Возвращение русской национальной идеи

Пятнадцатая глава книги "Русская стрела. Политкультурология ".

Вперед: Новейший период борьбы за исторический суверенитет - В.В. Путин 
Назад:   Борьба за будущее в мире без СССР

Скачать книгу единым файлом>>> 

Победители в холодной войне столкнулись и ещё с одной, третьей, пожалуй, наиболее шокировавшей их неожиданностью. Запад видел, как развалился социалистический блок, распался Советский Союз, рухнула система, пошла прахом целая цивилизация, и он вычеркнул русских из числа субъектов истории. Но русский народ, в очередной раз оставшийся на развалинах своей государственности, воли к будущему не утратил. 

Не выдержала проверки временем, рассеялась и перестала держать страну социалистическая идея: горизонт материальных благ, обеспечивающий средний достаток при равном распределении, перестал манить; мотивировать самоотверженные поступки стремлением к подобной цели стало казаться странным. Если уж хотеть материальных благ, - то больше, чем у других. В этом есть своя логика, но нету правды. Сначала народ пошёл за логикой, и тут обнаружилось, что этот путь ведёт в пустоту, в которой теряются всякие смыслы, в которую обрывается душа. Русские почувствовали, что остаются без души, что-то глубокое и сущностное безвозвратно утрачивается. И в сознании русского человека зажглась красная лампочка и зазвучал тревожный сигнал. Наш народ мог потерять то, что сохранил даже в изломе революции - свой исторический стержень, то, что делает русских русскими, - национальную идею ответственности за правду на земле. Но не потерял. 

Проект, победивший СССР, описывает будущее в терминах личной реализации и экономической эффективности. Личность получает всё больше опций, позволяющих формировать себя по своему вкусу. Это преподносится как свобода (да что уж там, это действительно является свободой определённого типа), а мерилом, с помощью которого оценивается результат, выступает успех (в пределе - экономический, любой другой обязательно конвертируется в деньги). Нравственные категории при этом отступают на уровень вниз: они - один из элементов, с помощью которых происходит самоопределение личности. Каждая личность проводит индивидуальные границы допустимого и приемлемого, а общество выступает в качестве пространства, в котором устанавливается некое взаимоприемлемое среднее. 

Подобный подход чужд для русского человека. Для нас нравственность первична: должное не устанавливается внутри общества, оно предшествует ему. Поэтому общество, каким бы представительным оно ни было, всё равно подлежит внешней оценке: оно может быть нравственным или безнравственным. И эта характеристика важнее любого успеха. Важнее экономической эффективности. Русский народ, примерив критерии западного проекта, почувствовал, что они ему жмут. Что он не может считать правильной жизнь, где нет измерения высшей правды. 

Эта правда была утрачена вместе с социализмом. Создать справедливое общество не получилось. Люди оказались хуже идеалов, вера в человека не оправдала себя. Более того, пришло понимание, что человек в принципе не может рассматриваться как надёжное основание. И тогда вспомнили о Боге.  Всё то, что было отринуто, загнано в ограду культурной традиции, стало востребованным. Оказалось, что Православие, место которого в советский период занимали примитивные социальные схемы, всё же никуда не делось из русского национального сознания. Что по большому счёту и не удивительно, ведь должно было что-то питать стремление народа к социальной правде, на котором строился Советский Союз; а этим источником могло быть только Православие. 

Но Божья правда взыскует каждого человека лично,  и, хотя иго Христово легко, не всякий готов его понести. Социальные схемы удобны тем, что, принимая их, ты можешь предъявлять требования не себе, а другим - обществу, власти, социальным институтам. Поэтому полного замещения поиска социальной правды поиском правды Божьей в народе пока не произошло. Редукция национальной идеи пока окончательно не преодолена. Активно создаются теоретические конструкты, призванные объединить земную и Высшую правду. Предполагается, что признание существования Высшей правды может помочь в установлении справедливого распределения благ. Именно последнее мыслится конечной целью общественного устройства, то есть предлагается в качестве русской национальной идеи. То есть в серёдку закладывается желание получать. 

Подобные теории обречены на провал. Не для того народ обратился к Православию, чтобы гарантировать себе имущественный достаток. Голод по правде только в первом приближении кажется реакцией социально обиженных. Чтобы быть успешным, правда не нужна. Это знание давно присутствует в поле культуры: откажись от правды, и ты скорее достигнешь имущественного благосостояния; тогда как верность правде часто приводит на путь потерь. Совместить чаяние жизненного успеха с уверенностью, что ты следуешь тому, что от тебя хочет Бог, - идея европейская; она протестантская по своей природе и на православную почву переносится плохо. Русский человек справедливо подозревает (а правильнее сказать - прозревает), что если он хочет правды, то этой правде придётся служить, отдавая свой покой, земное благополучие, а в конце концов и всего себя с потрохами. Но также он чувствует, что если уж он не встанет за правду, то, пожалуй, правда на земле и не устоит. Если русские не будут отстаивать жизнь по православному канону, то и канон повредится, и жизнь будет строиться на совсем другом, в конечном счёте - дьявольском основании. 

Русскому человеку хочется, чтобы мир жил по Божьей правде. Возможно, эта формулировка ещё толком не прозвучала. Но атеизм уже отошёл в прошлое, а магия личного успеха, хотя и поманила, повела народ поначалу, всё же так и не завладела русской душой. И, пусть ещё не проговаривая это во всеуслышание, поскольку мы теперь не любим пафоса (пафос был узурпирован официозом, а мы привыкли считать, что официоз лжив), русский человек думает и действует, исходя из того, что есть абсолютный и внеположенный человеку критерий, в соответствии с которым оценивается всё сущее в мире, и мы желаем (сказать "стремимся" было бы слишком рано) ему соответствовать. 

Однако возможность прилепиться к высшей правде и хоть как-то примерять её к своей жизни вовсе не гарантирована. Она возникает только в определённых условиях, при одном из сценариев возможного будущего. Потому как конкурирующие сценарии навязывают картинку, в которой никакой высшей правды нет (есть только конвенциональная правда). А значит, прежде, чем жить по правде, надо ещё побороться за будущее, в котором этой правде есть место. И, не всегда отдавая себе в этом отчёт, русские снова вступили в борьбу за право на формирование грядущей истории.