейзаже русском. А там между бедными селеньями, среди неяркой (то есть метафизически скромной) природы ходит Небесный Царь. В сущности, Его тайное присутствие и кроется за именем Святой Руси, в отличие, например, от прекрасной Франции или доброй старой Англии. Прошу понять меня правильно: тут нет никакого "биологического" или политического шовинизма. По выражению одного из самых проницательных русских мыслителей ХХ века Г.П.Федотова, речь идет о святости как национальном идеале - а уж какие при нём будут дома или дороги, это другой вопрос. Не даром ведь на Руси за одного битого двух небитых дают.
*
Если бы Федор Иванович Тютчев был автором только пяти вышеприведенных стихотворений, то он и тогда вошел бы в русскую историю. Но он сделал ещё иное: он стал одним из первых отечественных мыслителей, которые в условиях и на материале "железного" девятнадцатого века продолжили идею Москвы - Третьего Рима. Наряду с И. В. Киреевским и А. С. Хомяковым, Тютчев теоретически разрабатывал основы православной цивилизации, делая при этом акцент на геополитических сторонах проблемы.
Широким кругам современных читателей почти неизвестно, что Ф.И. Тютчев на рубеже 40-х - 50-х годов позапрошлого столетия работал над историософским трактатом "Россия и Запад", в котором сделал попытку обобщить отношения России и Европы, обострившиеся в его эпоху. Напомню, что в середине 50-х годов между Европой и Россией вспыхнула Крымская война, и Тютчев, наблюдая открытую вражду между недавними еще членами Священного Союза, пришел к выводу, что есть две силы в современном мире - Россия и революция, и одной из них не жить (4). Под революцией он, в сущности, понимал процесс апостасии - отказа от Христа, начавшийся на Западе со времен Ренессанса. После Реформации, Просвещения и французской революции 1789 г. этот процесс достиг зенита: верой Европы стало человекобожие, а не христианство. Европеец пришел к убеждению, что человек существует сам для себя по уму, воле и власти, а все остальное либо кажимость, либо обман. В общественной жизни такому убеждению соответствует торжествующий либерализм, власть "одинокой толпы", состоящей из отдельных человеческих атомов ("я"), независимых и даже враждебных один другому ("человек человеку волк", по выражению Гоббса). Происходит разрыв с церковным и народным преданиями, секуляризация жизни и культуры, и прежде всего государства (нигилизм). В европейской цивилизации поселяется "дух отрицанья, дух сомненья" - побеждает ненависть к святым корням бытия, складывается своего рода "демоническая общественность", ставящая своей задачей разрушение связи цивилизации с Богом. Чтобы предложить христианству нейтралитет, нужно быть антихристианином, - писал Тютчев, имея в виду лицемерие западных интеллектуалов, маскирующих свое безбожие разговорами о свободе совести и самоценности наук и искусств. В этом и состоит революция - в мефистофельской подстановке твари на место Творца, производимой под знаменами просвещения и демократии, плюрализма и гуманизма...
Не приходится удивляться, что завершающим моментом указанного процесса становится, по Тютчеву, поход против России - этого "византийско-татарского медведя", стоящего на пути европейских реформ. Революция стремится к уничтожению России именно как православной державы, как царства помазанника Божия. Для революционного (т. е. либерально-демократического) западного сознания невыносима сама мысль о том, что в современном мире еще сохраняется огромная страна, живущая по Христову завету. "Русский народ - христианин не только в силу православия своих убеждений, - подчеркивал Тютчев, - но еще благодаря чему-то более задушевному, чем убеждения. Он христианин в силу той способности к самоотвержению и самопожертвованию, которая составляет как бы основу его нравственной природы... Революция - прежде всего враг христианства!" (5).
Как дипломат и политик, Федор Тютчев предсказал Первую мировую войну и натиск революции в самой России. Историософской и геополитической мечтой ("альтернативой") Тютчева было построение великой греко-российско-славянской Восточной империи со столицей в Царьграде (Константинополе), т. е. возвращение Третьего Рима к своему первоистоку (6). Как известно, его желание почти осуществилось благодаря освободительному походу русской армии против турок - войска генерала Гурко, перейдя Балканы, стояли в 1878 году. в виду Константинополя. Однако - "Англия не позволила"... Это случилось уже после смерти поэта-провидца, предугадавшего, как кажется, и наше время:
Теперь тебе не до стихов, О слово русское, родное! Созрела жатва, жнец готов, Настало время неземное...
Ложь воплотилася в булат; Каким-то Божьим попущеньем Не целый мир, но целый ад Тебе грозит ниспроверженьем...
Все богохульные умы, Все богомерзкие народы Со дня воздвиглись царства тьмы Во имя света и свободы!
Тебе они готовят плен, Тебе пророчат посрамленье, - Ты - лучших, будущих времен Глагол, и жизнь, и просвещенье!
Цельность духа - вот что нужно для прикосновения к России. Творчество Тютчева есть художественное доказательство того, что единственным понятием России является ее собственное имя ("имяславие"): никакая абстракция тут не годится. Россия всегда "вылезет" из нее. В этом-то и заключается особенная стать русской духовно-исторической реальности. Сколько было предложено "русоведческих" концепций, сколько сделано попыток ее "исправить", европеизировать, американизировать - все понапрасну. Ядро (божественный "код") русской души всякий раз ускользал от реформаторов- и лучшим свидетельством тому опять-таки оказывается поэзия Тютчева, в которой православная Русь противостоит Западу уже на почве "европейского" Петербурга, а не "византийского" Киева или "татарской" Москвы. Не случайно одно из самых сильных тютчевских стихотворений о призвании России начинается с язвительных слов по поводу одного из известных "русских европейцев" (К.В.Нессельроде): "Нет, карлик мой, трус беспримерный...". Вот его продолжение:
Не верь в святую Русь кто хочет,
Лишь верь она себе самой, --
И Бог победы не отсрочит
В угоду трусости людской.
То, что обещано судьбами
Уж в колыбели было ей,
Что ей завещано веками
И верой всех её царей, --
То, что Олеговы дружины
Ходили добывать мечом,
То, что орел Екатерины
Уж прикрывал своим крылом, --
Венца и скиптра Византии
Вам не удастся нас лишить!
Всемирную судьбу России -
Нет, вам её не запрудить!..
Лучшие творения Федора Тютчева - это как бы молитвы Руси к Богу: не моя, а Твоя да будет воля. В глубине своего избрания Русь чувствует, что любая человеческая способность может быть обращена против Создателя князем тьмы, кроме веры и смирения. Более того, своей исторической жизнью Россия доказывает, что страдания она боится меньше, чем зла, и что зло состоит для неё в бесовской воле, ставящей человеческую свободу вне Бога. Потому Святая Русь и недоступна для чужого взгляда. По сути, Тютчев поэтически изобразил в своих стихах некую "литургию верных", постоянно совершающуюся на русской земле, но незаметную профанному наблюдателю. А куда еще держать путь Небесному Царю, как не в такую землю - не в блудливый же Вавилон? Ведь каждому воздастся по делам его (Мтф. 16: 27).
Главным русским делом Тютчев, без сомнения, считал хранение и передачу во времени и пространстве великой христианской святыни - вселенской монархии. "Вселенская монархия - это империя. Империя же существовала всегда. Она только переходила из рук в руки... 4 империи: Ассирия, Персия, Македония, Рим. С Константина начинается 5-я империя, окончательная, империя христианская" (7). Историософия Тютчева, очевидно, восходит здесь к видению пророка Даниила, и к истолкованию им сна царя Навуходоносора, увидевшего великана с золотой головой, грудью из серебра, медными бедрами и глиняными ногами (Дан.2: 31). В отличие от многих произвольных - в том числе оккультных - экзегетических толкований этого повествования Библии, Тютчев дает православно-русскую его интерпретацию: "Россия гораздо более православная, нежели славянская. И, как православная, она является залогохранительницей империи... Империя не умирает. Только в качестве императора Востока царь является императором России. Империя Востока: это Россия в окончательном виде" (8). Отцы Церкви в свое время писали о христианском царстве - но они ещё не ведали о великой северной стране будущего.
Быть может, наиболее глубокое духовно-политическое произведение Тютчева - это "Русская география", которое по цензурным соображениям фактически скрывалось от советского читателя. Поэт рисует в нем очертания искомого "белого царства" -- разумеется, скорее мистические, чем физические, хотя дух и тело в определенном плане неразделимы. Что готовит нам будущее, знает только Бог, но совершенно ясно, что Святая Русь в своей таинственной судьбе уже реализовала многое из того, о чем думал и на что надеялся гениальный поэт-провидец в середине Х1Х столетия:
Москва, и град Петров, и Константинов град -
Вот царства русского заветные столицы...
Но где предел ему? И где его границы -
На север, на восток, на юг и на закат?
Грядущим временам судьбы их обличат...
Семь внутренних морей и семь великих рек...
От Нила до Невы, от Эльбы до Китая,
От Волги по Ефрат, от Ганга до Дуная...
Вот царство Русское... и не прейдет вовек,
Как то предвидел Дух и Даниил предрек.
Итак, в лице Федора Тютчева, явившегося на свет ровно 200 лет назад на орловской земле, Россия получила своего великого сына - мудреца, художника, политика. В некотором роде Тютчев слил воедино слово и дело, перо и меч - случай, прямо скажем, не частый. Если А.С. Пушкин полагал, что история России требует "иной мысли, иной формулы", чем европейская, то Тютчев поэтически эту формулу выразил (9). Пушкин и Тютчев вообще очень близки друг другу: оба были поэтами-мыслителями и оба служили Святой Руси. Конечно, Тютчеву, как и любому земному человеку, были ведомы страсти, у него были свои грехи и падения. Но лучшая часть его души была обращена к Богу. Только глубоко верующий человек мог написать строки, которыми я и хотел бы закончить эту статью:
О вещая душа моя!
О сердце, полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия!..
Так, ты жилица двух миров,
Твой день - болезненный и страстный,
Твой сон - пророчески-неясный,
Как откровение духов...
Пускай страдальческую грудь
Волную страсти роковые,--
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
Примечания.
1 Тютчев Ф. И. Письмо к И.С.Гагарину от 3 мая 1836 г. // Русский архив. 1879. Вып. 5. С.120 (пер. с франц.).
2 Если здесь уместна параллель из современной физики, то напомню читателю, что даже так называемые элементарные частицы обладают "виртуальностью", "шармом" и чуть ли не "свободой воли", то есть свойствами, весьма далекими от механических. Как бы то ни было, тютчевская "космическая тревога" ("ветр ночной") не противоречит христианскому пониманию тварной вселенной как первоначально светлой и безгрешной. Ср.: Св. Григорий Палама. Триады в защиту священно-безмолвствующих. М., 1996. С.68 и др.
3. Эти исключения, были, впрочем, весьма знаменательны - например, Шеллинг, Ницше, Рильке, Т.Манн и другие выдающиеся европейские умы.
4. Тютчев Ф.И. Незавершенный трактат "Россия и Запад" // Литературное наследство. М., 1988. С. 183-231. Характерна, в частности, тютчевская трактовка наполеоновского натиска на Россию: "Личным врагом Наполеона была Англия. А между тем разбит он был в столкновении с Россией. Ибо именно она была истинным его противником - борьба между ним и ею была борьбой законной Империей и коронованной революцией..." (С. 224). Со своей стороны, несовместимость безбожной революции с Россией подтверждает и Ф. Энгельс: "Ни одна революция в Европе и во всем мире не может достигнуть окончательной победы, пока существует теперешнее русское государство" (К. Маркс и революционное движение в России. М., 1933. С. 15).
5. Сочинения Тютчева Ф. И. Стихотворения и политические статьи. СПб., 1900. С. 475.
6. Законную Империю (в противовес беззаконной революции) Тютчев понимал именно как Православное Царство во главе с помазанником Божиим, т. е. как Удерживающее начало мира - удерживающее его от окончательного броска в бездну (См.: 2 Фессал 2:7). В этом состоит основное отличие тютчевской историософии от классического славянофильства, для которого ключевым словом было "община". Впрочем, саму желанную для него Восточную империю Тютчев ( в отличие от создателя германской империи "железного канцлера" Бисмарка) мыслил именно как царство любви:
"Единство, -- возвестил оракул наших дней, --
Быть может связано железом лишь и кровью".
Но мы попробуем связать его любовью,--
А там увидим, что прочней...
7. Тютчев Ф.И. Незавершенный трактат "Россия и Запад".// Указ изд. Материалы к 1Х главе.
8. Тютчев Ф.И. Незавершенный трактат "Россия и Запад".// Указ изд. Материалы к У1 главе.
9. Будучи провидцем, Ф.И.Тютчев вместе с тем был вполне трезвым политологом- практиком. Он хорошо понимал, что современная ему "официальная Россия определенно и окончательно утратила всякое чувство и понимание своей исторической традиции", и что "судьба России уподобляется кораблю, севшему на мель, который никакими усилиями экипажа не может быть сдвинут с места, и только одна приливающая волна народной жизни в состоянии поднять его и пустить в ход" (Тютчев Ф.. И. Незавершенный трактат "Россия и Запад" // Указ. изд. С.198).
Казин Александр Леонидович. Родился в 1945 году в Смоленске. Доктор философских наук, заведующий сектором Российского Института истории искусств, профессор исторического факультета Санкт-Петербургского Университета. Основные труды: "Последнее Царство. Русская православная цивилизация" (СПб.,1998); "Философия искусства в русской и европейской духовной традиции" (СПб.,2000). Член Союза писателей России. Член Исполнительного совета Собора православной интеллигенции Санкт-Петербурга. Живет в Санкт-Петербурге.
Магия акварели
28.11.2024
В Государственной Третьяковской галерее (Москва) с 29 ноября 2024 года по 18 мая 2025 года будет пр... подробнее
Времена года Василия Поленова
18.11.2024
В Третьяковской галерее (Москва) c 13 ноября 2024 г. по 30 марта 2025 г. проходит камерная выставка... подробнее
Культуролог в ЖЖ 
Культуролог в ВК
